Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)
Так же, как мы наблюдаем во многих образцовых семействах в нынешнем веке, Уорингтоны взлелеяли два совершенства. Из двух взрослых дочерей одна отличалась такой дивной красотой, а вторая была таким гением и ангелом, что никакая другая юная девица в мире не шла с ними ни в какое сравнение, о чем леди Уорингтон не замедлила сообщить Гарри. Старшая (Красавица) была помолвлена с милейшим Томом Клейпулом — это любящая маменька также доверительно шепнула кузену Гарри. Но вторая дочь — Гений и Ангел — усердно занималась нашим юным другом, стараясь развить в нем ум и высокую нравственность. Она пела ему за клавикордами — несколько фальшиво для ангела, решил про себя Гарри; у нее всегда были наготове советы, наставления, поучительные темы для беседы — слишком уж много советов и наставлений, думал Гарри, который от души предпочел бы общество той своей молоденькой кузины, которая показалась ему похожей на Фанни Маунтин. Но эта юная девица после обеда сразу же удалялась в детскую. У Красавицы были свои занятия, маменьку ждали ее бедняки или неоконченное многостраничное письмо, папа дремал в креслах, и развлекать молодого родственника предоставлялось Гению.
Тихое спокойствие этого дома чем-то нравилось юноше, и он с удовольствием искал там отдыха от разгульного веселья, которому обычно предавался. И, бесспорно, встречали его тут со всей возможной ласковостью. Двери были открыты для него в любой час. Если Флоры не оказывалось дома, его принимала Дора. В первые же дни знакомства Гарри обещал своему маленькому кузену Майлзу как-нибудь поскакать с ним в Хайд-парке наперегонки и с обычной своей добротой и щедростью намеревался купить для мальчика лошадку получше теперешней, но тут обстоятельства переменились, и нашему бедному Гарри стало уже пе до экипажей и лошадей.
Хотя сэр Майлз и воображал, будто Виргиния — остров, его супруга и дочки были более осведомлены в географии и с любопытством расспрашивали Гарри про его дом и родные края. А он всегда был готов поговорить на эту тему. Он описывал им размеры своего поместья, сообщил, на каких реках оно расположено и что в нем выращивается. Когда он был мальчиком, один его друг преподал ему начала землемерного дела, и он набросал для них карту своего графства и нанес на нее несколько процветающих городков, которые на самом деле представляли собой кучки бревенчатых хижин (но ради чести своей страны он постарался представить их в наивыгоднейшем свете). Вот это — Потомак, а это — река Джеймс, вот тут расположена пристань, откуда корабли его матушки уходят в море с грузом табака. По правде говоря, поместье по величине не уступает графству. И он ничуть не хвастал. Когда этот красавец юноша в бархатном костюме с серебряным галуном набрасывал карту, отмечая то городок, то лес, то гору, его можно было принять за путешествующего принца, который описывает владения королевы, своей матери. И порой ему самому начинало мерещиться что-то подобное. Английские джентльмены мерили свои угодья на акры, а он — на мили. И внимала ему не только Дора. Пленительная Флора наклоняла прелестную головку и также слушала его со вниманием. Какое могло быть сравнение между юным Томом Клейпулом, сыном еще одного норфолкского баронета — зычноголосым Томом Клейпулом в огромных сапогах, наследником жалких пяти тысяч акров — и этим американским принцем, чарующим и таинственным? Хотя Дора и была Ангелом, тут никакого ангельского терпения не хватило бы, и не удивительно, что она все чаще упрекала Флору в кокетстве. Клейпулу в его скромном красном кафтане оставалось только молчать, когда блистательный Гарри, весь в кружевах и галунах, болтал о Марче, Честерфилде, Селвине, Болинброке и прочих макарони. Маменька все больше и больше начинала любить Гарри, как сына. Ее очень заботило духовное благополучие бедненьких виргинских негров. Чем могла бы она помочь дражайшей госпоже Эсмонд (о, замечательной женщине!) в ее добрых делах? Ее дворецкий и экономка, на чью степенность и благочестие можно положиться, просто в восторге от благонравия и музыкальных дарований Гамбо.
— Ах, Гарри, Гарри! Гадкий вы мальчик! Почему вы, сэр, не навестили нас раньше вместо того, чтобы проводить время среди расточителей в суете света? Но еще не поздно. Мы должны вернуть тебя на путь истинный, милый Гарри! Не так ли, сэр Майлз? Не так ли, Дора? Не так ли, Флора?
Маменька и девицы возводят глаза к потолку. Да, они вернут на путь истинный милого заблудшего повесу. Вот только чья лепта будет больше? Дора сидит в сторонке и не спускает глаз с Флоры. Маменька же в отсутствие девиц беседует с ним все более серьезно, все более нежно. Она будет ему матерью, пока он в разлуке со своей превосходной родительницей. Она дарит ему молитвенник. Она целует его в лоб. Ею движет чистейшая любовь, религиозная ревностность, родственная нежность к ее милому, неразумному, очаровательному шалопаю-племяннику.
Однако следует полагать, что мистер Уорингтон, как ни были трогательны эти сцены, предпочитал помалкивать о своих делах, которые, как мы успели убедиться, были в самом скверном состоянии. Фортуна, чьим любимцем он так долго был, вдруг его покинула, и двух-трех дней оказалось достаточно для того, чтобы спустить все прежние выигрыши. Станем ли мы утверждать, что лорд Каслвуд, его родственник, был нечист на руку и, раз-другой сев играть с молодым виргинцем наедине, его ограбил? Мы не позволим себе столь чернящего намека по адресу его сиятельства, но тем не менее он выиграл у Гарри все его наличные деньги до последнего шиллинга и продолжал бы играть на будущие его доходы, если бы юноша, когда он увидел, как велик его проигрыш, не встал из-за стола и не сказал, что продолжать игру не может. Вспомнив, что разбитый корабль, так сказать, еще сохранил одну мачту — деньги, которые он отложил для бедняги Сэмпсона, — Гарри поставил и их, но они также последовали путем его недавнего богатства, и Фортуна унеслась на крыльях бури, покинув злополучного искателя приключений почти нагим на морском берегу.
Если человек молод, бескорыстен и мужествен, денежные потери его мало огорчают. Что же, Гарри продаст лошадей, а также и экипажи и будет жить не на столь широкую ногу. А если ему понадобятся наличные, так разве тетушка Бернштейн откажется стать его банкиром? Или кузен, который столько у него выиграл? Или добрейший дядя Уорингтон и леди Уорингтон, которые столько говорят о добродетели и о помощи ближним, а его любят, как сына? Когда понадобится, он обратится к ним всем или почтит своей просьбой кого-нибудь одного, а тем временем рассказ Сэмпсона о беде, грозящей его квартирной хозяйке, растрогал юного джентльмена, и, торопясь выручить его преподобие, он снес все свои дорогие безделки некому закладчику в Сент-Мартинс-лейн.
Закладчик же этот был не то родственником, не то компаньоном того самого мистера Блеска, у которого Гарри купил... нет, не купил, а взял хорошенькие безделушки для подарка своим окхерстским друзьям, и надо же случиться, что он зашел навестить своего друга вскоре после того, как в лавке этого последнего побывал молодой виргинец. Ювелир тотчас узнал отделанные эмалью часики с бриллиантовой кнопкой, которые продал Счастливчику, и разразился по адресу Гарри выражениями, коих я приводить тут не стану, памятуя, что меня уже упрекали за излишнюю прямоту речи. Джентльмен, водящий дружбу с закладчиком, уж конечно, насчитывает в числе своих знакомых одного-двух бейлифов, а у бейлифов имеются служители, которые по велению нелицеприятного Закона готовы коснуться беспристрастной рукой и эполета самого воинственного капитана, и плеча изящнейшего из макарони. Те самые джентльмены, которые пленили леди Марию в Танбридже, отправились на поиски ее кузена в Лондоне. Они без труда выведали у словоохотливого Гамбо, что его хозяин поехал с визитом к сэру Майлзу на Хилл-стрит, и пока чернокожий слуга строил куры горничной миссис Ламберт в доме по соседству, мистер Костиган и его помощник терпеливо ждали в засаде беднягу Гарри, который наслаждался обществом добродетельного семейства, собравшегося вокруг стола его тетушки. Еще никогда дядя Майлз не был столь сердечен, а тетушка Уорингтон — столь снисходительна, добра и ласкова. Флора выглядела обворожительней, чем когда-либо, а Дора превзошла себя дружеским вниманием. Когда они прощались, миледи дала ему обе руки и призвала на него благословение с потолка. Папа же сказал с самым простецким своим добродушием:
— Ну, племянничек! В твои годы я бы уж не упустил случая поцеловать таких красоток, как До и Фло, да еще родственниц к тому же! Да-да, миледи Уорингтон, не упустил бы! Эге! А покраснел-то наш молодец, а не эти проказницы. Уж наверное... пожалуй, им это не внове. Хе-хе!
— Папенька! — восклицают девы.
— Сэр Майлз! — произносит величественно маменька.
— Ну-ну, — говорит папа, — велика беда поцелуйчик. Влепил его, и молчок, а, племянник?
