Муж Святой Героини - Сергей Элгрин
Пожирали и пожирали. Наслаждались этим мимолётным пиром и торжеством ярости и насилия.
Нажравшись горячей свежей плоти оленихи, напившись до опьянения её крови, вороны, полные сил, вновь взмыли в воздух и продолжили путь.
Снова внизу проносились поля, луга, деревни, леса, озёра и реки. Холмы и долины, небольшие города.
Мы, вороны, провели в полёте три дня. Практически не отдыхая, останавливаясь по ночам лишь на пару часов, почти без сна.
Трое суток такого интенсивного путешествия без должного отдыха дали о себе знать, и вороны снова начали чувствовать голод, жажду подкрепиться, пополнить силы, восстановить энергию. На четвёртый день в полдень мы пролетали над полями и лугами, где среди высокой травы заметили двух косарей. Они отдыхали от работы и беззаботно переговаривались друг с другом, держа упёртые в землю косы как посохи.
Мы спланировали вниз. Стремительно, мощно, грозно.
— Гра! Крау! Крау!
Вороны набросились на косарей. Принялись бить крыльями по лицу, по глазам, царапали когтями, наваливались кучей-малой, стремясь своим весом свалить жертву на землю, атаковали клювами горло. Косари закричали, принялись размахивать руками, бегать кругами, вопить, звать на помощь, пытались отбиваться. Долго это не продлилось. Стремительная, внезапная и мощная атака воронов достигла успеха — один мужчина упал с разодранным горлом, кровь хлестала из ран, силы покидали его, жизнь покидала. Вскоре и второго мужчину постигла та же участь. Пара минут агонии — и оба были мертвы.
Вороны накинулись на угощение, бросились яростно пожирать ещё тёплую, недавно бывшую живой, плоть. Клювы измазаны в крови, перья покраснели, ошмётки мяса, вытягиваемые из тел, как дождевые черви из норки в земле, исчезали в щёлкающих клювах.
Подкрепившись, вороны вновь продолжили путь.
Ещё три дня полёта. На север, всё дальше и дальше на север. Снова внизу проносились поселения, города, леса, поля, озёра и реки.
Воздух становился холоднее, местность внизу — более унылой, здесь осень властвовала в полную силу и даже уже начинала уступать место приходящей зиме. Появлялось больше гор и горных цепей, кое-где можно было заметить даже снег.
Шесть дней пути, более двух с половиной тысяч haort — такое гигантское расстояние мы, вороны, преодолели, чтобы добраться из одной из южных областей Империи до северных земель. И вот — цель достигнута, мы прибыли в пункт назначения.
Здесь было холодно, земля мёрзлая, небо мрачное, поселения редки. День клонился к вечеру, темнело. Я быстро нашёл нужное место — одну из пограничных деревушек, что возникла из некогда солдатского форта и постоялого двора. Мы — вороны — спикировали прямо в центр деревни.
Ещё не достигнув когтистыми лапами земли, вороны начали изменяться. Они превращались в чёрный дым, воронов притягивало друг к другу, как магниты, дым сливался, оформлялся в клубящийся силуэт.
Дым уплотнился, принял человеческий облик. И стал плотью, стал мною.
И я вновь появился.
Где-то на задворках сознания я всё ещё ощущал отголоски чувств воронов — жажду пить кровь и убивать, наслаждаться чужими страданиями. Я сделал выдох. Изо рта выплыло облачко пара.
Деревушка вокруг меня казалась пустой — но на самом деле, так было лишь на первый взгляд. Внутри, в домах, горел свет свечей и очагов, из труб валил дым. Из довольно крупного бревенчатого дома — корчмы — звучало множество голосов. Там царила пьянка, веселье, там праздновали. Кажется, праздновали свадьбу, если я правильно помню донесения разведки.
Шёл мелкий колючий снег, небо серое, воздух холодный. Я провёл ладонью по груди, и мой балахон превратился в зимний — воротник стал меховым, внутри появилась тёплая подкладка.
— Ой, мама, смотри: какая длинная борода у этого дедушки! — прозвучал неподалёку детский голос.
Я повернулся на звук и увидел маленькую девочку, которая указывала на меня пальцем, а рядом стояла её мать.
Да, борода у меня приличная — достающая почти до земли.
Женщина встретилась со мной взглядом и кивнула.
— Добрый день, почтенный старец. Вы странствующий святой калика?
Слово «святой» в её обращении было лишь формальностью. Разумеется, жалких стариков с посохом, длинной седой бородой, в чёрных балахонах с капюшоном, странствующих от деревни к деревне и живущих на подаяние, никто не будет считать святыми на полном серьёзе. Это как сказать «добрый день» — но разве он действительно «добрый»? Или обратиться к незнакомцу «уважаемый» — но разве ты действительно его уважаешь?
Женщина с ребёнком подошла ко мне, она порылась в мешочке, который был привязан к кушаку, обёрнутому вокруг её талии, и достала оттуда две медные монеты.
— Возьмите, пожалуйста.
Я принял монеты.
— Почему вы стоите здесь? — спросила женщина. — Вы можете попроситься на ночлег в любой дом — здесь вам все будут рады. А лучше — пойдёмте в корчму, там празднуют свадьбу, гуляет вся деревня. Дочь атамана выходит замуж, четыре дружны съехались к нам сегодня!
Жители данных мест были повстанцами, не признающими власть Империи. Они называли себя «сэгверы» (северяне). Свои разбойничьи шайки они называли «дружна», а лидеров — «атаманы». Сегодня выходила замуж дочь атамана, который правил в этой области, и погулять на свадьбе съехались все соседние шайки.
Я окинул взглядом деревушку: дома, заборчики, коновязи, защитная стена из кольев вокруг поселения. Всё это место — логово повстанцев. Сегодня их собралось довольно много — и это как раз то, что было нужно для моих целей.
— Пойдёмте, дедушка. Там вас накормят, напоят, — сказала женщина, пытаясь взять меня под локоть.
Я улыбнулся и покачал головой.
— Чуть позже, милочка. Я сам подойду, идите без меня.
— А можно потрогать? — маленькая девочка протянула свою кукольную ручку к моей бороде.
— Ну-ка прекрати! — мать шлёпнула дитя по ладошке.
Я поднял взгляд к небу, и женщина сделала молитвенный жест, решив, наверное, что я собрался молиться.
— Поспешите, дедушка. Не замёрзните, — сказала она и направилась к корчме.
По небу плыли тяжёлые мрачные тучи. Где-то в вышине каркали вороны. Задувал холодный ветер. Сухой мелкий снег продолжал валить. Он походил на крупу — падая на мёрзлую землю, он не таял, но и не собирался в кучи, а катился, влекомый ветром, как белые бусины.
Люди в корчме пели и голосили:
«Dubo ravan,
Dubo
