Завтра ты войдешь в класс. Записки сельского учителя - Леонид Андреевич Гартунг

И потом, что такое 16 или 14 лет? Это как раз возраст, когда возникает реальная половая потребность. Естественным образом она удовлетворена быть не может. Это приносит подростку настоящие мучения. И такой мальчишка смотрит фильм, где мужчина и женщина, опьяненные чувственностью, полуобнаженные, обнимаются в постели. Фильмов, где есть такие сцены, очень много, и все они ранят психику подростка, долго тревожат его сознание. Зачем такие сцены? Ведь, кроме всего прочего, они, как правило, антихудожественны. В каждом искусстве есть определенные границы морального. Обнаженная фигура целомудренна и прекрасна в скульптуре, но невозможна в театре или кино. Поцелуй в книге целомудреннее поцелуя в кино.

В самой жизни достаточно впечатлений, которые возбуждают раннюю чувственность. Зачем же здесь еще искусство?

А какова роль школы? По выражению Макаренко, школа должна укреплять тормоза. Важно, какого духовного развития успел достичь ребенок к моменту половой зрелости. Воспитывая в нем гражданина и человека, мы тем самым воспитываем его чувства, учим его любить.

Духовно развитый человек всегда найдет в себе силу подавить случайные половые влечения, и наоборот — духовно бедный зачастую становится рабом своих инстинктов и, бросаясь от одного наслаждения к другому, в конце концов начинает презирать и свои чувства, и тех, на кого они направлены.

ДОМОРОЩЕННЫЕ ВОРИШКИ

Широко распахиваются двери школы. Летят снежки, кто-то барахтается с товарищем в снегу, звенят голоса и смех. Полдень. Впереди у ребят часы полной свободы. Чем же заняться?

И вот, когда на село ложатся ранние зимние сумерки, мальчишка выходит на улицу. Фуфайка расстегнута, шапчонка на затылке. Он стоит и размышляет: «Куда податься? На лыжах в лес? Уже темно. В школу? На дверях ее замок. В клуб? В настольный теннис поиграть? Там взрослые парни уже, конечно, захватили ракетки и мячик — к столу не подступишься. За книжку сесть? Ну, нет, дудки. Шесть часов отсидел за партой. Книжка потом, перед сном. А сейчас хочется чего-то другого, интересного, веселого… И главное, чтобы не быть одному».

Эта неосознанная тяга к необычному у подростков очень сильна. Мальчишка не терпит ни минуты безделья. Ему хочется не только познавать окружающий мир, но проявлять себя в нем. Дайте дело его рукам и мысли, он проявит массу энергии, оставьте его скучать — может случиться плохое. И не только может. Случается…

Произошло это осенью. Почему-то мне кажется, что их было двое. Я представляю себе, как они стояли позади школы в темном закоулке между кинобудкой и стеной пристройки.

Стояли, прислушиваясь к затихающим звукам села.

От совхозной сушилки отъехала последняя машина, где-то прощально всхлипнула и умолкла гармонь, где-то тявкнула спросонок собака.

Им, пожалуй, и не особенно хотелось делать то, что они задумали. Может быть, и совсем не хотелось, но одному из них пришла в голову шальная мысль, а другой не хотел показаться трусом. Вздрагивая и озираясь, они отковыряли замазку, вынули стекло из оконной рамы и полезли в темноту. Они прокрались мимо класса, где, возможно, учились еще сегодня днем, на ощупь бестолково порылись в шкафах учительской. Не найдя ничего интересного, попробовали открыть кабинет директора, но на дверях висел замок. Попытались сорвать его ручкой от швабры, не удалось. И замок-то плохонький, но ручка сломалась, а ничего более прочного они с собой не захватили. В школе ночью было тихо и скучно, не то что днем. Оба поняли, что делать здесь, собственно, нечего…

А на другой день мы изучали следы преступления. Их было более, чем достаточно. Сломанная швабра, узорные следы пыльных подошв на свежевыкрашенном полу, ясные отпечатки пальцев на вынутом оконном стекле. Все это так и лезло в глаза. Судя по всему, преступники были неопытны.

Об этом говорила бессмысленная неумелость всего, что они делали.

Мы были возмущены. Сгоряча даже позвонили в милицию. Но прошло время, и мы поостыли. Чувство возмущения сменилось другим — чувством острого стыда за школу и за себя. Нам стало вдруг ясно, что не из города же к нам прибыли взломщики, что воришки-то свои, доморощенные. Понятно, что если двое мальчишек лезут в окно родной школы, то виновата, прежде всего, она сама. Она не воспитала, не внушила, не заинтересовала, не… не… Но одна ли она? Разве больше никому нет дела до наших детей?

И еще вопрос: чего они искали? Я почти уверен, что они и сами этого не знали. И не было никакого обдуманного плана. До этого долго бродили по улице без мысли и цели. Потом улица опустела, а спать еще не хотелось, и скука подсказала им… Да, скука, но все-таки не одна она.

Большинство ребят, как бы им скучно ни было, в окно не полезут. Нет, это нечто более серьезное. Это заброшенность.

КТО ТАКОЙ ДОН-КИХОТ?

Вот и наш мальчишка стоит и мучительно размышляет: «Куда податься? А может, двинуть в кино? Правда, и оно уже надоело. И вчера был, и позавчера. Да куда денешься? Какой фильм? Неважно, лишь бы не „До шестнадцати…“»

Раньше, когда не было нового клуба, кино было не часто. Раз или два в месяц, а иногда и того реже.

И когда приезжал киномеханик со всей своей аппаратурой, это было событием. Его машину, как мухи сладкое, облепляли мальчишки, помогали снять передвижку, тащили в старенький клуб жестяные банки с кинолентами. А вечером все, от мала до велика, валили в кино. Матери шли с грудными младенцами, старики плелись, опираясь на палочки. Народу в тесный зал набивалось столько, что керосиновая лампа задыхалась без кислорода и пускала длинные языки копоти.

А сейчас в новом клубе кино ежедневно. И некоторые родители с гордостью сообщают:

— Мой-то каждый вечер ходит! Ни одной картины не пропускает!

И нетрудно понять эту гордость. Детство многих родителей падает на военные и трудные послевоенные годы. Мало радостей выпало на их долю в то время. И теперь они стремятся в избытке дать детям то, чего сами были лишены. И мало кто понимает, что кино может принести ребенку не только пользу.

Любовь детей к кино мне очень понятна. Я сам в мальчишеские годы готов был пешком пройти через весь город, чтобы увидеть на экране смешных Пата и Паташона или глуповатого Монти Бенкса. И я готов был смотреть фильмы хоть каждый день, но удовольствие это было довольно дорогое и редкое: раз, иногда — два раза в месяц.