Карен Бликсен - Современная датская новелла
— Отдай мне, а? — попросил стоявший рядом мальчишка.
— Не отдам, это моя.
— А вон зажим для брюк валяется!
— И шариковая ручка! Наверно, выпала из кармана.
Счастливчики, стоявшие впереди, любовно разглядывали подобранные предметы, вертя их и так и сяк. Другие тянули шеи, чтобы тоже рассмотреть.
Кто-то вдруг надавил сзади:
— Ну-ка, дайте посмотреть, может, он еще что потерял!
Чарльз попытался было сдержать спиной напор, но волей-неволей подвигался вперед. Теперь он упирался правой ногой в изуродованное заднее колесо велосипеда. К горлу подступила тошнота. Спицы затрещали, и он еле устоял.
Девицу с обесцвеченными волосами с такой силой выпихнули вперед, что она своей «шпилькой» чуть не отдавила руку пассажиру «мерседеса», все еще сидевшему на корточках возле пострадавшего.
— Освободите улицу! — кричал полицейский, хрипя, как испорченный громкоговоритель.
Какая-то толстуха, поскользнувшись, упала, чуть не раздавив велосипедиста.
— Что же вы делаете?! Перестаньте!
Толпа чуть подалась назад, толстуха неуклюже поднялась и взглянула на свою руку, перепачканную в крови. Какой-то мужчина, поддерживая ее за локоть, помог ей выбраться из толпы. Сирена «скорой помощи» все еще выла где-то поблизости. Машины подъезжали, разворачивались, объезжая толпу, и уезжали прочь.
— Она же испачкалась его кровью! — охнула какая-то дама.
— А я нашел шнурок от ботинка! — похвастался какой-то мальчишка.
— А мне чего же? Я тоже хочу, — заныл его младший брат.
— Выломай себе спицу из колеса.
Полицейский протиснулся в первый ряд и стал бесцеремонно распихивать зевак.
— Ну, ты руки-то не распускай!
— А кто нам запретит тут стоять?
— Да я вас всех просто арестую за нарушение общественного порядка! — прорычал полицейский, сжав кулаки.
Но на подмогу ему уже спешил санитар «скорой помощи». Он энергично работал локтями, прокладывая себе путь.
— Дайте же нам подъехать! Убирайтесь все к черту!
Какой-то девчушке, не пожелавшей уступать дорогу, он чуть не отдавил ноги, и та завопила:
— Дурак, свинья! Надел свой халат и воображает!
Другой санитар, огромный и мускулистый, шел за ним следом. Этот уверенно раздвинул толпу, и толпа мало-помалу начала отступать.
Чарльза вплотную притиснули к отцу, так что ему слышно было, как тот тяжело дышит носом. Воздух с шумом втягивался и выпускался, ноздри раздувались, и получалось сопенье с присвистом — так он сопел и посвистывал носом, когда засыпал в своем кресле. Чарльз случайно угодил ему локтем в бок, но отец и внимания не обратил.
Постепенно их оттеснили к тротуару. Норма споткнулась и упала, ударившись бедром, но тотчас вскочила и даже не поморщилась.
— Пойдемте домой, а? — сказал Чарльз.
Ему никто не ответил.
— Ну, пойдемте же домой, — повторил он.
— Домой? — отозвался наконец отец, не отводя глаз от происходящего на мостовой. — Да ты что, в самом деле?
— Я, например, еще ни разу не видела настоящего уличного происшествия, — сказала мать, — и правда, ведь трудно почему-то оторваться.
Стоя на кромке тротуара, обхватив уличный фонарь, отец и не думал покидать своей позиции.
Санитары бережно положили человека на носилки. Одна нога его оказалась как-то нелепо вывернута, она странным образом свешивалась ниже колена.
— Ты видел? — пролепетала мать, когда человека накрыли одеялом.
— Сломана, — констатировал отец, как бы даже с удовольствием. — Открытый перелом. — И что-то хрюкнуло у него в носу. Нос у него был короткий и бугристый, ноздри широченные — точно два входа в угольные копи; когда курил, он мог спокойно выдохнуть дым на оттопыренную нижнюю губу и снова его вдохнуть.
Дверцы кареты «скорой помощи» захлопнулись, и полицейский яростно замахал руками, громко требуя, чтоб освободили дорогу. Как только движение возобновилось, полицейский подошел к черному «мерседесу». Шофер медленно выпрямился, вышел из кабины и смущенно предстал перед полицейским.
Кое-кто из зрителей начал расходиться, когда карета «скорой помощи», включив сигналку, сорвалась с места.
— Ну, что, пошли домой? — сказал Чарльз.
— Нет, я сказал! Ты что, оглох?
— Подожди, надо же посмотреть, чем все кончится, — сказала мать.
Норма крепко сжимала в кулаке найденную пуговицу. Время от времени она разжимала кулак и украдкой любовалась драгоценной реликвией. На пуговице уцелел даже клочок материи.
Полицейский о чем-то спрашивал шофера, только слов было не разобрать. Шофер все еще будто приглаживал ладонью волосы, хотя на самом-то деле был лысый. Отсюда хорошо были видны капельки пота у него на лице. Он так ничего и не ответил полицейскому. Наконец снова влез в машину, только уже на заднее сиденье, и вяло кивнул в сторону руля. Полицейский сел на его место, и «мерседес» тронулся. Он описал большую дугу, объехал перекресток и, развернувшись по ходу движения, вскоре затерялся в автомобильном потоке.
— Отправились прямо в полицейский участок, — сказал отец.
— Ну, пошли, что ли, домой, а? — твердил свое Чарльз.
— Смотрите-ка, смотрите! — воскликнула мать. — Вон туда! — указала она пальцем.
И жадные взоры, только было оторвавшиеся от захватывающей уличной сцены, моментально обратились все в том же направлении.
Чарльз увидел, как прямо напротив женщина с двумя детьми ступила на пешеходную дорожку, что проходила рядом с местом происшествия. Она старалась провести детей так, чтобы заслонить от них собою пятно на асфальте, но дети остановились, удивленно показывая пальцем, хотя она и понукала их, заставляя идти вперед.
— Мама, что это? — спросила девочка.
— Ничего. Наверное, кто-то рассыпал малину.
— Мне кажется, это кровь, — сказал мальчик.
— Пойдем мы наконец домой? — взмолился Чарльз.
— Ну, что ж, пойдем, раз уж тебе так некогда. — Отец пожал плечами. — Непонятно только, что у тебя за дела такие, что надо мчаться сломя голову.
Они стали не спеша переходить улицу. Отец все оглядывался назад. От толпы зевак никого уж почти не осталось.
— Поедем ради такого случая на такси, — сказал отец. — Я плачу.
— Надо же, как тебе повезло! — обратилась к Норме мать, когда они уже сидели в такси. — Можно посмотреть?
Норма медленно раскрыла ладонь, но едва мать сунула туда пальцы, тут же опять зажала в кулаке пуговицу с серым лоскутком твида.
Нильс Барфуд
(р. 1931)
ИЗЮМИНКА НА СОЛНЦЕ
© Gyldendal Publishers, 1983.
Перевод А. Афиногеновой
Он одет по-летнему, небольшая темная шляпа с загнутыми вниз полями и кожаная куртка, вероятно, та самая старая куртка (она висела в шкафу, когда он умер). Короткие брюки натянулись на согнутых в коленях ногах. Он сидит на корточках за большим верстовым камнем (с отметкой 35 км.), положив на него руки. Он приготовился прыгать через камень. Под шляпой угадываются смеющиеся глаза, взгляд устремлен в объектив. За спиной видны песчанки, кусты, а еще дальше — белая пена или, может быть, это просто купальные мостки, шаткие доски которых спускаются в воду. Если бы он прыгнул, он пропал бы из кадра и исчез.
Летом он изредка ходил с нами купаться. Мать всегда брала с собой его плавки, но он упорно отказывался снимать свои старые трусы. Мы стояли у кромки воды и смотрели, как он, скрестив на груди руки, медленно входит в воду. Резкий взмах головой — и мы напряженно вглядываемся в гладь в нескольких метрах от берега. И неизменно он выныривал чуть позже и на два-три метра дальше, чем мы ожидали. Вот наконец над водой появляется его голова, лицом к стоящим на берегу. Он встряхивает головой, откидывая волосы с глаз, и по-моему, в эту секунду ему очень хочется потянуться за сигаретой, как он делал, просыпаясь по утрам, или когда приходил с работы и усаживался в кресло, или когда заканчивал обед и просил нас включить радио.
Он ложился на спину, опустив голову в воду, чтобы убрать волосы со лба, неторопливо описывал круг и уплывал по прямой вдаль. Однажды он доплыл до первых свай, на которые крепились садки, и пришел домой с кровоточащей ногой — сваи были облеплены множеством мелких ракушек. Мы неотступно следовали за ним. Остальные сидели в дюнах, там же валялись наши вещи. Отец уже был в таком месте, где мы не доставали до дна, да и он наверняка тоже. Он был далеко от нас всех, от кучек одежды и башмаков, от велосипедов с их обжигающе горячими шинами и неработавшими звонками, кроме звонка на велосипеде моего брата — тот обычно смазывал звонок и тщательно оберегал от ударов.
Я переворачиваю фотографию и смотрю, нет ли на обороте даты — хотя бы года или еще чего-нибудь, что могло прояснить, когда она сделана. Но там пусто. На уголках — следы высохшего клея, которым она была приклеена к страницам альбома.
