Наталия Соколовская - Литературная рабыня: будни и праздники
На второй день от местных женщин, работавших в гарнизонной столовой, Айдан и Леночка уже знали, сколько и кому надо дать, чтобы Сережу положили в санчасть на обследование и комиссовали по здоровью. Сумма получилась, по их меркам, астрономическая – две тысячи долларов. И где взять такие деньги, было совершенно неясно.
Вечером третьего дня, когда они проводили сутулящегося, тяжело ступающего армейской кирзой Сережу до ворот КПП и вернулись на квартиру, Айдан, отстраненно глядя в темное окно пустыми глазами, пропела почти нежно, что если денег они не найдут, то она вернется сюда, обольется бензином и спалит себя на глазах всех этих мужчин в военной форме, пусть только попробуют тогда не отпустить Сережу…
А еще Сережа дал Айдан адрес Костика и попросил пойти к его матери. Вдруг она сможет помочь сыну. Или пусть хотя бы напишет. Потому что ни разу она Костику не ответила.
…Две тысячи долларов, которые нужны были совсем срочно, взять было неоткуда. Кредита двум пенсионеркам и Айдан с ее нищенской зарплатой ни один банк не выдал бы. Тогда Степанида сжала тонкие губы и задумалась. А потом, решительно хлопнув ладонью по столу, сказала тоном, не терпящим никаких возражений, что они продают квартиру.
– Я давно мечтала пожить за городом, хоть на старости лет, – сказала Степанида. Как будто сам город Ломоносов не был практически загородом. – Продадим квартиру, она все равно мала для нас, купим дом, Сереженька вернется, женится, вот всем места и хватит…
Коренастенькая востроносая агентша из фирмы, занимающейся куплей-продажей недвижимости, была любезна до приторности и чрезвычайно расторопна. Уже через два дня она повезла Айдан и Леночку на машине за город, «тут совсем рядом», смотреть дома, на выбор. Может, потому, что ехали они на машине, а не тряслись в автобусе, им действительно показалось, что близко.
Уже на месте Леночка, ошалев от напора коренастой агентши, только поглядывала вопросительно на Айдан. Айдан же смотрела перед собой горящим нетерпеливым взглядом и ничего не видела. Ей было все равно, лишь бы – скорее.
На одном из трех представленных домов они остановились. Но, кажется, совсем не на том, в который, неделю спустя, перевезла их шустрая агентша после того, как несколько дюжих хлопцев в мгновение ока загрузили всю их мебель и вещи в два раздолбанных грузовика.
От всех денежных операций по купле-продаже, включая проценты агентству, на руках у совершенно ошалевших Степаниды, Леночки и Айдан остались пять тысяч, а много это или мало, они так и не успели понять. Главное в данной ситуации было, что на «выкуп» Сереженьки хватало.
За три дня до отъезда, еще не успев привыкнуть к скрипу расшатанных половиц в новом жилье, ветру, задувающему в щели между оконными рамами, и отсутствию соседей, поскольку она так и не решила, можно ли считать соседями двух бомжеватого вида стариков – мужа и жену, ютившихся в развалюхе неподалеку, – Айдан вспомнила про адрес, который дал ей Сережа, села в автобус и поехала в город.
Дом, в котором жила мать Костика, находился через две улицы от их бывшего дома. На звонок сперва никто долго не отзывался. Потом послышался звук, точно упала сетка с пустыми бутылками, а потом хриплый женский голос спросил, чего надо. Пока Айдан собиралась с ответом, дверь распахнулась. На пороге стояла пьяная женщина с плоским лицом и сожженными пергидролем короткими волосами.
– Жорка, ты глянь, цыганва наглая уже по домам шляется! – крикнула женщина вглубь квартиры и захлопнула дверь перед самым носом Айдан.
Повторять попытку Айдан не стала, а, спустившись вниз, показала бумажку с адресом двум женщинам, стоявшим у подъезда. Все сходилось. Получалось, что та женщина и есть мать Костика. Наличие у хронической пьяницы Тоньки сына, служащего в армии, подтвердили и соседки. Подтвердили они также и наличие «хахаля Жорки», «нарисовавшегося» сразу, как только «Костика забрили». С этой информацией Айдан и вернулась домой.
На сей раз поехала Айдан одна. Остановилась у той же хозяйки, которая ретиво взялась помогать во всех хождениях «по начальству», чем напомнила Айдан недоброй памяти востроносую агентшу.
Кажется, дело с санчастью слаживалось. И не столько из-за денег, которые Айдан, пряча глаза, оставляла в каких-то кабинетах, сколько из-за Сережиной ноги. Нога болела теперь так, что он начал ее слегка подволакивать. Заминка получилась в другом.
Черно глядя перед собой, Сережа заявил, что в санчасть он отправится только с другом, потому что без него маленького заикающегося Костика «деды совсем забьют».
Айдан побелела сквозь всю смуглоту и схватилась за свои густо крашенные, но уже на два пальца седые возле корней волосы. Никакие ее мольбы и увещеванья не действовали. Тогда она пошла на почту и послала телеграмму Леночке со Степанидой с просьбой выслать еще столько же денег, срочно, телеграфным переводом.
Через два дня пришли деньги, а через месяц и Сережа, и Костик вернулись домой.
Диагноз, с которым комиссовали Сережу, не требовал никакого выкупа. С таким диагнозом его должны были комиссовать еще месяца три назад. А врач питерской нейрохирургической клиники, куда Сереже дали направление из районной больницы, где работала Айдан, сказал, покачав крупной лысеющей головой, что настоящий диагноз гораздо серьезнее и хорошо бы на этих вояк еще и в суд подать.
Врач сказал, что проблемы со спиной начались у Сережи в детстве: не исключено, что когда-то был компрессионный перелом позвоночника. А травма, которую он получил в армии, спровоцировала имевшуюся, но никем не замеченную болезнь. И вот теперь – парез обеих конечностей.
И еще врачи удивлялись, как же это Сережа проходил в военкомате медкомиссию? Ведь с такой спиной должны были сразу белый билет выдать… Но уж с кем с кем, а с непостижимой разумению страшной государственной машиной воевать маленькая Айдан не собиралась. Хватало ей и собственной судьбы.
…Через год Сережа восстановился в институте, но теперь уже на заочном. И Костик стал мотаться курьером между Сережей и кафедрой, потому что даже на сессии Сереже выбираться было трудно. И сам Костик тоже поступил на заочное, Сережа натаскал его по нужным предметам…
Поздно вечером, когда, поохав и покряхтев, устраивает на постели свое больное тело Степанида и Леночка, напившись сердечных лекарств, тихо бормочет что-то в своем углу перед дешевой бумажной иконкой и благодарственно трясет седенькой головой, Айдан идет в Сережину комнату, где тот или читает при слабом свете ночника, или уже спит, – и садится за компьютер. Дело движется у нее не быстро: русский письменный оказался еще труднее русского устного, да и навыков скоропечатанья у Айдан нет.
Но что-то ведет ее от страницы к странице. Какая-то тихая внутренняя музыка, чей-то голос, который Айдан иногда принимает за свой собственный.
Когда, два-три часа спустя, Айдан смотрит на будильник, оказывается, что спать ей опять осталось совсем мало. Тогда она с сожалением вздыхает и завершает работу так, как строго учил ее Сережа: «Надо все сохранить. Мама, запомни, надо обязательно все сохранить». И она щелкает левой кнопкой мыши на маленькую дискетку в левом верхнем углу монитора.
* * *…Уже битые двадцать минут Томилин грузит меня разными компьютерными интимностями. Мы опять едем к Айдан. Хорошо, что дорога сама по себе доставляет мне удовольствие, которое никаким техническим занудством не испортить. Томилин собирается установить на Сережин Pentium какие-то штуки, чтобы Сережа мог сам связываться с кафедрой в режиме on-line.
А вот и наши задворки империи. Приехали.
Роль Деда Мороза Томилину определенно нравится. Большой, добродушный, он осторожно ступает по скрипучим половицам, раздает гостинцы: Леночке и Степаниде – пуховые платки и всяческие притирания для больных костей (сам, сидя за своими романами, нажил себе полноценный остеохондроз, поэтому разбирается), Сереже – «компьютерное железо», Ае – бусы из бирюзы. Томилин молодец.
Леночка накрывает на стол, Слезка крутится у нас под ногами, в доме витают нездешние ароматы кавказской кухни: хозяйки уже знают, чем меня можно порадовать. И я радуюсь. Но впадаю в ступор.
Айдан замечает это, истолковывает по-своему и уводит меня в Сережину комнату, в ту, где висит во всю стену старый Саваланов ковер. Айдан смотрит на меня значительно и ласково и напевает тихонько, что «такой этот Томилин добрый, такой хороший и такой симпатичный мужчина», и еще, что она «так рада за меня, так рада»…
А я, прикусывая фиолетовую веточку базилика, только смеюсь в ответ и качаю головой: «Нет, Аечка, нет…» – и опять смеюсь, видя, как удивленно ползут вверх тонкие брови Айдан: «Не-е-ет?»
Веточка базилика нежно хрустит на зубах, а фиолетовые листья, если их размять, оставляют на пальцах чернильный след, такой же как ягоды моей шелковицы, что растет рядом с лестницей, ведущей на Проспект…
