Одноклассники - Виллем Иоханнович Гросс
Рейсовый самолет Москва — Великие Луки — Рига — Таллин начал снижаться, приближаясь к конечному пункту. Дремавший рядом с Урметом контр-адмирал проснулся от вибрирующих толчков самолета, посмотрел вниз и заметно оживился:
— Уже Таллин!
— Да и пора уже, — ответил Урмет и стал засовывать в портфель журналы, купленные в аэропорту в Москве. Он делал это осторожно, чтобы не помять документы — результаты успешной командировки.
Где-то впереди сидел мужчина, с которым пришлось поздороваться в московском аэропорту. Во время промежуточных посадок хорошим подспорьем были журналы: в них можно было так углубиться, что и не замечать пассажиров, проходящих на свои места. Выход из самолета в Таллине казался еще проще. Надо только быть попроворнее. Только вот в чем беда: после вчерашнего разговора по телефону Ирена, конечно, приехала его встречать и, очевидно, с Мати, а тот ходит еще не так-то быстро. Если бы знать заранее, что этот человек окажется в том же самолете, можно было бы не говорить времени вылета. Сообщить только секретарю в Совет Министров, к какому времени прислать машину, и все.
Неприятное положение, к тому же просто бессмысленное, потому что, в конце концов, времена изменились, границы доверия расширились, да и вопрос уже не в доверии. Тот человек, там, впереди, может подумать, что прохладное отношение к нему и нежелание с ним разговаривать все еще обусловлено теми же причинами, которые выяснились во время встречи пять с лишним лет назад. Черт с ним. Пусть выполняет работу, которую ему поручили, и пусть ездит в свои поездки. Никто больше и не желает отнимать у него эти возможности, никто не пытается ограничить его деятельность. Но если он считает, что теперь, на основании своих работ, может стремиться к какому-то личному сближению, то пусть лучше не надеется. Этого не будет. Потому что никакой несправедливости по отношению к нему допущено не было, и ничто не теряет силу. Все, что ему было тогда сказано, сказано правильно и ко времени. И бирка берлинского аэропорта на его чемодане еще не дает оснований признавать неверным то, что ему тогда говорилось. Не какое-нибудь недоразумение разрушило дружбу бывших соучеников, а война, целая эпоха, которую каждый из них прошел своим путем. В его ироническом взгляде можно было, конечно, яснее ясного прочесть то же неумное восклицание, которое теперь так часто пускают в ход недавние политические перебежчики: культ, культ личности! Тот, кто на себе испытал тяготы того времени, знает, что это значит. Даже Эйно Урмет знает, хотя этот тяжелый паровой молот задел только его мизинец. Пусть здесь, в Эстонии, каждый пострадавший не торопится зачислять себя в жертвы культа личности, из этого все равно ничего не выйдет. Классовая борьба не вмещается в рамки этого понятия. Пусть Пальтсер благодарит судьбу, что ему разрешают работать и что его знания так необходимы, и пусть оставит при себе свою пошлую иронию.
Внизу поблескивало озеро Юлемисте.
Пальтсер засовывал газеты и журналы в портфель, замки которого едва закрывались. Время еще есть. Нет смысла вставать с места, пока пассажиры, сидящие сзади, не получат свои плащи и чемоданы. В том числе и этот седеющий соседушка по парте. Черт, ведь могло случиться, что им попали бы места рядом! Он, наверное, думает, что на него все еще обижены из-за того вечера... Наверное, думает, что Пальтсер тоже считает себя так называемой жертвой культа личности, что он тоже всплыл теперь на поверхность с намерением получить по счетам все, что ему задолжали. К черту! Пусть думает что хочет. Пальтсер всегда сознавал, что он такое в водовороте классовой борьбы. Он надеется и в дальнейшем сознавать, что он лишь пылинка во вселенной, пылинка, наделенная чувствующим сердцем и довольно экономно устроенным разумом. Да, одноклассник сказал тогда довольно верные слова. Точнее — правильные слова более или менее ко времени. Если бы он тогда рискнул говорить и поступать неправильно с точки зрения общей, то дружба, конечно, сохранилась бы, сегодняшний полет оказался счастливым совпадением и выходить из самолета можно было бы без всяких затруднений. Но люди не всегда хозяева своей эпохи. В большинстве случаев они — выразители своего времени.
Колеса коснулись гладкого бетона посадочной полосы.
Урмет поднялся сразу, как только движение замедлилось.
— Торопитесь вы, однако, — усмехнулся адмирал.
— Всегда в первых рядах, — попытался отшутиться Урмет, в то же время мысленно ругая себя. Нельзя же выйти раньше, чем самолет остановится и подвезут трап.
Самолет сделал резкий поворот и взял направление к зданию аэровокзала. Только теперь пассажиры задвигались, стали подниматься.
Во время поворота Пальтсер попытался увидеть, встречают ли его Айта и Иво, но это ему не удалось. Два любимых существа, ради которых он готов немедленно броситься к двери. Но сейчас нужно было сдержаться и выйти из самолета последним.
— Таллин. Вы что, собираетесь остаться в самолете? — спросила Пальтсера его соседка, москвичка в большой соломенной шляпе, одетая вообще слишком нарядно для путешествия. Эта навязчивая дама уже в самом начале рейса, увидев в руках соседа специальный журнал, убедилась, что он физик. Но только между Великими Луками и Ригой она узнала, что поддерживать разговор ее вежливому соседу мешало не столько слабое знание русского языка, сколько специфичность языка физиков: сами-то они друг друга понимают, но лишь некоторым из них удается перевести свой диалект на обычный человеческий язык.
А теперь уже можно подняться с места.
Но какой смысл был в его ожидании, если... Того, другого, тоже пришла встречать жена. Эге-ге! Там стоит Ирена. А карапуз уже на руках отца. Ах, чего там! В этой заваренной женщинами каше всего одна ложка неловкости — можно справиться.
— Наконец-то и ты появился, — услыхал он на фоне общего шума самый приятный для него в мире женский голос.
— Куда же я мог деться?
— Что ты сделал со своей шляпой? Поля обвисли...
— Вчера в Москве попал под дождь.
— Слава богу, что хоть не за границей. Но и здесь на это будут обращать внимание.
— А, ерунда! Дома все в порядке?
— Конечно, конечно, Вамбо-проказник.
Иво, по примеру своего нового друга, пытался взобраться на руки к отцу. Ведь и его отец прилетел на том же самолете.
— Здравствуй, Ирена!
— Здравствуй. Давно не виделись. У тебя была интересная поездка.
— О да, очень
