Джованни Пирелли - Энтузиаст

Джованни Пирелли

Энтузиаст

Лейтенант корпуса альпийских стрелков Пьетро Андреис высадился на албанской земле 23 октября 1940 года, через два месяца после того, как началась кампания, прозванная греческой.

Ему было двадцать один год. Курчавые волосы на маленькой круглой голове, подвижная, сильная шея, в меру развитая грудь, в меру широкие плечи, узкая талия, которую подчеркивал хорошо пригнанный мундир, ноги несколько коротковатые и все же казавшиеся стройными благодаря сапогам отличного покроя — все это делало его, как говорится, красивым офицером. Всякий, глядя на него в эти дни, угадал бы пс выражению его лица и даже по походке весьма довольного собой человека. Да, он нравился самому себе. Нравился потому, что на нем был мундир с иголочки, и радовался, что наконец-то отправлялся на фронт. В Бриндизи, где пришлось ждать посадки на судно, он впервые познал женщину. Трудно объяснить, почему молодой человек, не имевший недостатка ни в деньгах, ни в случайных встречах, не знал женщин до двадцати одного года и вынужден был скрывать это, чтобы избежать насмешек более опытных товарищей и не стать жертвой их иронии. Конечно, его решению способствовала врожденная склонность вырабатывать для каждого периода своей жизни определенную программу. Например, еще мальчиком он решил соблюдать все предписания религии, которые имели для него лишь воспитательное и социальное значение, вплоть до того дня, когда поступит в университет, и это свое решение выполнил. Что же касается женщин, то здесь все должно было начаться с той поры, когда ему стукнет двадцать. И все же, когда этот день настал, он сказал самому себе, что торопиться некуда. На самом же деле его сдерживали опасения весьма определенного свойства, осторожно, но очень настойчиво и постоянно внушаемые ему отцом, банкиром из Виченцы, а также уважение к матери, венецианской аристократке, бывшей красавице, теперь же прикованной к постели болезнью — какой именно дети не знали.

В Бриндизи, оказавшись вдали от родителей и направляясь на фронт, Пьетро Андреис решил, что пришло время завершить свое развитие и стать подлинным мужчиной: если ему суждено умереть на войне, то пусть он встретит смерть, как человек, познавший жизнь.

В таком городе, как Бриндизи, в эти времена, когда кругом царила нищета, а в порту перебывало столько матросов и солдат, можно было найти женщин по своему вкусу и кошельку. Однако Пьетро Андреис не стал слишком перебирать. Не так важна женщина, важен был сам

факт. Он позволил отвести себя в нищенски обставленную комнату, к уже немолодой, располневшей и поблекшей женщине, от которой разило смешанным запахом духов и грязи. Он не принял никаких предосторожностей. Отец внушил ему, что есть вещи, которые не рекомендуется делать, но он не научил его, как поступать в подобных случаях. Теперь Пьетро решился — и не отступил. Впрочем, все произошло крайне просто. Правда, он испытал некоторое разочарование (на самом деле, он ждал чего-то более захватывающего), зато наградой ему послужило удовольствие, полученное от него женщиной, едва не лишившейся чувств. Значит, со мной все в порядке, сказал он себе, разом зачеркнув сомнения, которые подсознательно тревожили его с тех пор, как он стал подростком. Женщина ласкала его, покрывала поцелуями. Словами грубыми, но в то же время полными восторга и даже нежности она всячески расхваливала его. Когда же он отказался выполнить снова ее желание, она стала волноваться, сетовать, от нее запахло чесноком и потом. Разозлившись, он вскочил с постели, наскоро оделся, швырнул на стол бумажку в десять лир и вышел. Такой финал тоже пришелся ему по душе: он сумел обойтись с проституткой именно так, как следовало.

Когда же ночью, на корабле, который вез его навстречу новой судьбе, прозвучал сигнал воздушной тревоги и он, глянув в черную воду за кормой, подумал, что пучина через несколько минут может быть его могилой, эта мысль его не взволновала. Он ведь стал мужчиной. Разве смерть на войне — не удел мужчины?.

Вначале лейтенант авиации Альдо Пароли не узнал альпийского стрелка, когда тот появился в дверях его комнаты. Пока Альдо мыл ноги, стемнело, но ему лень было встать, чтобы зажечь свет. Товарищ по комнате вылетел на задание. Альдо Пароли мыл ноги и скучал.

— Я Пьетро Андреис, — сказал посетитель.

Андреис в Валоне! Неожиданное развлечение привело Альдо Пароли в необыкновенный восторг. Он вскочил, едва не стукнувшись головой о потолок барака, и, стоя в одних трусах, не вынимая ног из таза, поднял руки, чтобы обнять земляка.

Пьетро не ждал столь горячей встречи. Альдо лишь на год обогнал его по возрасту и по учебе. Но слава донжуана и положение в фашистской группе университета всегда позволяли ему с пренебрежением относиться к молодому Андреису, которого он считал слишком изнеженным, папенькиным сынком. А Пьетро Андреис, в свою очередь, видел в Пароли идеал, приблизиться к которому мечтал лишь через много лет, может быть уже только после смерти родителей. Но разве стоит удиз- ляться такой встрече? Ведь и он теперь офицер, и он отправляется на фронт, где получит взвод и поведет его в атаку; теперь между ними нет прежней разницы.

— Твои старики, — сказал Пьетро пренебрежительно, — дали мне для тебя вот этот пакет. Не знаю, что там, как будто сигареты и вязаные вещи.

— Зато я знаю, — в тон ответил ему Альдо, бросив пакет в угол, даже не развернув. — Мать, очевидно, путает Албанию с Лапландией. А может, Албания рифмуется с вязанием. — И, рассмеявшись, добавил: — Вот тебе лучшее доказательство — старики есть старики, и с ними ничего не поделаешь. Но поговорим лучше о тебе. Значит, ты попал в эту яму… И еще, чего доброго, по своей воле?.

Пьетро, на самом деле, немало пришлось похлопотать, чтобы из гарнизона, где он служил, окончив офицерские курсы, его перевели в часть, уже отправленную на греческий фронт. Он этим не хвастался, но все же испытывал некоторую гордость; даже написал одному знакомому в министерство, чтобы узнать, вправе ли он носить ленточку добровольца, и был весьма разочарован, когда получил отрицательный ответ. Теперь его внезапно привел в смущение тон, которым Альдо Пароди задал ему этот вопрос. Пьетро почувствовал, как краска заливает его лицо, и ответил уклончиво:

— Я направляюсь в Н-ский горнострелковый…

— В Н-ский? — весело воскликнул Альдо. — Вот как! А ведь недавно моя эскадрилья чуть-чуть не стерла его в порошок. Карт, понимаешь, нет, фронт неизвестно где… Возвращаемся мы с разведки и вдруг, видим посреди открытого снежного поля колонну. Двигается на север!.. Греки! Пикируем… К счастью, они вытащили эти… ну, как их называют у вас в пехоте?

— Послушай, я ведь альпийский стрелок!

— Не все ли равно! Как вы их там называете? Цветные флажки, не так ли? Кто их когда видел? Уверяю тебя, если б не командир эскадрильи, который учился в Моденском пехотном училище, твой полк, дорогой, вряд ли уцелел бы. — И, снова добродушно рассмеявшись, добавил: — Если только допустить, а в этом-то я не уверен, что наши пулеметы стреляют. Впрочем, это был не первый случай. Дней десять назад…

— Говори потише… — перебил Пьетро, направившись к двери, чтобы прикрыть ее.

— Чего ты боишься? — сказал Альдо, не понижая голоса, и решил, наконец, вынуть ноги из таза, вытереть их и натянуть на себя летный комбинезон. — Видно, что ты только-только из Италии. Здесь что хорошо: каждый поступает, как ему нравится, — хлеб называют хлебом, вино — вином. Кстати, ты останешься со мной поужинать? Мы принесли в жертву богам барашка; вот увидишь, у нас едят, как в шикарном ресторане.

— Барашка? — рассеянно спросил Пьетро, раздумывая, принять ли ему приглашение.

— Вернее сказать, целую свинью. Словом, пожертвовали поваром. Мы обвинили его в пораженчестве и тем самым от него избавились.

— В пораженчестве? — удивленно спросил Пьетро. — Ведь только что сам говорил…

— А ты бы чего хотел? Чтобы мы его в воровстве обвинили? А судьи кто? Старший сержант, который здесь у нас устанавливает, какие продукты из кухни должны выноситься через заднюю дверь? Или старшина, который, что ни неделя, шлет в Италию два ящика с жратвой, один своей семье, другой семье полковника? Ты, милый, просто вчера на свет родился! Самое любопытное, — добавил он со смехом, — что мы на самом деле принесли в жертву ягненка. Он к нам поступил недавно и еще не был допущен в эту шайку воров. Вот почему от него легче было отделаться.

— Ничего не понимаю!

— Ну, тут дело простое! Мы ели мало и скверно — большая часть пайка шла на сторону. Что ж мы надумали? Сочинили и подписали письмо, в котором черным по белому сказано, что этот повар — пораженец и все болтает насчет бегства итальянцев и наступления греков. Ведь такие разговоры — преступление, не так ли? И вот в двадцать четыре часа парня перевели в другую часть, прямо на передовую. Что ж до всей шайки воров, то им пришлось смекнуть, что метили-то в них, вот они сейчас и остерегаются. Правда, недурно заметано? По секрету скажу — моя идея.