Алан Маршалл - В сердце моем
- Правильно! Этапы - это точно. Сейчас вот она проходит этап свободной любви.
- Ну да! - воскликнул я. - Подумать только!
- Что подумать только? - переспросила она, застыв со сковородкой в руке и вперив в меня подозрительный взгляд.
- Сам не знаю, - сказал я. - Просто к слову пришлось.
- То-то же, - продолжала она, удовлетворенная моим разъяснением. Совсем несмышленая девка. Сколько я работала, пока на ноги поставила ее, и вот награда - подбросила мне ребенка. Но не думай, что я что-нибудь против него имею, - поспешно добавила она. - Я его очень люблю. - Улыбка смягчила ее отечное лицо. - Он спит со мной. Его силой не вытащить из моей кровати. Не дается, и все тут.
Повариха заинтересовала меня, и я стал проводить немало времени в кухне, разговаривая с ней. Но готовила она отвратительно. Утром она подавала нам на завтрак сосиски, а вечером на ужин "тушеное мясо по-английски". Каждый день одно и то же.
- Нравится тебе "тушеное мясо по-английски"? - как-то спросила она меня.
- Только не каждый день.
- А какого рожна тебе еще нужно? - воскликнула она с возмущением. Может, жареную утку? Меня наняли досмотреть, чтобы вы тут не умерли с голоду, пока старикашка не продаст это заведение. Только черта с два ему это удастся, - добавила она.
Однажды утром я сидел над сосисками - есть их у меня не было ни малейшего желания. Она поставила передо мной на стол чашку чая и, увидев гримасу на моем лице, воскликнула:
- Ты что, не любишь сосиски?
- Нет.
- А я люблю, - сказала она выразительно и, наклонившись, взяла рукой с моей тарелки одну сосиску,
Она тут же съела ее, - и, глядя на это, я внезапно почувствовал, что не в силах буду еще раз сесть здесь за стол.
В тот же вечер один из оставшихся жильцов (а таких было всего трое), сообщил мне, что в доме через две улицы от нас сдается комната. Он видел в окне объявление. Комната без стола за семь шиллингов и шесть пенсов в неделю.
Я пошел посмотреть комнату. Дом был унылый, деревянный, с потрескавшейся и облезшей краской. Дверь мне открыла женщина с усталым лицом, выражавшим тихую покорность судьбе. Она повела меня в кухню, где на простом деревянном столе лежала груда черных женских спортивных костюмов. Женщина работала сдельно для какой-то швейной фабрики. Работа ее заключалась в том, что она выдергивала наметку из готовых вещей, получая по шесть пенсов за штуку.
- Очень глаза устают, когда выбираешь черные нитки из черной материи, пожаловалась она мне, потирая лоб худыми пальцами.
Хозяйка сказала, что завтрак готовить себе я смогу на газовой плитке. Затем она показала мне комнату. Она была больше, чем я ожидал, и в ней стоял стол. Единственное окно выходило на проезд, по обе стороны которого шел высокий забор. Железная кровать не шаталась, когда на нее садились, и одеяло еще не утратило ворсистости. Под столом и кроватью линолеум выглядел совсем новым, с ярким рисунком, но на остальной части пола он истерся до того, что стал ровно-коричневым.
Был в комнате и камин, но известковый раствор между потрескавшимися кирпичами уже давно выкрошился, и теперь трещины были забиты золой. Зола лежала и внутри камина. Дощатые стены были темно-коричневого цвета, только лак, покрывавший их когда-то, с годами вспучился и растрескался, и теперь они стали шершавыми, как наждачная бумага.
В комнате висела одна-единственная картина. На ней был изображен ангел с распростертыми крыльями, в белом одеянии; он держал за ручку златокудрую девочку и по узкому мостику вел ее в темный и мрачный лес. Надпись на картине гласила: "Ее ангел-хранитель".
Когда я разглядывал картину, женщина, до того молча стоявшая за моей спиной, тихо сказала!
- Это не я повесила, - картина уже висела, когда я здесь поселилась.
- Мне она не мешает, - сказал я. - Не беспокойтесь, пожалуйста.
Я снял комнату и в тот же вечере переехал, простившись с кухаркой.
- Желаю тебе удачи, - сказала она. - Я ничего против тебя не имею. Сам живи и другим жить не мешай - вот мое правило.
ГЛАВА 6
В пансионе, каким бы бедным и унылым он ни был, вы всегда ощущаете присутствие жизни в других комнатах. Жильцы ходят, свистят, поют, разговаривают, открывают ящики; из коридора доносятся их шаги. Эти звуки сближают, создают чувство единства и общности интересов, они раздвигают стены, позволяют позаимствовать у других нужные тебе силы.
Между тем комната, снятая в отдельной квартире, находится в некоем вакууме, она изолирована от жизни. В ней царит грусть. Как только вы переступите ее порог, одиночество впивается в вас цепкими пальцами. Вам сопутствуют лишь шорохи вашей одинокой жизни, они звучат, как лишенное смысла эхо. Оставаясь в своей комнате наедине с собой, я начинал испытывать беспокойство. А ведь прежде в мечтах именно такая комната рисовалась мне уединенной кельей, где я смогу читать и учиться, закладывать фундамент, необходимый для того, чтобы я мог возводить на нем здания из слов.
К тому времени я написал несколько небольших рассказов, но в них просто описывались случаи из жизни и даже не делалась попытка что-то обобщить или объяснить. Все они были отклонены редакциями, хотя, как я понял впоследствии, совсем по другим причинам.
Как-то я посетил редактора - одного из немногих приславших мне письмо со словами ободрения, - и он показал мне сделанный тушью рисунок, изображавший женщину в вечернем туалете, которая стояла в небрежной позе у колонны в большом зале и разговаривала с красивым молодым человеком, тоже в вечернем костюме. - В руке она держала бокал с коктейлем и улыбалась своему кавалеру.
- Не могли ли бы вы написать для меня рассказ, который можно было бы иллюстрировать этим рисунком? - спросил меня редактор. - Я заплатил за рисунок, но так и не смог его использовать. Предположим, что она влюблена в него.
Он сделал жест, как бы говоря, что это само собой разумеется.
- Он тоже любит ее, но считает, что какой-то случай из прошлого делает его недостойным ее любви. Или, постойте минутку... Их отцы вместе принимали когда-то участие в какой-то темной торговой сделке, но она этого не знает. Молодой человек решил посвятить свою жизнь реабилитации памяти своего отца но ради этого он должен погубить репутацию ее отца. В общем, что-нибудь в этом роде. Сначала завяжите узел потуже, а потом искусно распутайте. Публике нравятся такие рассказы. Это в ваших силах.
Но выполнить его заказ я не мог. Я хотел рисовать жизнь такой, какова она на самом деле, и представить читателю самому делать выводы. Я долго размышлял, почему мои рассказы отклоняют, и это побудило меня обратиться к другим книгам - я с головой ушел в чтение и на какое-то время совершенно перестал замечать окружающих меня людей. Я переселился в мир книг, авторы которых посвятили себя изучению жизни, и щедро делились с читателями благородными мыслями, возникавшими у них в процессе этих исканий.
Я был потрясен созданными ими картинами и на время забыл о картинах, ждавших, чтобы мое перо показало их людям. Я понял, что пером этим должна водить сильная рука, - чтобы окрепнуть как следует, ей предстояло пожать еще тысячи других сильных рук.
Чтение не могло научить меня писать. Я прочел "Моби Дик" и несколько дней только и думал о широте замысла и силе этой книги. Я проходил мимо женщин с усталыми глазами, которые катили коляски с румяными ребятишками, выглядывавшими из-за груды овощей; мимо скупщиков старых бутылок, громким криком оповещавших о своем появлении, мимо мужчин, о чем-то споривших у дверей гостиницы, мимо детишек, которые, сидя на корточках, гладили щенка, мимо влюбленных, - но все это время я был далеко в море.
Книги помогают лучше понять уроки, которые дает жизнь, объясняют все, что человек видит и чувствует, придают смысл пережитому, но не они зажигают в нашей душе творческий огонь. Это делает жизнь - все то, что видишь, слышишь, переживаешь, впитываешь в себя.
Почти все вечера я проводил вне дома: ходил в кафе с Артуром и на танцы с Полем. Поль обручился с Джин; оценив его, как постоянного спутника, она решила, что у него есть все данные стать верным мужем, и они условились пожениться, как только позволят обстоятельства. Я иногда ходил с ними в кино, но уличная жизнь представлялась мне куда более волнующей, и я подолгу бродил по городу, внося в блокнот все новые записи.
Днем я работал в Похоронном бюро "Корона", где принимались также заказы и на столярные работы. Уже некоторое время я занимал там должность старшего клерка. Платили мне мало, но работа была постоянная, и я наконец избавился от вечного страха перед безработицей, преследовавшего меня с первых дней самостоятельной жизни.
Фирма изготовляла гробы, дверные косяки, оконные рамы и карнизы. Изготовлявшиеся фирмой гробы ("служащих компании просят воздерживаться от употребления этого слова, заменяя его термином "похоронные принадлежности") отличались высоким качеством отделки и стоили очень дорого. Только люди состоятельные могли позволить себе покупать их. Фирма "Корона" первой ввела в обиход гробы под бронзу, - золото и серебро - их покрывали обожженным гипсом, обрызгивали специальным раствором, а затем полировали вручную, чтобы придать видимость металла.
