Филипп Эриа - Семья Буссардель
- Вероятно, Фердинанд намерен устроить его с большой помпой? - шутливо сказал нотариус, но в тоне его звучало уважение, ибо он почтительно относился ко всему, что делал его брат, ставший одним из самых видных в Париже людей.
- Ну что ж, устроим раут с большой помпой, - ответила Амели, уже далеко не новичок в организации всякого рода приемов. - Да, кстати, - добавила она, - Флоранс согласна первое причастие своего младшего сына отпраздновать у нас, вместе с днем причастия моего Теодора. Надеюсь, мы будем поздравлять и вашу внучку и, стало быть, устроим один детский бал для всех троих.
Наклонившись влево, к своей кузине мадам Жарно, сидевшей на четыре куверта дальше, она сказала, что после обеда им нужно поговорить по поводу маленькой конфирмантки.
Она выпрямилась, - лакей обносил всех блюдом с заливной рыбой; Амели положила себе на тарелку, начала есть и вдруг растерянно замерла с вилкой в руке. Как же это она забыла поездку в Шеней, Туанон Мальфосс, открывшуюся тайну?.. Чтобы не привлекать к себе внимания, она поддела на вилку кусочек рыбы, но у нее пропал весь аппетит, она рассеянно жевала, думая о своем; "Детский бал... большой раут... А еще не известно, что до этого будет..."
С этой минуты она не слышала разговоров, происходивших за столом. Время от времени она бросала какое-нибудь слово, будто участвуя в общей болтовне, но мысли ее были далеко. И часто, как только это было возможно, она смотрела на мужа. Викторен сидел в конце стола справа и наискось от нее. Она всматривалась в его лицо и не находила в нем того, что искала. Днем она узнавала черты Викторена в чертах фермерши Туанон Мальфосс, вечером она не видела черт Туанон Мальфосс в облике Викторена. Какое сходство могло быть между красивым сорокалетним мужчиной с прической а-ля Капуль и той деревенской старухой?.. Она все пыталась и не могла представить себе, какой была бы Туанон Мальфосс в этом зале, где преобладали светлые тона, где блестело золото и серебро. Да как же так? Уж не приснились ли ей в самом деле и эта женщина, и ее низкая комната, и три сплетницы у калитки, и вся эта поездка в Шеней? Но легкое жжение в правой руке и боль в ногах (ей вдруг стали тесны вечерние открытые туфли) свидетельствовали, что все случившееся днем было правдой: в коляске на обратном пути из Шенея косые лучи солнца нажгли ей руку сквозь рукав, а ноги немного отекли оттого, что она долго ходила по саду в Трианоне.
Ноющая боль сдавила виски, "Только бы не разыгралась мигрень!" - думала Амели.
За столом переменили тарелки: после рыбы подали бараньи отбивные. Амели вновь посмотрела на Викторена. Он ораторствовал. На днях он присутствовал на докладе, который господин Лессепс делал в Обществе французской науки о своем путешествии в Центральную Америку, и теперь Луи-нотариус, племянники и зятья Фердинанда Буссарделя, весьма интересовавшиеся Панамским каналом, который рождался с таким трудом и привлекал всеобщее внимание, расспрашивали Викторена и хотели знать его мнение. Давно прошло то время, когда мужа Амели слушали с пристрастной снисходительностью и приписывали ему такие мысли, каких он тогда не имел и не мог иметь. "Он никогда не выправится", - говорил в свое время господин Пэш. Глубокое заблуждение! К сорока годам Викторен наконец "выправился", по крайней мере в умственном развитии. Что касается нравственности, то он так и остался распутником - это было несомненно. Но Амели желала быть справедливой, хотя бы ради себя самой, и она думала: "А по сути дела, разве у этого хваленого Амори больше добродетели?" Что же касается самого маклера, то еще не так давно... Словом, она хорошо знала, что у Буссарделей мужья сохраняли повадки холостяков.
Сделав над собой усилие, она попробовала прислушаться к разглагольствованию Викторена. Его зычный голос болезненно отзывался у нее где-то в темени. "Ну вот, - думала она, - голова все-таки разболелась". Решив бороться, не давать разрастись боли, она велела позвать горничную и шепотом приказала ей принести ментоловый карандаш и антимигрин.
- Пожалуйста, не сравнивайте Панамский канал с Суэцким, - говорил в эту минуту Викторен. - В условиях прокладки нет ничего общего, ровно ничего! Тут что ни участок - совершенно разная земля!
Амели как завороженная смотрела на него. Она знала теперь, что Викторен был чужим в семье Буссарделей, и вот сейчас он произнес их священные слова: "участки", "земля". И вдруг ей пришла мысль: "Да ведь он теперь походит на Буссарделей".
Видя изумленное выражение ее лица, свекор решил, что она восхищена осведомленностью Викторена. Амели почувствовала, что за ней наблюдают, глаза ее встретились с глазами свекра, и ее потрясла счастливая улыбка старика.
Она попросила Оскара, сидевшего по левую ее руку, налить ей воды и выпила весь стакан. "А голова болит все сильнее, и кажется, жар у меня, думала она. - Уйду потихоньку в зимний сад и, пока мужчины курят, посижу там четверть часа... Может быть, легче станет". Подали жареных уток в кровяном соусе. Госпожа Буссардель, снова вспомнив о своих хозяйских обязанностях, взглядом напомнила метрдотелю, что это блюдо нельзя подавать на "младший стол"; для молодежи предусмотрены были жареные цыплята. На больших семейных обедах стол для молодежи накрывали в бильярдной, между бильярдом и широким окном, и почти всегда там председательствовала бабушка Жюли Миньон - кумир юных Буссарделей. В распахнутую настежь дверь оттуда доносились веселые возгласы и взрывы звонкого смеха; Амели прислушивалась, материнскому ее слуху было так приятно различать в общем хоре любимые голоса: голос ее Теодора, ее Фердинанда, ее Эммы и даже тоненький голосок маленькой Луизы, которая теперь чувствовала себя так же хорошо, как и старшие. Все дети, которых Амели родила от Викторена, отличались цветущим здоровьем.
И тут вернулись мысли, ставшие наваждением: "Но ведь они не Буссардели. Кто же они? Кем их признают?.. Они - мои. Мои дети! Уж этого-то, во всяком случае, не смогут оспаривать. Мне не трудно будет добиться, чтобы брак признали недействительным и детей отдали мне. А благодаря дорогой моей крестной я достаточно богата, чтобы самой содержать и себя и своих деток... Но какая участь их ждет!.."
- Что с вами, Амели? - спросил свекор. - Лицо у вас осунулось? Вам нездоровится?
- Просто мигрень. Не беспокойтесь... - и, заставив себя улыбнуться, добавила: - папа...
На следующее утро ей пришлось отправиться на улицу Нотр-Дам-де-Шан подготовить тетю Лилину к вступлению нанятой сиделки в свои обязанности. Женщина эта произвела на Каролину Буссардель наилучшее впечатление, и поэтому Амели могла обрисовать ее больной старухе в самых лестных выражениях; но тетя Лилина, не видевшая племянницы со дня своих вынужденных признаний, не ответила на приветствие Амели и, не проявляя никакого интереса к предстоящей перемене, сидела в кресле вялая, унылая,
- А кроме того, тетушка, - сказала ей Амели, - я хочу еще поговорить с вами относительно того разговора, который был у нас с вами позавчера. О Викторене... Вы, конечно, помните, тетушка. Помните?
Старуха сидела молча, полузакрыв глаза, и как будто не слышала ее, но Амели чувствовала, что она насторожилась.
- Так вот, тетушка. Хочу еще раз заверить вас, что вы можете быть спокойны. Я вас не выдам, никому не скажу, что это вы все сообщили мне.
Тетя Лилина сидела, как кукла.
- Тетушка, вы меня слышали, не правда ли?
И, теряя терпение, госпожа Буссардель встала, собираясь уйти.
- Вы слышали мои слова, я это прекрасно знаю, Прошу извинить меня, но мне пора домой.
Тетя Лилина открыла глаза и захныкала!
- Дитя мое...
- Что, тетушка?
- Я хочу, крыжо... крыжовенного варенья!
- Как! Вам же только что давали после завтрака - две большие ложки с бисквитами, размоченными в молоке!
- Еще... Еще хочу варенья!
- Нет, нет. Вам это вредно. Желудок расстроится.
В мутном, сонном и равнодушном взгляде параличной старухи вдруг блеснул гнев, она еще раз пробормотала: "Хочу варенья!" - и вдруг захохотала и заплакала, казалось, без всякой причины, что с ней случалось иногда после второго удара.
- Ну хорошо, хорошо, вам дадут варенья, - помолчав, сказала госпожа Буссардель.
В передней она велела старушке горничной постараться в этот день не противоречить больной и ничем ее не раздражать.
Вскоре состоялся вечер в честь трех конфирмантов. Амели снова увидела собравшуюся вокруг нее семью, с которой судьба соединила ее обманным родством. Перед ее глазами было сложное сооружение, в котором все так хорошо было пригнано, так крепко соединено, что каждая отдельная его часть держалась в равновесии благодаря другим, каждая имела свое значение и способствовала прочности целого.
Затем началась подготовка к празднеству, которое задумал устроить ее свекор. Все эти хлопоты в достаточной мере оправдывали госпожу Буссардель, которой некогда было навещать тетю Лилину. А впрочем, разве теперь у больной не было превосходной сиделки? Как-то раз Амели была в своей теплице, отмечая по толстой тетради с адресами знакомых, кого надо пригласить на предстоящий раут, - она по-прежнему любила свой зимний сад, хотя камелии и кактусы плохо в нем прижились. Вдруг ей доложили, что приехала госпожа Миньон. Амели, совсем не ожидавшая ее, тотчас вышла к ней в гостиную.
