Хуан Гойтисоло - Цирк
– А твое вязанье? Как идут дела? – спросила она, когда Элиса вернулась с чашками.
– Кое-как перебиваюсь. Если бы мне удалось открыть собственное дело…
– Я думаю, это принесло бы куда больше дохода.
– Женщина, на которую я работаю, выручает около пяти тысяч.
– Вязальные машины, должно быть, очень дороги…
– Да, они стоят больших денег… Двадцать, двадцать пять тысяч песет.
– Если бы Уте удалось убедить отца, ты могла бы открыть мастерскую.
– Да услышит тебя господь. А пока я тружусь целый день и зарабатываю жалкие гроши.
– Дай-ка мне взглянуть на эту кофточку. Ты сама делала выкройку?
– Я всегда делаю их сама. Хозяйка только копирует мои модели.
– У тебя замечательно получается… Правда, какая досада, что приходится работать на таких условиях.
– Но я не жалуюсь, – вздохнула Элиса. – По крайней мере могу сидеть дома.
– Да. Дома тебе лучше… С девочкой и Утой…
– Когда мы втроем дома, я даже не замечаю, что работаю… Вот теперь, когда я осталась одна, стены наваливаются на меня.
– Ты должна благодарить бога, что у тебя такая семья.
– Я не перестаю благодарить его, Селия… Несмотря на все невзгоды, я чувствую себя с каждым днем счастливее. Мы связаны неразрывными узами.
– Ута – необыкновенный человек, Элиса… Ты, девочка и он… Иногда я думаю, что вы – единственные люди, с которыми мне было бы жаль расстаться.
– Наш обычай тебе известен. Что скажут недоброжелатели, нас не беспокоит. Но друзей мы принимаем с распростертыми объятиями.
– Если бы ты жила в «порядочной семье», как я, ты понимала бы, как это ценно.
– Для Уты деньги значения не имеют. Есть они у него или нет – он их тратит, – улыбнулась Элиса. – Перед тем как отправиться в Мадрид, он обещал мне запечатлеть свой девиз в мозаике: «Где едят трое, едят и четверо».
– Я помню, когда он это сказал. Это было незадолго до дня Иоанна Крестителя, на том знаменитом ужине…
– В доме у нас никогда не будет мебели. Но как бы наш дом ни был беден и пуст, я не променяю его ни на какой другой…
– Я обожаю его, – сказала Селия, обводя взглядом стены. – С каким удовольствием я осталась бы здесь жить.
– Боюсь, тебе пришлось бы сидеть на полу, – засмеялась Элиса. – Перед отъездом Ута сжег плетеное кресло и складной стул.
– Все равно. Я унесла бы из дому всю мебель, и мы разожгли бы большущий костер.
– Интересно, какое лицо состроила бы твоя сестра, если бы она тебя услышала. Кстати, – спросила Элиса, уже другим тоном, – как ты с ней ладишь?
– Плохо, – хмуро ответила Селия. – С каждым днем все хуже…
– Что ты говоришь! – воскликнула Элиса, порывисто хватая ее за руку. – Что-нибудь случилось?
Селия опустила голову, уставившись неподвижным взглядом в какую-то точку.
– Знаешь, эта история с доном Хулио, судя по всему, никогда не кончится. В прошлый понедельник он пригласил меня ужинать в «Мирамар». Ты, конечно, понимаешь, мне совсем не хотелось идти, но Матильде устроила такой скандал, что у меня не было другого выхода.
– Виданное ли дело… Бесстыдник…
– Ты даже представить себе не можешь, каково мне было. Два долгих часа с ним наедине, и помощи ждать неоткуда.
– Бедняжка! – с состраданием прошептала Элиса.
– Послушала бы ты его, Элиса. Он рассказал мне с начала до конца всю свою жизнь и все свои деяния, рассказал о своем одиночестве, своих разочарованиях… Потом вдруг, понизив голос, заявил мне, что ищет подругу жизни.
– На твоем месте я бы ему ответила, что он, верно, ошибся: если он ищет себе подругу, ему лучше всего обратиться в богадельню.
– Я чуть так и не сказала, Элиса. Клянусь тебе, чуть было не сказала. Ты не знаешь, что я пережила, сидя напротив него. Он не сводил с меня глаз и все говорил и говорил… Когда он признался, что беспокоится о судьбе своего состояния и хочет иметь сына…
– Нет, это невозможно… Он тебе это сказал, Селия? Он сказал тебе, что хочет иметь сына?
– Да, сказал. При этом он сжал мою руку и пытался покрыть ее поцелуями.
– Боже мой! – пробормотала Элиса. – Меня сейчас вырвет.
– Погоди, погоди, это еще не все. Не помню, до или после этого объяснения, он признался, что думал обо мне с тех самых пор, как узнал, что я хорошая сиделка… «Мы, пожилые люди, – сказал он, – нуждаемся в том, чтобы возле нас был человек, который сумеет ухаживать за нами…»
– Нет, не может быть. Это уж чересчур!
– Да умереть мне на этом месте, если я тебя обманываю. Я передаю совершенно точно его слова: ему нужна женщина, которая родила бы ему сына, и сиделка, которая ухаживала бы зa ним.
– И ты говоришь, что Матильде?…
– Ты бы только послушала ее, когда я ей все рассказала.
Я думала, с ней случится припадок. Она кричала, что я не в своем уме, что я легкомысленна, что я неврастеничка…
– Бедная милая Селия!
* * *Элиса по-матерински обняла девушку.
– Самое скверное, – продолжала Селия с глазами, полными слез, – что эта история еще не кончилась… Старик каждый день присылает мне цветы, а Сантьяго и Матильде требуют, чтобы я снова встретилась с ним…
Сдавленное рыдание помешало ей закончить фразу. Элиса приподняла ее подбородок, как бы желая убедиться, что она плачет, мягко привлекла ее к себе и стала гладить ей лицо.
– Ну же, ну, – бормотала она ей на ухо, – не будь ребенком!..
Ободряющее прикосновение ее рук дало девушке силы продолжать.
– Все они сговорились против меня и ни на секунду не оставляют в покое… Я не могу больше!.. Я больше не могу!..
– Успокойся, Селия. Пожалуйста.
Элиса вытерла платком слезы, струившиеся по щекам Селии.
– Не нужно так убиваться, сокровище мое. Если не хочешь его больше видеть, никто не может тебя заставить. А потому – выше голову!..
Селия слушала, закрыв глаза, отдавшись теплым прикосновениям ее ласковых рук.
– Ты так добра ко мне, Элиса!.. Если бы не ты и не Ута, я, наверное, давно бы бросилась в море.
– Ну, не ребячься!.. Такие вещи нельзя говорить даже в шутку.
Исполненная жалости к самой себе, Селия плакала навзрыд, закрыв лицо руками и прильнув к Элисе, которая нежно и заботливо утешала ее.
* * *Когда Хуана пришла к месту свидания, Атила уже ждал ее. Он внезапно появился перед ней на светлом трепещущем фоне олеандров, засунув руки в карманы с таким видом, словно намеревался посчитаться за какую-то обиду.
– Ах, – сказала она. – Это ты?
Несколько секунд Атила стоял неподвижно и смотрел на нее; лицо его, темное и враждебное, было в тени. Он сказал только:
– Я знал, что ты придешь.
Резким движением он попытался обнять ее за талию, но она отпрянула назад.
– Конечно… Но я сейчас же должна уйти, – ответила она. – По правде говоря, я пришла, чтобы сказать тебе, что не могу… Пришла только потому, что дала слово.
Место, где они обычно лежали, находилось шагах в двадцати от тропинки. Хуана, словно во сне, почувствовала, что идет туда.
– Я не должна была приходить, – сказала она, пробираясь сквозь расступавшиеся перед ними кусты, – В конце Пасео я встретила соседей. К счастью, они меня не узнали.
– Место выбирала ты.
– И дома начинают подозревать. По крайней мере Викки что-то заметила.
– Ну и что из того… Ведь не станет же она доносить родителям.
– Ты ее плохо знаешь… Ей все никак не удавалось меня сожрать… Она бы сделала это с огромным удовольствием… И тогда всему бы пришел конец…
Атила снова обнял ее за талию, и на этот раз Хуана не отстранилась.
– Нет, не конец, – сказал он ей на ухо. – Наоборот, может быть, начало.
– Пусти меня! Ты пьян! От тебя до сих пор несет вином…
– Чувствительное обоняние сеньориты Олано, – сказал Атила.
Крепко сжав ее бедра, он заставил ее глядеть себе в глаза, под луной его лицо, словно вырубленное топором, казалось еще более жестким.
– О Атила, – пробормотала она.
Прогалина была в двух шагах от них. Все еще оглушенная прикосновением его губ, Хуана покорно позволяла вести себя, как маленькую девочку.
– Наш уютный семейный уголок, – сказал он, снимая куртку, чтобы подложить под голову. – Сеньорита Олано питает отвращение к людным местам.
– О, замолчи, если бы ты только знал!.. Я так перепугалась!.. Представь, что они бы меня увидели…
– Когда человек решается на какой-то поступок, он должен иметь мужество нести за него ответственность.
– Да, я знаю… Так должно быть. Но я не могу, Атила… Ты отлично знаешь, что не могу.
– Скажи лучше, не хочешь… тебе стыдно показываться со мной.
– Нет, это не так. Но я должна вести себя осторожно. Если моя семья…
– Твоя семья, вечно твоя семья… Иногда мне кажется, что на все остальное тебе наплевать…
– Ты сам прекрасно знаешь, что говоришь неправду… Ведь я с тобой, не так ли?… С тех пор как я узнала тебя, я ни с кем не встречаюсь.
– Да, но когда ты со своими друзьями, мне не позволено приближаться. Тогда ты – сеньорита Олано. Сеньорита Олано в окружении людей своего класса.
