Михаил Самарский - Фукусима, или История собачьей дружбы
Я чувствую себя узником замка Иф, правда, есть существенная разница: Эдмон Дантес (будущий граф Монте-Кристо) сидел один, а я рядом со своей Мерседес. Господи, пошли и нам с Фуку сумасшедшего аббата Фариа. Пусть даже без спрятанных несметных богатств, но хотя бы возможность сбежать из этого деревянного «замка».
Разгибать гвоздь я не стал нарочно. Думаю, не время еще, нельзя сразу открывать противнику все его слабости – так пришпандорит цепь, что потом и бульдозером не вырвешь. Мы просто пока сидим с Фуку и наблюдаем. Еда у старика, конечно, «сказочная». Давно, хотя тут правильное слово будет «никогда»… Так вот, никогда я такой бурды не ел. У вас, у людей, есть такая поговорка «На тебе, Боже, что нам негоже». Вот так и с нами. Принесет нам наш повар «деликатесы», а нас с Фукой воротит. Чего только в миску не насует – полусырые картофельные очистки, какие-то прошлогодние сухари, прокисшее молоко туда зальет… Иными словами, ему бы не собак содержать, а впору свинок выращивать. Впрочем, наверное, не каждая свинья такое станет есть.
Вы, наверное, скажете, а зачем же вы ели эту гадость? Если не нравилось, терпели бы – мол, вы же гордые собаки. А вот тут не соглашусь. Это что же, по-вашему, я должен при первой же опасности опустить лапы и смириться с судьбой? Нет, дорогой читатель! Я обязан биться за свою жизнь, а следовательно, и за жизнь своих подопечных, до конца, что говорится, до последней капли крови. Ну, подумаешь, негодяй попался на жизненном пути. И что? Нет, не сдамся!
Однажды утром наш новый хозяин надел на шею Фукусиме ошейник и тоже посадил ее на цепь, только привязал к забору напротив меня. Какое коварство! Даже если мы оба натягивали цепи, между нами было расстояние около метра. Спрашивается, к чему это? Выяснилось в тот же день.
К нам, вернее, к нашему истязателю, зашел в гости сосед. Увидев нас с Фуку, захлопал в ладоши:
– Ай, молодец, Макарыч! Вот это собачка! Купил-таки? А это что за… овчарка? Слушай, а зачем тебе две?
– Да это так, приблудилась, – соврал старик. – Хотел ее выгнать, а она оказалась слепой.
– Надо же, – зацокал языком гость. – Небось кто-то выгнал из дому?
– Наверное, – кивнул Макарыч. – Кому она слепая-то нужна. Только зря кормить ее.
– И что ты с ней хочешь делать? – поинтересовался гость.
– Хочу повесить в саду, да вот как-то не могу все решиться.
«Нет, ну вы взгляните на этого негодяя. Повесить он хочет. Кого? Фукусиму? И ведь повесит, если решится. Но кто тебе дал право убивать безвинную собаку? Что за люди! Да как же так можно?! Собака слепая, собака чужая, наврал с три короба и теперь еще убийство замышляет…»
– Не, Макарыч, – замотал головой гость, – вешать как-то совсем жестоко.
– А что делать? Она жрет, как бегемот…
«Ай-ай-ай, какой бессовестный! Во-первых, кормит нас один раз в день, во-вторых, какими-то объедками. Смотрите, объели его собаки…»
– Ты знаешь, Макарыч, что я тебе посоветую. У тебя вон бочка стоит под забором. Наполни ее водой и утопи ты эту несчастную собаку. Вроде как безобидно – бульк, и все.
– Точно, хорошая идея! – воскликнул старик.
«Час от часу не легче. Советчик нашелся. Разве это нормальные люди сейчас общаются рядом с нами? Утопить Фуку в бочке – это хорошая идея? «Бульк, и все». Тьфу на вас, живодеры…»
Я мельком взглянул на Фуку, она лежала молча, закрыв лапами свои невидящие глаза. И вдруг я заметил, как на щеке моей подруги сверкнула росинка – моя подруга плакала. Я стал ее успокаивать:
– Милая, родная Фуку, погоди ты с жизнью прощаться, что-нибудь придумаем!
– Эх, Трис, – вздохнула Фуку, – что тут уже придумаешь. Укокошит он меня сегодня. Если не повесит, то утопит…
И снова происходит зловещий повтор. Мистика какая-то. Ну, я же говорю, что все в жизнь повторяется. Вспомните, ну вспомните, как Фуку оказалась у отца Владимира Петровича. Тоже ведь тогда «добрый человек» (будь он неладен) собирался утопить бедную собаку. Что же это такое творится! То ли люди очерствели, то ли некоторым гражданам слава Герасима покоя не дает. Тот тоже хорош был! Видите ли, барыня его заела. Ну отошел бы подальше от дома, да отпустил бы собачку на волю. Может, прибилась бы куда-нибудь да выжила бы. Так нет же – пошел и в реке утопил. У людей прямо-таки мания какая-то: взять и утопить собаку. Интересно, почему именно топят? Наверное, думают, что это самое безобидное убийство?
Вы чувствуете, как, не говоря уже о самом действии, цинично звучит фраза: «безобидное убийство»? Я вот все думаю, неужели у человека сердечко не екает, когда он убивает совершенно безвинное существо? Вот старик собрался утопить Фуку. Собаку, которая спасла десятки человеческих жизней, которая никогда никому не сделала плохого, которая рисковала своей жизнью ради других, которая, в конце концов, пожертвовав своим здоровьем, своим зрением, спасла хозяина. Спасла человека! А человек, не задумываясь, пихает ее головой в бочку с водой и «безобидно» убивает.
Палачи удалились в дом, а мы с Фуку стали готовиться к сражению.
Друзья, как мне показалось, вышли из дому немного захмелевшие. Наверное, для храбрости решили мозги свои немного подзатуманить.
– Ну, дорогие звери! – радостно произнес старик. – Как вы тут поживаете?
«Хм, как поживаем. Вас, палачей, поджидаем. Думаете, мы так просто сдадимся? Сегодня, дедушка, будет жарко!»
Я покосился на гвозди, которыми прибита цепь, и напрягся.
Кровопийцы принялись наполнять из шланга бочку водой. Когда заполнили, старик подошел к Фуку и произнес:
– Вставай, родная, пойдем, я тебя искупаю.
Каков наглец! Ведь уверен, что мы его не понимаем, но даже в этом случае боится вслух произнести правду. «Пойдем, я тебя искупаю». Язык еще поворачивается родной называть!
Я зарычал. Старик остановился и с опаской взглянул на меня.
– Ты чего? Взбесился, что ли? А ну, пошел в будку!
Я не шелохнулся.
– Понимает, что ли? – рассмеялся гость. – Ты смотри, как он разволновался.
– Да, – закивал старик, – они чувствуют свой конец.
– Так свой же! – возразил гость. – Но мы же не его, а слепошарую приговорили…
– Какая разница, – усмехнулся старик, – все равно смертью в воздухе запахло.
Фуку не сопротивлялась. Хозяин отстегнул цепь, запустил руку под ошейник и подвел собаку к бочке. Фукусима еле слышно сказала мне: «Прощай, Трисон». Сказала спокойно и с достоинством, а людям показалось, что она заскулила.
– Да не скули ты, не бойся, родная. Минута, и все закончится. Значит, судьба у тебя такая. Все равно ведь не живешь, а мучаешься. Ну, что это за жизнь – слепая…
Знаете, что самое страшное? Вы не поверите, но, к сожалению, некоторые люди точно так же думают и о своих же собратьях – о человеках. Я вам серьезно говорю. Собственными ушами слышал, как две соседки однажды обсуждали какого-то слепого старика, своего, видимо, соседа.
– Ой, Маня, – говорит одна, – ему семьдесят четыре года. Крепкий еще мужик, да вот беда – слепой. И сам мучается, и другим жить не дает.
– Не представляю, как можно так жить, я бы не выдержала, наверное, давно руки на себя наложила бы…
Я еще тогда подумал: может, просто шутят или с юмором это говорят, но, послушав продолжение беседы двух барышень, отошел от них подальше. А ведь небось и детей воспитали, и внуков уже нянчат. А люди потом удивляются, мол, откуда столько жестокости и ненависти в нашей жизни. А вот откуда – послушайте таких бабулек-одуванчиков.
Так-так-так! Не отвлекаемся. Душегуб крепче взялся за ошейник Фукусимы и встряхнул собаку. Я понял, еще мгновенье, палач поднимет ее и опустит в бочку. Вот уж поистине промедление – смерти подобно! Я изо всех сил рванул цепь и – о чудо! – цепь оторвалась от будки.
Да простят меня заводчики, кинологи и инструкторы всего мира, каюсь, совершил поступок вопреки своей породе и образованию, но у меня не было другого выхода – я впился сзади в ногу преступнику. Тот, ошалев и завопив от боли так, словно я ему эту ногу откусил, разжал руку, и Фуку рванула ко мне. Помощничек ойкнул, побледнел и, рефлекторно отшатнувшись к забору, спрятался за плаху-бочку.
– Сволочь! – заорал старик. – Да я порву тебя, скотина, на части.
Гремя цепью по тротуарной плитке, мы отбежали с Фуку на безопасное расстояние и остановились.
– Не отходи от меня ни на сантиметр, – сказал я Фуку. – Все время будь рядом. Ясно?
– Ав! – ответила Фуку.
– Послушай, придурок, – вопил хозяин дома, – куда ты бежишь? Ну куда ты убежишь со двора? Ты чего взбеленился?
– Ав! – сказал я спокойно.
– Погавкай мне, погавкай, – потирая ногу, пригрозил старик, – сейчас я тебя успокою, сволочь.
Нет, вы слышали? Я же еще и сволочь? Это я, что ли, топить тебя собирался? Украл двух собак, посадил на цепь, кормит помоями, да еще убийство задумал, и он мне мораль читает! Старик вошел в дом и через минуту вернулся с… ружьем.
М-да! Неожиданный поворот. Совершенно неожиданный. Человек вскинул цевье [5] . Прежде чем он нажал на спусковой крючок, я рванул за угол дома, увлекая за собой Фукусиму. В этот момент раздался выстрел, и рядом с нами прошелестело, видимо, несколько дробинок. Мы услышали приближающиеся шаги старика и рванули за дом, где находились дровяник, какая-то полуразвалившаяся хибара – то ли сарай, то ли баня, запчасти от автомобиля и другой всякий хлам. Не успели мы спрятаться за дровяником, как снова грянул выстрел, и теперь уже над нашими головами пролетело что-то свистящее. С одной стороны, тут разыгрался целый боевик, летят пули, вопли, крики, пахнет порохом, а с другой – Фуку даже в этой обстановке сумела поднять мне настроение. Пока наш охотник за собаками побежал в дом за патронами, моя боевая подруга говорит:
