Филипп Эриа - Семья Буссардель
- Тетушка, вы себя утомляете. Да и вам давно пора принять лекарство.
- Ах, боже мой! Как же это я забыла! - воскликнула тетя Лилина, всегда аккуратнейшим образом исполнявшая предписания врачей. Но, проглотив ложку микстуры, она снова заговорила:
- Ах, уж эта Рамело! Еще одна темная личность! Но совершенно ясно, какую роль она играла в нашем доме. Все очень просто, не даром же отец носил траур после ее смерти и нас заставил носить. Ну что тут говорить!.. Да, да, уверена, что из-за этой связи и умерла бедная моя маменька!
- Дорогая тетушка, при всем моем уважении к вам я все-таки убедительно прошу вас: поговорим о чем-нибудь другом, - сказала Амели, стараясь ласковой улыбкой смягчить свои слова. - Я не имею никакого права выслушивать подобные признания.
- Ах, ах! Подумаешь! Я ведь вам не все говорю!.. Не бойтесь. Могла бы сказать кое-что весьма неприятное для вас, нарушить ваше безмятежное спокойствие, госпожа Буссардель, да уж не скажу! - ответила старая дева, так странно подчеркивая слова "госпожа Буссардель", что Амели, принявшаяся было вышивать перекрещенные трубки, вновь вскинула на нее глаза.
- Нечего, нечего! Не смотрите на меня таким взглядом, - ехидничала тетя Лилина. - Любопытство разгорелось, да? Ничего не скажу! Вы разве не довольны своей судьбой?
- Нет, дорогая тетушка, вполне довольна и, право, не желаю ничего знать и ничего не понимаю в ваших словах. Пора уж мне ехать домой...
Она воткнула в канву иголку, свернула вышивание и встала с кресла.
- Что? - воскликнула старуха с самым серьезным видом и, схватив ее за руку, не отпускала от себя. - Разве вам мало того, что вы официально числитесь госпожой Буссардель, так и в документах записаны? Разве ваши дети не носят фамилию Буссардель?
"Вот заболталась до того, что уже сама не соображает, что говорит!" думала Амели, надевая перед зеркалом шляпку.
- Ведь их папашу, вашего любезнейшего Викторена, весь свет признает сыном Фердинанда Буссарделя! - злобно воскликнула старуха.
"Вот она к чему клонит! Опять хочет очернить своего крестника..." И Амели наклонилась, чтобы поцеловать на прощанье тетю Лилину. Старуха крепко сжала губы и отвернулась. Тогда Амели поцеловала у нее руку и ушла.
В следующем году на улице Нотр-Дам-де-Шан праздновали день рождения тети Лилины. Амели в качестве распорядительницы сократила число приглашенных, боясь утомить больную. Однако аббат Грар не был вычеркнут из списка, и хотя Амели больше не встречала его у тетки, она полагала, что по такому случаю он придет. Но аббат не появился, не было также и других духовных особ. Это обстоятельство заметил и старик Буссардель, и его сестра Жюли Миньон, но они ни слова не -сказали Амели. Семейство Буссарделей не отличалось большой религиозностью, в нем мужчины в возрасте от пятнадцати до двадцати лет, а женщины - от двадцати до тридцати лет - по очереди отбрасывали веру в бога, как изношенную детскую одежду, из которой они уже выросли, но между собой они избегали говорить о религии - это было одно из молчаливых соглашений, принятых в их семейном клане и проистекавших скорее из тактичности, чем из христианской кротости, так же как благотворительностью они занимались из светского тщеславия, а не из истинного милосердия. Нарушить это сдержанное отношение к вопросам религии могло бы только какое-нибудь экстраординарное событие, а в их жизни таких событий не происходило.
В день рождения тети Лилины, когда все уже собрались уходить, Викторен, весь вечер избегавший разговоров со своей крестной, подошел проститься с ней и, наклонившись, подставил ей лоб для поцелуя. Старуха милостиво поцеловала его; он оперся руками о подлокотники кресла и выпрямился, но тут крестная мамаша удержала его за рукав.
- Господи боже! - воскликнула она. - До чего ж у тебя запястья широкие, бедный ты мой мальчик!
Амели тотчас явилась на помощь мужу.
- Да ведь он двадцать пять лет занимается фехтованием, тетушка, сказала она и хотела было увести Викторена.
- Та-та-та! - забормотала тетушка. - Амори тоже занимается фехтованием, но у него совсем не такие запястья. Амори, где ты? Иди-ка сюда, дитя мое. Ну-ка, сравните.
Она потянула внуков за руки и, злорадно улыбаясь, вытащила у обоих запястье из рукавов. Контраст между тонким, округлым и белым запястьем руки Амори Буссарделя и запястьем Викторена бросался в глаза. Амели была поражена. Тетя Лилина язвительно захихикала.
- Ну-ка объясните мне! Объясните! Почему такая разница? Да уж действительно ли вы братья, милые мои мальчики? А может, и не братья?
Амели быстро повернула голову, боясь, что свекор услышал эту глупую клевету на его безупречную жену. По счастью, маклер уже вышел в переднюю. Госпожа Буссардель стала торопить всех прощавшихся с тетей Лилиной и в этот вечер постаралась уклониться от необходимости поцеловаться с ней.
К собственному ее удивлению, ехидные слова старой девы не выходили у нее из головы. Амели часто думала о покойной свекрови. В душевном своем одиночестве она обращалась мыслью к ней и к тетушке Патрико: обе эти женщины оставались живыми в ее памяти, были ее руководительницами и судьями ее поступков. Как часто она спрашивала себя: "А что бы на моем месте сделала моя свекровь?" или "Как бы к этому отнеслась крестная?" Окажись Теодорина Буссардель неверной женой, Амели чувствовала бы себя менее сильной.
Однако туманные намеки тети Лилины произвели на нее какое-то странное, завораживающее действие, она не могла его объяснить, упрекала себя и все же не могла ему противиться.
Она рассчитывала, что старая дева не удержится и рано или поздно сама заведет разговор на эту щекотливую тему. Но тетя Лилина, казалось, совсем позабыла об этом. Амели тщетно ставила ей ловушки. А между тем желание узнать правду все возрастало и уже обращалось в навязчивую идею.
Как-то раз на исходе дня она приехала навестить тетю Лилину. Старуха встретила ее весьма благосклонно, и, видя это, Амели пустилась в несвойственные ей откровенные разговоры. Пожертвовав своей гордостью, своей женской стыдливостью, она принялась горестно вздыхать, разыгрывать роль несчастной женщины, у которой прорвались долго сдерживаемые чувства, и в конце концов стала жаловаться на Викторена.
Тетя Лилина как будто ничего и не слышала. Склонившись над вышивкой, Амели упомянула о печальном открытии, которое она сделала три года назад.
- Я не такая уж прямолинейная, как некоторые думают, - сказала она. - Я знаю, что такое жизнь... У мужского организма есть свои потребности... Словом, мне обидно не столько само оскорбление, которое нанесено мне как супруге, как самая форма этого оскорбления. Скажу уж откровенно: мне кажется, что Амори тоже способен изменить своей жене, но у него это получилось бы более, изящно. Как вы думаете?
Она сделала в молчании десяток стежков. И, придвигаясь к лампе, еще ниже нагнулась над своим рукоделием.
- Отрицать невозможно, тетушка: Викторен и Амори совсем не похожи друг на друга, ни внешне, ни внутренне... Как, по-вашему, можно объяснить, что два брата, родившиеся от одних и тех же родителей, имеют меж собой так мало общего?
Выдержав паузу, она подняла глаза и, взглянув на старую деву, увидела, что та, застыв неподвижно, наблюдает за ней. Амели чувствовала, что притворяется плохо, но, судорожно проглотив слюну, добавила:
- Помнится, тетушка, на вечере в день вашего рождения вы И сами мне указывали, что руки Викторена совершенно не похожи на руки Амори. Разница показалась мне просто поразительной...
- А что это с вами, дорогая детка? - кротким голоском спросила тетя Лилина. - Почему у вас такая сильная испарина? Вон, я вижу, у вас на лбу капельки пота.
- Жарко от лампы, - ответила Амели и отодвинула стул, лицо ее оказалось тогда вне светового круга, падавшего из-под абажура.
Ей пришлось отказаться от новых попыток. В начале весны у тети Лилины произошел второй удар, на этот раз у нее отнялась правая половина тела. Казалось, что после этого второго кровоизлияния в мозг больная до конца дней своих будет обречена на молчание. Она пыталась говорить, подносила левую руку к горлу, словно там и находилась помеха, вся напрягалась в мучительных и тщетных усилиях. Постепенно речь вернулась сама по себе, хотя говорила больная с трудом, очень невнятно и зачастую искажая слова.
Госпожа Буссардель все так же усердно ухаживала за пей и первая научилась ее понимать. Уход за тетей Лилиной теперь требовал физических усилий: больная уже не всегда могла следить за отправлениями своего парализованного тела, но еще сохраняла достаточно сознания, чтобы страдать из-за того, что она, изящная, изысканная женщина, оказалась в таком состоянии. Амели не хотела, чтобы к тете Лилине наняли сиделку; "Я и старая ее горничная справимся одни, - говорила она. - Зачем доставлять ей огорчения? Ведь ей тяжело будет пользоваться услугами чужого человека".
