Хосе Гарсия Вилья - Во имя жизни
Парень в двуколке не сразу заметил женскую фигуру, показавшуюся из-за поворота дороги. Это была девушка — удивительно юная и свежая на фоне выжженной солнцем природы. Она остановилась у обочины и смотрела на приближавшуюся повозку. В ярком полосатом платочке, завязанном на затылке, в одном лифе, юбке и босая. Лиф был домотканый, светло-красный, с белыми крапинками. Юбка тоже ручного тканья, белая, в крупную клетку, перемежающуюся желтыми и красными полосками.
В руках она держала большой широкогорлый кувшин для воды. Матово-красный, он гармонировал с цветом ее одежды.
Она спокойно стояла и несколько мгновений с нескрываемым любопытством глядела на парня, потом резко повернулась и исчезла. Подъехав через минуту к тому месту, где она стояла, он вылез из двуколки и увидел узкую тропинку, спускавшуюся в ущелье. Он медлил в нерешительности, рассеянно утирая пот с лица, потом выпряг разгоряченного буйвола и принялся массировать крепкими, сильными пальцами его шею, затем, погоняя буйвола впереди себя, стал спускаться по тропинке вниз. Острые выступы раскаленных камней жгли подошвы, как горячие угли. Он дошел до самого дна ущелья, а девушки все не было видно.
Он нашел ее за поворотом высохшего русла, где в тени большого мангового дерева приютился колодец. Кувшин у нее уже был наполнен, и она скатывала свой платок в широкий жгут, чтобы положить его на голову под дно кувшина. Не глядя в сторону незнакомца, она опустилась на корточки, собрав юбку между колен, и нагнула кувшин, чтобы отлить лишнюю воду; потом, поддерживая кувшин за край и за дно, начала его поднимать. Медленно встала на одно колено, передохнула, держа кувшин на другом и смахивая капли воды с его боков, и одним ловким движением водрузила его на голову, поднимаясь на обе ноги. Она все же слегка пошатнулась, и вода из кувшина выплеснулась ей на грудь, намочив лиф, который сразу прилип к телу. Придерживая кувшин, она свободной рукой оттянула материю от груди. После этого, так ни разу и не подняв глаза на молодого парня, она прошла мимо него. А он безмолвно глядел на нее, стоя рядом со своим буйволом, который усердно щипал скудную траву на дне ущелья.
Парень не мог оторвать взгляда от гибкой фигурки с кувшином, пока она не скрылась за поворотом русла. Только тогда он подвел буйвола к колодцу и привязал к манговому дереву.
— Какие у нее белые и гладкие руки! — сказал он своему неясному отражению в воде, нагибаясь, чтобы опустить ведро — обрезанный сверху бидон из-под керосина. — А какие густые и черные волосы! — Ведро с грохотом упало в воду и сразу наполнилось. Он швырнул шляпу на траву и ухватился за бамбуковый тяж обеими руками. Крученая веревка врезалась в загрубелые ладони, и он думал о том, как девушке больно, наверно, было ее тянуть.
Он поставил ведро на плоский камень, и буйвол стал пить.
— У-у, чертяка! — сказал он добродушно, ткнув буйвола в бок, когда тот наполовину опорожнил ведро. — Пыхтишь, как сам Кабунтитиао!12
Словно в ответ на его слова, из раздувшегося брюха животного донеслось низкое, утробное урчание. Парень снова привязал буйвола к дереву, и тот стал лениво тереться о ствол. Солнечные лучи падали отвесно и вонзались в круп животного. Парень подтолкнул его в тень, а сам стал обмахиваться широкополой шляпой. Жарко... Он даже призывно свистнул ветру с моря, но напрасно: воздух оставался недвижим.
Время шло. Он нахлобучил шляпу и поспешил по ущелью к тропинке, а оттуда — вверх, к оставленной на дороге двуколке. Достал из нее джутовый мешок и перекинул его через плечо. Свободной рукой набрал охапку сена со дна повозки и пошел назад, к колодцу. Стараясь не ступать на острые, раскаленные камни, он перескакивал с одной поросшей травой кочки на другую, теряя за собой пучки сена.
Он дал сена буйволу. Между тем круп животного снова оказался на солнце.
—Дурень! Хочешь живьем изжариться... — проворчал он, шлепая буйвола по спине. Тот только взмахнул хвостом и продолжал жевать; сухое душистое сено хрустело на его зубах, слюна текла изо рта, цепляясь за жесткую щетину, бахромой окаймлявшую толстую нижнюю губу, и падала на землю, блестя и испаряясь в знойном воздухе.
Парень достал из мешка отшлифованную скорлупу кокосового ореха. Скорлупа была распилена на две неровные половины; меньшая служила как бы крышкой и могла свободно скользить вверх и вниз по веревочке, продетой через отверстия в обеих половинках скорлупы. В большой половине был вареный рис, еще не остывший. Сверху на нем лежало яйцо, которое ко времени обеда испеклось почти вкрутую. Затем из мешка были извлечены: бамбуковая трубочка, заменявшая солонку, кусок постного сахара, завернутый в банановый лист, и несколько засушенных креветок. Он расстелил в тени мешок, разложил на нем свою нехитрую снедь и приготовился есть. Но прежде достал из колодца ведро с водой и поставил его на камень рядом с деревом. Сам сел на другой камень и, запустив пальцы в рис, принялся за еду, время от времени запивая прямо из ведра.
Трапеза была в самом разгаре, когда из-за поворота снова показалась девушка. Она сменила мокрый лиф.
Не поднимая головы, он украдкой наблюдал за ней, продолжать еду стало как-то неловко, но пальцы машинально отправляли в рот щепотки риса... Он напрягал глаза, стараясь посмотреть на нее из-под сведенных бровей... Ах, какая красивая!..
Округлые бедра девушки плавно сужались книзу, стройные ноги двигались легко и естественно. А с каким застенчивым достоинством несла она на точеной шее свою изящную головку!..
Когда она подошла к нему, он не осмелился поднять глаза и чуть не подавился. Она поставила свой кувшин в углубление меж камней. Он пришел в себя, услышав, как она тянет кверху бамбуковый тяж с ведром, и, взглянув ей в лицо, увидел ее глаза. Они были карие и отвечали ему серьезным, без тени смущения взглядом. Он сразу осмелел:
— Не хочешь поесть со мной, адинг13? — сказал он просто, но остался сидеть.
Ее губы полуоткрылись в улыбке, а на правой щеке появилась маленькая ямочка. Она покачала головой:
— Что ты! Бог с тобой, манонг.
— Может, моя простая еда тебе не по вкусу?
— Нет, нет! Как ты мог так подумать?! Просто я... только что поела. Ты же видишь — я пришла за водой в середине дня. Значит, обед уже был, и воды в доме нет... Я смотрю: у тебя и яйца, и креветки, и постный сахар. Вот как... А у нас ничего, кроме риса и соли.
— Кроме соли? Ты, видно, пошутила?
—Нет, правда.
— Хочешь силушки поболе — ешь побольше, детка, соли... — произнес он нараспев. — Бабушка говорила мне это в детстве, когда я капризничал.
Они смеялись, чувствуя себя все более непринужденно, и смело смотрели друг на друга. Он подолгу перебирал пальцами рис, прежде чем поднести его ко рту, часто поднимал на нее глаза и улыбался. Она тоже улыбалась и в какой-то момент нечаянно потянула к себе веревку, к которой было привязано ведро. Оно накренилось, и вода облила мешок, на котором была разложена еда. Он быстро вскочил, но ни рис в кокосовой скорлупе, ни соль в бамбуковой трубочке не намокли.
Она расстроилась, а он только улыбался.
— Ничего, ничего! Я уже поел... Сыт по горло.
— Прости меня, манонг. Такая уж я неловкая...
— Ты вовсе не виновата, — успокаивал он ее. — Это я неудачно поставил ведро, вот оно и опрокинулось.
— Я сейчас достану тебе воды! — сказала она, быстро опуская бамбуковый тяж.
— Не надо!.. Я сам это сделаю! Я же сильнее тебя.
— Нет, дай мне...
Но когда он подхватил ведро и потянулся за бамбуковой бечевой, девушка поспешно сунула веревку ему в руки и отступила на шаг, словно боясь его прикосновения. Пока он, повернувшись к ней спиной, опускал ведро, у нее было достаточно времени, чтобы по достоинству оценить его стройную фигуру, широкие плечи и длинные мускулистые ноги. Ниже плеч, почти у поясницы, сквозь мокрую рубашку выпирали два параллельных жгута мышц; а когда он стал тянуть бечеву с ведром вверх, желваки мышц мелкими волнами заиграли по всему телу. Волосы растрепались и красивой прядью упали ему на лоб.
— Давай я подержу ведро, пока ты будешь пить, — предложила она.
Он молча улыбнулся, вылил воду в кувшин и снова опустил ведро в колодец.
— Нет, нет! Ты не должен этого делать! — запротестовала она, подскочив к нему ближе и удерживая его зa руку. — Я не разрешаю, слышишь?!
— Почему? — Он улыбнулся во весь рот и успел заметить тонкую полоску влаги, затемнившую пушок над верхней губой девушки, и ему вдруг очень захотелось вытереть эту влагу с ее лица... Она стояла рядом.
— Не лучше ли тебе отойти в тень? — предложил он ей, когда ведро с легким стуком коснулось поверхности воды.
— Это еще зачем?! — оскорбилась она.
— Ты же изжаришься на этом пекле! — сказал он и потянул веревку с ведром вверх.
