Внук Бояна - Розанов Сергей Константинович
Хан приподнялся на локте, жгучими глазами устремился в лицо Сатлара.
— Но если русит не пожелает выполнить мою волю, лучше ему было не родиться. Я не пожалею и твои отцовские чувства... Иди и делай так, как хочу я! Вспомни, что говорит пресветлый бог Кам: «Когда возьмешь светлое, не бросай, чтобы не страдать, сбереги для бога своего...»
Сатлар вышел. Медленно шагал он к своей юрте. Он было уже привык к мысли, что русич будет его сыном, а теперь... «Что же делать? У меня тоже есть дорогое желание, оно сильнее и роднее сердцу, а у хана — свое. Как быть?»
Шли дни. Раны Юрко зажили. Но Сатлар по-прежнему приходил к нему с целебным зельем. Глаза старика смотрели веселее. Он радовался этим ежедневным встречам.
— Пей, набирайся сил! — говорил Сатлар. — Ты наш гость и, пока здесь, живи по нашим законам.
Юрко выпивал крепкий навар мяса и ковыля. А потом они усаживались на бараньих шкурах и вели беседы. Старик рассказывал о жизни в половецких зимовищах на далеком юге, куда после веселого осеннего свадебного месяца кочевали они каждый год. Там наступало трудное время. Пастбища голодные: трава лежала под снегом, степь замирала. Зимой почти не было кобыльего молока, пища на исходе, люди не вылезали из кибиток, спали в бараньих тулупах, тощали и весной ходили расслабленные. А воины ели сырое мороженое мясо, напяливали на себя по две овчинные шубы и спали в снегу... Только старые роды строили постоянные зимовища: городки Шаркунь, Сугров, Белая Вежа. Но и они весной кочевали в степь — на вольные травы.
Сатлар говорил о весенних торжествах, когда просыпалась жизнь и кибитки с буйволами и верблюдами снова двигались на север по зеленеющей степи. Было много мяса. Появлялся кумыс, а с ним приходила беспечность и вечера весеннего забвения. В пути каждый день бывали скачки, состязания в ловкости, шумные пляски с песнями. Все надевали лучшие одежды. Женщины гордились яркими бусами и нарядами, мужчины — победами в поединках...
А лето — самая счастливая пора, у всех много еды, овцы жирные, коровы жирные... Тысячные стада и табуны упитанных коней движутся по травянистой степи, нагуливая сладкое мясо, в Табористан, в страны индийские. А в степи подрастает молодняк, новый окот, и нет ему числа. Жить бы да жить! А вот тянет на легкую добычу — в набег на Русь!
Как-то Юрко шутливо сказал старику:
— Ты откармливаешь меня, как жеребенка для ханского котла.
— Я приношу тебе здоровье.
— И еще кое-что? — Юрко провел рукой по сафьяновому голенищу, где хранился найденный им на ложе кинжал.
Сатлар отвернулся и равнодушно ответил:
— То, что нашел, береги молча. Все в свое время годится. Воин, собираясь в поход, даже иголку втыкает в походный кошель. Но ни одна женщина не знает об этом. Запомни: коли узнает одна — узнают и сто длинноязыких. — Старик улыбнулся. А Юрко смотрел на него и не мог отгадать, чего он не договаривает. — Скоро ты поймешь, что иногда и ханское слово беспечно развеивает ветер. А теперь прощай! И не забудь: берегись черной ночи!
Старик вышел из кибитки, унося белые тряпицы, которыми обычно перевязывал раны Юрко. И тогда Юрко впервые днем запел о радости борьбы и победы.
Через день утром Сатлар неожиданно вошел в кибитку Юрко вместе с Зеллой. Она была в летнем шелковом чекмене, на поясе висел кинжал, отделанный серебром. Важно и степенно Зелла села у решетчатой стены и не шевелилась. Только большие коричневые глаза ее в густых ресницах с любопытством исподлобья осматривали все, настороженно задерживаясь на лице Юрко. А Сатлар говорил:
— Наша звездочка хочет побывать на Руси. Когда-то ее сестра Эдуи была женой князя руситов. Какие люди — руситы?.. Мы пришли услышать о тебе, о твоем великом предке, о твоем народе...
Юрко взглянул на Зеллу. В глазах ее была просьба.
— Наш народ не похож ни на какой другой, — начал рассказ Юрко. — Мы можем плакать от радости и смеяться над смертным горем. Русич не обидит слабого, но в бою не знает пощады и страха. Нас нелегко разозлить, но уж потом не жалуйся — бьем жестоко. Но мы любим песни дружбы, и песни, зовущие к победе, нам дороги. Было так, что наша песня побеждала песню врага. Дед мой, Боян, был большим песенником. Люди говорили, что он потомок древнего бога веселия и радости — Велеса, потому и творил чудеса в искусности... Вот однажды сошлись киевские дружины с печенегами у реки. Биться или не биться? Жаркое лето, раны вдвойне опасны... Под кольчугой тело преет, зудит, а не почешешься. И решили выслать с каждой стороны своего богатыря. Сшиблись на конях сильнейшие, и оба пали мертвыми. Тогда князья решили выслать певцов: кто кого перепоет, того и верх! А дед мой Боян был еще молод и голосист. Вышел перед войсками с гуслями, а навстречу ему печенежский певец Хароб с флейтой. Сначала запел Хароб. Заслушались печенеги и русичи. Хорошая была песня. Как вешняя ночь звучная, торжественная, на большие думы звала... Спел Хароб, тихо стояли войска... И вдруг Боян тряхнул русыми кудрями, ударил по струнам и запел веселое... Песня росла все звончее, разудалей. И русичей и печенегов захватила радостью она. Перемешались все и вражду забыли. Даже птицы слетелись на деревья слушать Бояна. Вот что делает песня! И печенеги, хоть и скуповаты были, а на этот раз не жалели, уплатили выкуп без спора. Так и сказали: песня должна угонять тревогу и горести... Так, может быть, и всем народам лучше песни петь, а не воевать?
— Песни радости? — подхватила Зелла, кивнув головой, и зарумянилась. — Говори еще! В чем ваши радости?
— В детях. У нас школы... И девочки учатся читать книги.
— Зачем? — вырвалось у Зеллы.
— Чтоб полней узнать жизнь. Мы говорим: «Ум без книг как птица без крыл... Слова книжные — это реки, напояющие Вселенную». Так сказывают наши мудрые старцы, повторяя слова летописца Нестора... Внучка великого князя Владимира Мономаха Евпраксия-Зоя написала лечебную книгу «Алимма», что значит «Мази». Я изучал эту дивную книгу: она рассказывает, как врачевать больных... Народ прозвал Евпраксию Добродеей.
— Ты учился? Ты знаешь все письмена? — дивясь спросила Зелла.
— Я изучил много книг.
— И в наших городах есть грамотные… Но что же в письменах сказано о нас, кипчаках?
— Кипчаки вероломны и жестоки.
— На то война! — Зелла даже возмутилась. — Ведь и руситы в бою не милуют.
— Но у нас лежачих обманно не бьют. Кто пойдет к нам убивать, того мы не щадим. А кто просит помощи, помогаем...
— Ты один такой жалостливый! — воскликнула Зелла и презрительно усмехнулась. — Зачем пожалел Асапа? Он будет твой вечный враг! Отмахнула рукой. — Больше не говори об этом... — Присмотрелась внимательнее, в полумраке юрты сверкнули белые зубы: — Почему у тебя глаза такие синие?
— Наверное, потому, что всегда купался в синих водах Руси.
— Не смейся! У тебя и волосы как молоченая солома.
— Потому что много спал на соломе,
— Ты всегда так шутишь? — Зелла нахмурилась, глаза сердито заметались: как вольно он разговаривает с ней! Он забывается!
— У тебя есть жена?
— Нет. Я еще не встречал на тебя похожей. Как встречу — женюсь.
— Ты любишь говорить дерзостное. И любишь говорить назло. Говори еще о Руси. Говори и хорошее и плохое...
— Плохого не знаю. — Юрко развел руками. — Если и случается, то за плохим идет хорошее... А мы и плохое, бывало, старались делить со всеми... Византийский писатель Прокопий Кесарийский писал о нас, славянах: «Эти племена не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считаются делом общим»... В нашем княжестве мы стараемся так жить.
И Юрко принялся рассказывать, как строится жизнь в окраинном княжестве. Даже и князь старается делать так, чтобы все люди меньше бедствовали... И когда наступил час вечернего отдохновения, ни Сатлару, ни Зелле не хотелось уходить из кибитки русича... Он будто делился с ними радостью за свое княжество, и им хотелось слушать еще и еще...
