Джон Карр - Все приключения Шерлока Холмса
«Мой дорогой сын! Теперь, когда страшный позор грозит омрачить последние годы моей жизни, я могу быть с тобой откровенным и со всей честностью сказать, что меня страшит не судебное преследование, не потеря репутации в округе и не мое падение в глазах всех тех, кто знает меня уже очень давно. Больше всего меня пугает мысль о том, что бремя моего позора может лечь на тебя – на того, кто меня любит, и на того, у кого, как я смею надеяться, никогда не было причин на то, чтобы испытывать ко мне какие-либо другие чувства, кроме уважения. Но если дамоклов меч, висящий надо мной уже целую вечность, все-таки упадет, я хочу, чтобы ты прочитал это письмо и понял, какова моя роль и вина в том, что случилось. С другой стороны, если ничего страшного не произойдет (по велению великодушного и всемогущего Господа Бога) и эти бумаги, каким-то образом оставшись в целости и сохранности, случайно попадут тебе в руки, заклинаю тебя: во имя всего, во что ты веришь, во имя твоей дражайшей матери и во имя нашей любви друг к другу брось эти письмена в огонь и никогда больше о них не думай.
Итак, читай же дальше. Я знаю, скорее всего все уже предрешено: меня разоблачат, выставят из дома или, что еще более вероятно – ты ведь помнишь о том, что у меня слабое сердце, – заставят замолчать навеки. В любом случае сейчас уж поздно сопротивляться и что-то менять. Все, что я говорю, – чистейшая правда. Я клянусь, что это так, ибо я уповаю на твое милосердие.
Фамилия моя, дорогой сын, вовсе не Тревор. В юности меня звали Джеймс Армитидж, и теперь ты должен понять, почему я пришел в такой ужас, когда твой друг из колледжа завел разговор о моей татуировке и о том, что она значит. Я испугался, что он раскрыл мою тайну. Именно под фамилией Армитидж я поступил на службу в банкирский дом Лондона, и именно под фамилией Армитидж я получил срок за нарушение закона и меня депортировали из страны. Не суди меня строго, сынок. Дело было в так называемом долге чести, который мне нужно было отдать, а я заплатил не своими деньгами, будучи полностью уверенным в том, что смогу восполнить эти средства, прежде чем пропажу заметят. Но меня постигла страшная неудача. Деньги, на которые я рассчитывал, я так и не получил, и предварительная проверка счетов выявила мою недостачу. Сейчас такому делу могли бы и не дать ход, но тридцать лет назад законы были намного строже, да и смотрели на них иначе. Так в свой двадцать третий день рождения я, скованный, как преступник, оказался в обществе тридцати семи других заключенных в межпалубном отделении барка «Глория Скотт», который держал путь в Австралию.
Шел пятьдесят пятый год, тогда Крымская война была в самом разгаре и почти все корабли, в мирное время перевозившие преступников, были задействованы в Черном море как транспортные суда. Поэтому правительство было вынуждено депортировать заключенных на небольших и неподходящих для этого лодках. Барк «Глория Скотт» раньше возил чай из Китая. Это был довольно старый корабль с тяжелым носом и широкой палубой. И конечно, он не шел ни в какое сравнение с современными быстроходными клиперами. На борт барк мог брать до пятисот тонн груза. Кроме тридцати восьми заключенных, на нем плыли двадцать шесть членов экипажа, восемнадцать солдат, капитан, три его помощника, доктор, священник и четыре тюремных надзирателя. Итого на барке было почти сто человек, когда мы покинули порт Фалмута.
Между камерами вместо толстых дубовых перегородок, какие обычно делают на специальных кораблях для перевозки заключенных, были очень тонкие и ненадежные стенки. Рядом со мной в кормовой части судна сидел мужчина, который привлек мое внимание еще на пристани, когда нас вели к кораблю. Это был молодой человек с ясным лицом, с длинным тонким носом и квадратным подбородком, у него не было ни бороды, ни усов. Его осанка была горделивой, а походка – исполненной чувства собственного достоинства, а еще он отличался огромным ростом. Думаю, ни ты, ни я не достали бы головой до его плеча, рост у него, я уверен, был не меньше чем шесть с половиной футов[91]. Было очень странно видеть среди множества печальных изможденных лиц лицо, светящееся энергией и наполненное решимости. Для меня он был как проблеск яркого солнца в темную снежную ночь. Поэтому я обрадовался, когда заметил, что его камера рядом с моей. А еще больше я возликовал, услышав шепот в мертвой ночной тишине. Оказалось, он проделал отверстие в перегородке, которая нас разделяла.
– Ну что ж, добрый вечер! – сказал он. – Как вас зовут? И за что вас посадили?
Я ответил ему и спросил, с кем имею честь говорить.
– Меня зовут Джек Прендергаст, – ответил он. – И даю руку на отсечение, вы непременно проклянете мое имя, прежде чем откажетесь со мной разговаривать.
Я вспомнил о его деле, потому что оно гремело по всей стране незадолго до того, как меня арестовали. Он был родом из хорошей семьи и славился как человек, обладающий незаурядным умом и весьма дурными наклонностями: при помощи собственной хитроумной системы мошенничества ему удалось выманить у крупнейших лондонских торговцев огромные суммы денег.
– Ага! Так вы помните о моем деле? – с гордостью поинтересовался он.
– Очень хорошо.
– Может быть, тогда вы вспомните, что в нем было нечто странное?
– Что же?
– У меня было почти четверть миллиона, верно?
– Так говорили.
– Но эти деньги так и не вернулись к законным владельцам?
– Нет, не вернулись.
– Как вы думаете, где они сейчас? – спросил он.
– Понятия не имею, – признался я.
– Между моими большим и указательным пальцами, – вскричал он. – Боже правый, да у меня больше фунтов, чем волос на вашей голове. А если у тебя есть деньги, дружище, и ты умеешь с ними обращаться и знаешь, во что их вкладывать, ты можешь делать все, что угодно! Вы же не думаете, что человек, который может делать все, что угодно, будет протирать штаны в вонючей камере в этом старом, заплесневелом, кишащем крысами и изъеденном жуками китайском плавучем гробу? Нет, сэр, такой человек позаботится о себе и позаботится о своих друзьях. Можете быть в этом уверены! Держитесь к нему поближе, и можете поклясться на Библии, что он вас выручит.
Так он говорил, и сначала я думал, что его слова ничего не значат. Но через некоторое время, когда он, подвергнув многочисленным испытаниям, заставил меня дать торжественную клятву, я узнал, что действительно существует некий заговор с целью захватить судно. Об этом договорились около двенадцати заключенных еще до того, как они взошли на борт. Руководил всеми Прендергаст, а его деньги служили им источником вдохновения.
– У меня был партнер, – как-то сказал он. – Исключительный человек, это сущая правда. У него есть деньги, много деньжат, и где, вы думаете, он сейчас? Ну что ж, он сейчас плывет с нами под видом священника – священника, ни больше ни меньше! Он взошел на борт, захватив с собой черную сутану, кое-какие документы и толстый кошелек, и его средств хватило на то, чтобы заполучить этот корабль с потрохами. Весь экипаж в его распоряжении. Совсем несложно подкупить такую кучу народа, заплатив им наличными, а он сделал это еще до того, как они нанялись на работу. Еще в его власти два смотрителя и Мерсер, второй помощник капитана, а он мог бы подкупить самого капитана, если бы счел это нужным.
– И что же мы должны делать? – спросил я.
– А вы как думаете? – отозвался он. – Раскрасить мундиры всех этих солдат в ярко-алый цвет, да так, как не смог бы ни один красильщик тканей.
– Но ведь они вооружены, – возразил я.
– И мы тоже будем вооружены, дорогой мой. Для каждого из нас найдется пара пистолетов. И если уж нам не удастся овладеть кораблем при полной поддержке экипажа, это будет значить лишь одно: нас всех давно пора отправить на обучение в пансионат для юных леди. Сегодня вечером вы должны поговорить со своим соседом слева и узнать, можно ли доверять ему.
Я так и сделал. Мой второй сосед оказался молодым человеком, который находился примерно в таком же положении, как и я: его обвиняли в фальсификации документов. Фамилия его была Эванс, но впоследствии он сменил свое имя. Сейчас это богатый и преуспевающий человек, который живет где-то на юге Англии. Он выразил готовность присоединиться к нашему заговору, понимая, что это единственный путь к спасению.
Прежде чем мы достигли Бискайского залива, о заговоре уже знали все заключенные на корабле, за исключением двух человек. Один из этих двоих был слабоумным, поэтому мы решили не рисковать и не посвящать его в подробности предстоящего предприятия. Второй же болел желтухой, и от него все равно не было бы никакой пользы.
