Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
Отец не возвращался домой долго. Я уснул у себя на чердаке и проснулся уже в темноте от криков матери.
— Да как ты мог! — надрывалась она. — Все, все разутые-раздетые! Копили-собирали, а он прямо как министр финансов! В чем ребят в школу отправлять? В чем?
Отец молчал, не оправдывался.
И только тогда, ночью, на чердаке, я понял все. Денег было жалко: мы с матерью целую неделю собирали ягоду на дальних голубичных марях, а потом она, с Вовкой на руках, возила ягоду в город, продавала. Мне намечали купить и диагоналевые штаны, и баретки: с нового года Николай Максимович грозился босиком в школу не пускать.
Но и пойти объяснить все ребятам я не мог. Это было выше моих сил. Мне легче было где-нибудь украсть деньги — и возместить их матери.
Сейчас, когда я читаю про городских пацанов той поры и узнаю, что тот-то из них, в нужде, продал дорогую ему книжку, а тот-то — велосипед, то снисходительно хмыкаю: им-то что! А у нас такое и принято не было, да и что продавать? У меня как таковой личной собственности не имелось. К слову сказать, и украсть-то тоже было негде и нечего: люди перебивались в те годы с копейки на копейку.
— Как хочешь, но чтоб деньги отобрал! — потребовала от отца мать.
Но тут отец был тверд.
— Нет, — сказал он, и от этого «нет» не отрекся, как ни билась с ним мать…
Но назавтра все решилось само собой.
Еще рано утром первой появилась у нас мрачная и кряжистая мать Афоньки Колотушкина — и притащила за руку набычившегося Афоньку.
Она молча швырнула деньги на наш кухонный стол, шлепнула тяжелой рукой Афоньку по затылку — и ушла.
Отец что-то бормотал ей вслед:
— Да не надо, Нюра… Чего уж теперь…
Он был жалок, подавлен, не встречался со мной взглядом, не разговаривал. Мать к его завтраку не встала. Она, вызывающе больная, лежала на кровати с мокрым полотенцем на голове и временами постанывала.
Отец так и уехал на ту сторону, не поев.
Днем прибегали другие ребята: Вовка Урядов, Владька Моненков, Бельды Ваня — приносили деньги. Деньги забирала мать. Она поднялась, немного приободрилась. К ней приходила мать Вовки Урядова, бухгалтерша, и они долго что-то обсуждали. Как я теперь догадываюсь, именно Вовкина мать и провернула кампанию по возвращению выручки.
Не вернул деньги только Арька Яковлев и братья Володины. И то, когда Арьку поймали ребята вечером и избили, он деньги отдал. Но братья Володины стояли насмерть, что деньги потеряли. Показывали даже для пущей убедительности дырявые карманы своих штанов. Их тоже били, и они, обычно не спускавшие никому, покорно сносили удары, по-прежнему божились:
— Ей-богу, потеряли… Пришли домой — хвать, а там пусто!..
Мы все после этого случая как-то рассорились — и про электростанцию забыли. Так эта затея с током для школы и провалилась…
Очередь
Путаницу внесла сама же дежурная по аэровокзалу.
Всего полчаса назад она, официальная и решительная, вступившись за Андрея, провела и пристроила его у этой кассы — после того, как он долго, униженно бормоча и разворачивая перед каждым страшную телеграмму, заверенную печатью, пытался умолить то одну, то другую очередь.
— А почему к нам? — хмуро спрашивали его. — Идите вон к тому окошечку. Мы и так тут…
— Мне надо успеть прилететь, а там еще к тому же и пересадка, а? — уже скорее по инерции всякий раз добавлял он.
Но люди, не глядя ему в глаза, отворачивались, машинально подтягивались поплотнее друг к другу.
А возле крайнего окошечка какой-то могучий черно-заросший тип прямо-таки выволок его из очереди, когда все остальные уже вроде бы молча согласились пропустив
— Я договорился… у меня телеграмма… — оправдывался перед типом Андрей.
Тип был противный, мясистый, с голыми волосатыми плечами, потный. Он держал Андрея на расстоянии, вытянутой, точно палка, рукой, не отпускали ничего не говорил — щерил лишь крупные и желтые зубы. Было в этом что-то от жестокой мальчишеской забавы, когда, поймав муху, насадят ее на кончик иголки — и смотрят, как она трепыхается.
— Отпустите же!.. Слышите?!. — тщетно вырывался Андрей из цепкой лапы типа.
Очередь вокруг них раздалась влево и вправо, стихла, напряженно выжидая, что будет дальше, — и, наверное, этот внезапный круг и привлек внимание дежурной.
Она, сухая, маленькая и быстрая, затянутая в плотную служебную форму, профессионально, с полувзгляда, с полуслова поняла, в чем дело, и, коротко приказав: — Пойдемте! — повела Андрея за собой в другой конец зала.
Ей почему-то было не жарко, шагала она стремительно и ловко, и непробиваемая, на первый взгляд, толпа покорно расклинивалась перед ними.
— Отчего это у вас так? — стараясь унять нервную дрожь, высказывал Андрей ей в спину. — Почти двадцать касс, а работают только семь…
— Значит, так надо, — отрезала, не оглядываясь, дежурная.
— Как это надо?.. Как это надо? — возбужденно повторял он.
Он всегда, когда сталкивался с несправедливостью, да еще когда эту несправедливость оправдывали, терялся, не находил от волнения слов и выглядел в это время, наверное, полным идиотом: покрывался красными пятнами, губы белели, подрагивали, и речь становилась невнятной, косноязычной.
— Народ… давка… пот… — буровил он.
— Ну а вы, небось, тоже летом отдыхать любите, — находила доводы дежурная. — И вы, небось, и болеть себе позволить можете и просто прогулять?
— А люди-то? Люди-то при чем?.. Они уже кидаются один на другого…
Окошечко, возле которого дежурная определила Андрея, было еще закрыто, но, вероятно, оттого, что в кабинку, по ту сторону перегородки, время от времени то входила, то выходила озабоченная, полногубая и ярко накрашенная, кассирша, предполагалось, что окошечко вот-вот откроется, и около него уже караулила небольшая очередь. А после того, как дежурная негромко сказала Андрею: — Стойте тут… — за ним стремительно вырос хвост.
«Ужас! — покрывался Андрей испариной, вспоминая, как тип прямо-таки вызывал его на драку. — Так ведь можно и в милицию угодить… и срок заработать…»
Работа у него была кабинетная, бумажная, по магазинам он не ходил, и, когда Галина, жена, вечерами, едва войдя в квартиру, швыряла у порога сумки, а потом молча и ожесточенно гремела на кухне кастрюлями или ни с того ни с сего налетала вдруг на него: — Расселся! Хоть бы ведро с отбросами вынес!.. Ножи тупые — будто мужика дома нет!.. — Андрей увещевал ее:
— Ну, а зачем таким тоном? Скажи нормально, что тебе нужно, я пойму…
— Отстоял бы с мое после работы! — обрывала его Галина. — Надавился бы у
