Одноклассники - Виллем Иоханнович Гросс
Айта сидела на диване, скрестив руки, и, не поднимая глаз, слушала его горячую порывистую речь. Ее поразили не факты, которые она в общих чертах уже знала раньше. Ее поразили чувства, сквозившие в тоне Вамбо и придававшие его сложной биографии совсем другой удельный вес. С каждым словом ей становилось яснее, как необходима она этому человеку во всей его дальнейшей жизни.
Как она успела так быстро кинуться к двери? Но она успела, опередив уходящего, и, тяжело дыша, встала между ним и дверью. Слабые отблески вечерней зари, освещавшие комнату, отражались в ее больших глазах. В этот решающий миг она была красива и величественна.
— Ты не уйдешь. Я не хочу, чтобы ты шел туда. Не хочу, чтобы ты вообще туда возвращался! — И вдруг с доверчивой теплотой: — Ты понимаешь?
Вамбо долго стоял, вяло опустив руки, потом вздохнул, словно сбросив непосильную тяжесть.
— Пойдем прогуляемся к морю и выкурим по сигарете.
Айта с жаром согласилась. Они долго брели вдоль набережной, пока не нашли подходящую скамейку. На фоне поднимавшейся с юго-запада стены темных туч сияли огни Таллина. У скамьи мелькнули два светлячка. Вечер был мягкий, безветренный, такой тихий, что поверхность залива в сумерках казалась застывшей. Лишь редкие всплески о камни набережной напоминали о затаенной мощи моря.
— Как хорошо, что ты меня вытащила, — после долгого молчания сказал Вамбо с особенной нежностью.
— Я тебя? Это ты меня вытащил.
Они рассмеялись, затем Вамбо сказал, уже сознательно подчеркивая слова:
— Я думаю, мы оба вытащили себя объединенными усилиями.
Айта не стала спорить. Жизнь не идеальна, жизнь — вещь реальная, но и такая она дает много. И главное, теперь можно не сомневаться, можно поверить и просыпаться по утрам с сознанием, что вчерашнее не было шуткой. Вдруг она оживилась:
— Вамбо! А если бы Ирена не пришла к тебе, ты когда-нибудь захотел бы со мной повидаться?
Вамбо задумался.
— Может быть, какой-то другой случай привел бы меня снова к тебе. Не знаю. Во всяком случае, я очень благодарен Ирене.
— Она такая милая! Безумно жалко, что нам придется расстаться с ней. Ох, знаешь, я ведь вчера там была. Она тоже страдает. Может быть, страдает даже больше, чем такая, как я. Она ведь очень глубоко все чувствует.
— Ничего не поделаешь. Для Эйно все вопросы легко разрешимы. Пройдут годы, и Ирена начнет видеть все глазами Эйно. Иначе их совместная жизнь продолжаться не может.
— Разве это не грустно?
— По-моему, жизнь вообще не слишком веселая штука.
Первое легкое дуновение ветра заставило их прервать размышления и подняться. Редкие капли упали им на лицо и руки. Надо было скорее возвращаться домой, чтобы не попасть под надвигающийся ливень.
В это время в Нымме лило как из ведра. Крупные капли дробно стучали по крышам, барабанили в окна, соединяясь, журчали в водосточных трубах.
На улицах не было ни души. Только машины с шумом мчались по лужам.
Муж и жена, глубоко подавленные, сидели в большой комнате, вслушиваясь в буйство дождя. Ни один из них не мог понять, как это несчастье могло случиться именно с ними. Рассказ Эйно казался кошмарным сном.
...Вчера утром Эйно собирался ехать в Тарту, где ему предстояло решать вопросы трудоустройства молодых педагогов. Все было подготовлено. Его ждали в университете к двенадцати. Шофер сообщил, что дорога между Козе и Пайде в нескольких местах ремонтируется, развивать нужную скорость нельзя. Именно в этот самый неподходящий момент Урмета вызвал к себе в ЦК Ольде. Эйно попросил отложить вызов на послезавтра, но Ольде сказал, что дело неотложное. Урмет захватил портфель и той же машиной, которая ждала его для поездки в Тарту, поехал на площадь Победы, в ЦК. Он был более чем уверен, что «неотложное» дело связано с подготовительными формальностями по его выдвижению в Совет Министров, и сильно разозлился, так как теперь не мог заставлять людей ждать себя.
В довершение всего ему самому пришлось долго ждать: Ольде куда-то ушел. Когда он наконец появился, цыкая языком в зубах, Урмет до того разъярился, что едва владел собой. Но он не успел и сказать, что спешит, Ольде опередил его:
— Я уже звонил замминистру, ваша поездка не состоится.
Ваша? Разве этот тихий старый холостяк не говорил ему раньше «ты»? Подожди-ка, подожди... на последнем пленуме, во время перерыва, в буфете...
— А в чем дело, товарищ Ольде?
— Послушайте, вы должны бы знать, что людей не вызывают в ЦК для пустых разговоров.
Резкая, обидная холодность.
— Я приехал на машине министерства, она ждет здесь у подъезда... — Урмет нервничал, все еще надеясь, что вопрос, который Ольде собирался решать, не займет слишком много времени. — Если я не могу ехать, следовало бы...
Он еще не досказал фразы, а Ольде уже взял телефонную трубку и неожиданно мягким тоном велел какой-то Нюре отослать машину министерства. Смотри-ка, мужичонка! Для Нюры у него, оказывается, другой голос.
Документы, нужные для перевода, видимо, здесь сейчас оформлять не станут. В этом случае голос у Ольде был бы ровным и спокойным, даже вялым, как у чиновника, который считает, что ему не пристало выдавать свои чувства. Его подчеркнутая холодность и театральная медлительность явно означали, что следует ждать неприятности. Неужели действительно какая-нибудь грубая ошибка в работе? Урмет не мог вспомнить ни одного сомнительного случая. К тому же, тогда взрыв сначала произошел бы в министерстве. Урмета еще никогда в жизни никто не в чем не подозревал, и быстрые взгляды Ольде, бросаемые исподлобья, вызывали убийственно противное ощущение. Что все это должно означать?
— Умрет, вы хорошо знали майора Алликмяэ, верно? Скажите, какие отношения у вас с ним сохранялись до последнего времени?
Такой вопрос Урмету и присниться не мог. После похорон Вяйно они с Иреной довольно часто вспоминали о нем, сочувствовали Валли, мучительно переживавшей потерю. Они лишь дважды за это время навестили Валли,
