Человек и его цитра умирают вместе (I) - Shigure Tou
Цзе Чунде их убьет.
Фо Ань шагнул. Ноги оказались страшно тяжелыми и легкими одновременно. Они жаждали действия, но мышцы так напряглись, что будто камнем кости обхватили. Юноша шагал через силу. Шагал и шагал, но слишком медленно. Членам тайной семьи и ему становилось все хуже.
Фо Ань остановился. Он слишком часто дышал. Воздуха в груди становилось слишком много. Юноша закричал, натурально зарычал и, направив силу в ноги, прыгнул. Врезался в спину Цзе Чунде, который пошатнулся, но не упал.
— Еще один предатель, — прорычал опальный глава семьи. Он схватил Фо Аня за шею и слишком легко поднял над землей. — Ты мне с самого начала не нравился. Сыма должна была тебя поглотить.
Хмурый, суровый взгляд Цзе Чунде ни капли не напугал Фо Аня. Куда больше его волновала внезапная нехватка воздуха. Он схватился за каменные руки мужчины, пытаясь на них подтянуться, трепыхался в его хватке не хуже сражающейся за жизнь рыбы, когда ту собрались подсечь.
Цзе Чунде поднял Фо Аня еще выше. И юноша, что было силы, пнул его в грудь. По ощущениям он сражался со скалой, и она не торопилась сходить с места. Фо Аню пришлось пытаться снова и снова. И он не собирался сдаваться. Либо Цзе Чунде, либо он. И черта с два юноша поставит свою жизнь ниже, чем жизнь человека, с которым тот успел распрощаться еще на переговорах с Нао Люинем.
Фо Ань собрал все силы, подтянулся на чужих руках и ударил двумя ногами в чужую грудь. Скала поддалась. Треснули кости. Цзе Чунде пошатнулся. Его тело засветилось ярче прежнего, а щели в коже стали больше. Не нужно было быть гением, чтобы понять, поглощенная им энергия выходит из-под контроля. Фо Ань увидел в этом возможность. Он повторил удар. И еще разок.
Цзе Чунде, наконец-то, его отпустил. Фо Ань упал на четвереньки. Чем хуже становилось опальному главе семьи, тем сильнее терялись члены семьи. Их кожа, как и кожа Фо Аня тоже начали трескаться. Останутся шрамы.
— Быстрее! Отступаем! Не подходите к ним! — Скомандовал Фэй Хань. И так битва завершилась, но еще ничего не было кончено. Фо Ань чувствовал, как внутри что-то лопается, разрывается. Его сильно затошнило кровью и желчью. Тело начало бить болезненными судорогами. Фо Ань крайне неловко прыгнул на схватившегося за голову мужчину. Наконец-то, повалил его на землю. И начал бить. Запускать пальцы в светящиеся щели, отрывая от Цзе Чунде кусок за куском, не замечая, что те, лишаясь свечения, обращались кровавыми кусками плоти.
Фо Ань не чувствовал обращенных в его сторону взглядов не только своих товарищей, но и врагов, что заняли позиции на крышах, подальше от творящегося ужаса.
Фо Ань не сдавался. Он бил и при этом слабел. Но и свечение Цзе Чунде постепенно утихало, обнажая истинное состояние мужчины. Неясно как он вообще еще держался. От его лица почти ничего не осталось, кое-где виднелся череп. Цзе Чунде вздрагивал, точно пытался откашляться.
Фо Ань остановился с занесенным кулаком. Испугался не того, что сделал, а дикого, направленного на него взгляда. Зрачки, точно две черные бусины остановились на нем. Остатки губ раскрылись, и прозвучал женский, более не имеющий эха голос: «Спасибо».
Огонек вылетел из изуродованного тела Цзе Чунде, устремился в небо, а тот окончательно затих. Он умер в мучениях, но Фо Ань даже не думал его жалеть. Он скатился с тела, сел на землю, руки повисли вдоль тела, в которых больше не чувствовалось никакой силы. Пропала и книга в сознании.
Сыма ушла. Она их оставила, пока никто не подумал ее поймать. Или, быть может, она умерла вместе с Цзе Чунде, кто знает? Главное, ее больше нет. Вот теперь и правда больше некого предавать.
Фо Ань огляделся. Его братья, те, что еще не умерли, в разных позах сидели или лежали на земле и удивленно моргали, просто дышали, силясь прийти в себя. То, что они сейчас пережили, не походило ни на что, что случалось раньше. Ужасно. Невероятно больно. Даже хуже, чем то, что происходило в ледяном зале во время наполнения силой.
Юноша выдохнул. Но, как оказалось, рано.
Сперва он увидел носки светлых сапог и полы светло-изумрудного ханьфу. Поднял голову и встретился взглядом с одновременно растерянным и злым Фэй Ханем.
Да, все и правда еще не кончилось.
Закрытое разбирательство затянулось на несколько месяцев. Солдаты Первого бога допрашивали членов тайной, брошенной родительницей семьи. И Фо Ань не исключение. Он не стал умалчивать о том, что совершал. Подозревал, что Эн Гохуань все равно упоминал их деяния в своих отчетах.
Каждая новая запись молчаливого писаря приближала неизбежное. Фо Ань знал, его и остальных казнят. Они предали Первого бога, они совершили столько убийств, что всех несчастных и не сосчитать. Сказать, что Фо Ань был в ужасе, значит, не сказать, ничего. Если бы он был немного прозорливее, то ушел бы вместе с Эн Гохуанем. Испарился в клубах черного дыма. А теперь…
Вместе с Сымой и испарились и все силы членов тайной семьи. И Фо Ань чувствовал, что, наконец-то, проснулся. Раньше он не замечал, как Сыма на него влияла. Как дарила ему уверенность, как глушила совесть, как подавляла гнев и заставляла радовать тому, чему обычный человек радоваться не стал бы. Фо Ань вернул себя, свою робость и страхи. И понял, что злится. Ведь для того, чтобы стать собой ему потребовалось вмешательство несостоявшейся богини.
Во всей этой ситуации нашлось всего два положительных момента. Вместе с ними судили Нао Люиня, ремесло которого противоречило смыслу существования самой жизни. И Сыма осталась жива. Нет, никто ее не чувствовал. Но в этом были уверены солдаты Первого бога. И Фо Ань почему-то им верил.
Он больше не ненавидел приверженцев праведного пути, но и не боялся. Знал, что умрет по их решению, представлял, как это будет, и понимал, что так оно, наверное, проще. Проще уйти, чем разбираться с последствиями.
Фо Ань удобнее устроился на покачивающей, обтертой до блеска лавке. Единственному предмету удобств в маленькой камере, пол которой завалили соломой. Меняли ее здесь редко, кое-где она успела подгнить от сырости и утоптаться. Остальные сидели здесь же, в том же подземелье судебного зала, но в других камерах. Солдаты Первого бога зачем-то решили их разделить. Хотя сейчас все они не сильнее новорожденных котят. Фо Ань слышал, и тихий плач по ночам, и обиженные, отчаянные вой и даже попытки самоубийства. Если бы их не разделили,
