Астрид Линдгрен - Мио, мой Мио!
– И это вряд ли пришлось бы по нраву его величеству королю, – пробормотал он.
Я набрался храбрости и спросил:
– Дух, а откуда ты вообще взялся-то?
Помолчав минуту, он ответил:
– Из Страны Далёкой.
И голос его прозвучал так оглушительно, что у меня зазвенело в голове и заложило уши. И что-то такое было в этом голосе, что мне нестерпимо захотелось оказаться в этой стране, я протянул к нему руки и закричал:
– Возьми меня с собой! Возьми меня с собой в Страну Далёкую! Мне кажется, что кто-то там меня очень ждёт.
Но Дух покачал головой. И тут, сам не знаю почему, я указал ему на моё золотое яблоко.
– О! – воскликнул он. – Ты-то мне и нужен! Это тебя разыскивает наш король в течение долгих лет!
Он нагнулся ко мне и взял меня на руки. Вокруг что-то запело, зазвенело, и мы поднялись в воздух. А там, внизу, остались и парк, и все дома с освещёнными окнами, где дети ужинали со своими папами и мамами. А я, Бу Вильхельм Ульсон, парил в вышине, почти где звёзды. Быстрее молнии неслись мы над облаками, а всюду что-то грохотало пострашнее грома. Рядом с нами сверкали звёзды, и солнца, и луны. А то вдруг накатывала непроглядная тьма или неожиданно появлялось такое сияние, что недолго было ослепнуть.
«Он пробудет в пути целый день и всю ночь», – прошептал я, вспомнив, что было написано в открытке.
Через какое-то время Дух махнул рукой, указывая туда, где вдали виднелось что-то зелёное, омываемое голубыми водами и освещённое яркими солнечными лучами.
– Видишь, это и есть Страна Далёкая, – сказал Дух.
И я увидел сверкающий остров посреди лазурного моря. В воздухе было разлито благоухание роз и лилий. И звучала музыка, прекраснее которой не было ничего на свете. Поблизости от озера высился огромный замок из белого камня. Возле него мы и приземлились. Кто-то вдоль берега торопливо шёл нам навстречу.
Это был мой отец-король! Я сразу понял, что это он! Я сразу его узнал! Он раскинул руки, а я бросился в его объятия и крепко-крепко обнял за шею.
Ах, как бы мне хотелось, чтобы тётя Эдла увидела нас в эту минуту. Пусть бы она посмотрела, как он хорош и как сверкает золотом и бриллиантами его одеяние. Он был чем-то похож на Бенкиного отца, только намного красивее. Жаль, что тётя Эдла его не увидит. Она бы сразу убедилась, что никакой он не «мерзавец». Единственное, что оказалось правдой, как мне сказал мой отец-король, это то, что моя мама действительно умерла при моём рождении. А эти дураки из приюта и не почесались сообщить ему, где я нахожусь, и он всё искал и искал меня долгих девять лет. И вот, к счастью, я наконец нашёлся…
Я уже давно живу здесь. Целыми днями живу в радости. По вечерам мой отец-король заходит в мою комнату, и мы строим модели планёров и говорим, говорим, никак не можем наговориться.
Я расту, и мне очень хорошо здесь, в Стране Далёкой. Мой отец-король каждый раз отмечает на дверном кухонном косяке, насколько я вырос.
– Мио, мой Мио, посмотри-ка, ты ещё подрос, – говорит он. И голос его звучит так тепло-тепло. Оказалось, что меня зовут вовсе и не Буссе.
– Мио, мой Мио, – говорит мой отец-король. – Я искал тебя целых девять лет. Бессонными ночами я думал о тебе и повторял про себя: «Мио, мой Мио». Я знал, что тебя так зовут.
Вот ведь как бывает. Это всё была ошибка: и что будто меня зовут Буссе, и что жил я на Уппландсгатан. А вот теперь всё правильно. Я очень люблю своего отца-короля, и он меня тоже любит.
Мне бы хотелось, чтобы мой друг Бенка обо всём узнал. Думаю, напишу-ка я ему письмо и положу его в бутылку. Заткну бутылку пробкой и брошу в море. И когда Бенка отправится летом с папой и мамой на остров Вексхольм, может, бутылка проплывёт рядом с ними, когда он будет купаться. Вот было бы здорово! Было бы просто отлично, если бы он узнал обо всём, что со мной случилось. И тогда бы он смог позвонить в полицию, в дежурную часть, и сказать, что Бу Вильхельм Ульсон на самом деле зовётся Мио, и что он находится в безопасности, в Стране Далёкой, и что ему прекрасно живётся у его отца-короля.
В саду, где цветут розы
Признаться, я толком и не знаю, как мне написать Бенке. Всё, что со мной приключилось, прямо-таки ни на что на свете не похоже. И я никак не соображу, как выразиться, чтобы Бенке всё сразу стало понятно. Можно сказать так: «Со мной случилось нечто неслыханное». Но это ему ничего не объяснит. Мне пришлось бы послать ему не меньше дюжины бутылок, если бы я задумал рассказать ему о моём отце-короле и про сад, где цветут розы, и про Юм-Юма, и о моей прекрасной белой лошади Мирамис, и о злобном рыцаре Като из Страны Тридесятой. Нет, я не сумею обо всём этом рассказать.
Уже в самый первый день мой отец-король повёл меня в сад, где цветут розы. День клонился к вечеру, ветерок шелестел, играя листвой. Когда мы подходили к саду, послышалась удивительная музыка, точно тысяча стеклянных колокольчиков зазвенели все разом. Музыка звучала тихо, но вместе с тем так выразительно, что от неё в сердце поселялся какой-то трепет.
– Слышишь, это поют мои серебристые тополя, – сказал мой отец-король.
Пока мы шли, он держал меня за руку. Тётя Эдла и дядя Сикстен сроду не брали меня за руку, да и никто никогда прежде меня за руку не водил. Поэтому мне было так любо, что мой отец-король вёл меня за руку, хоть я уже и не был малышом.
Сад был огорожен высокой каменной стеной. Мой отец-король отворил маленькую калиточку, и мы попали в сад. Когда-то давно мне позволили поехать с Бенкой к ним на дачу на остров Вексхольм. Мы сидели с ним на прибрежном валуне и удили рыбу. Солнце клонилось к закату. Небо покрылось румянцем, а вода была гладкая, как стекло. В это время буйно цвёл шиповник. Его расцветшие кусты покрывали окрестные скалы. А вдали, по другую сторону бухты, громко куковала кукушка. Тогда мне показалось, что ничего прекрасней в мире быть не может. Я не имею в виду кукушку, потому что я её не видел, но от её кукования всё словно преображалось. Я не такой дурак, чтобы вопить о своих чувствах слух, и я ничего не сказал Бенке, но про себя повторял: «Это самое прекрасное на свете».
Но тогда я ещё не видел сада, где цветут розы, не видел роз моего отца-короля, таких прекрасных, таких необыкновенно прекрасных, что будто струились и плыли мне навстречу, не видел его белоснежных лилий, которые тихонечко кланяются на ветру, не был знаком с его тополями, не видел их листьев, точно сделанных из чистого серебра.
Тополя были такие высокие-высокие, до самого неба, что вечером в их кронах зажигались звёзды. Я тогда ещё не видел его белых птиц, пролетавших над садом, и не слышал такого птичьего пения и серебряного звона тополевых листьев. Никто никогда не видел и не слышал ничего более прекрасного, чем то, что мне довелось увидеть и услышать в саду моего отца-короля, и я стоял неподвижно и держался за отцовскую руку. Какое счастье, что он был рядом, было бы просто невозможно любоваться всей этой красотой в одиночестве. Он потрепал меня по щеке и спросил:
– Мио, мой Мио, нравится ли тебе здесь, в саду?
А я даже не смог ему ответить, настолько я был потрясён. Даже вроде бы немного загрустил от потрясения. Но если вдуматься, то вовсе и не загрустил. Нет, на самом деле нет! Даже совсем наоборот! Я хотел было сказать ему об этом, но, прежде чем я сумел что-либо выговорить, он промолвил:
– Я рад, что тебе хорошо. Пусть тебе всегда будет хорошо, Мио, мой Мио.
Потом он пошёл к садовнику, который дожидался его поодаль, а я стал носиться по саду, смеясь от души. У меня просто голова шла кругом от всей этой красоты, точно я хмельного мёду напился, ноги мои не знали удержу, а руки сделались такими сильными-сильными. Жалко только, не было со мной Бенки. Вот бы я с ним поборолся, не всерьёз, разумеется.
В самом деле, мне очень хотелось, чтобы Бенка оказался рядом. Я бы поделился с ним своей радостью, он, должно быть, сидит сейчас в парке на скамейке. А там сумрачно и дождливо. Теперь-то он наверняка знает, что я пропал, и недоумевает, куда бы это я мог деться, и гадает, увидит ли он меня ещё когда-нибудь. Бедный Бенка! Нам было так весело играть вдвоём. И я даже затосковал по нему, гуляя в саду моего отца-короля. Из моей прошлой жизни только по нему одному я и скучал. Правда, ещё тётушка Лундин бывала ко мне всегда очень добра. Но больше всего я всё-таки думал о Бенке. Я примолк и тихонько брёл по дорожке, которая вилась среди розовых кустов. Медовый хмель понемногу покидал меня, и я даже стал понурым. И вдруг… Вдруг мне показалось, что передо мной стоит… Бенка? Но это был не Бенка. Это был Юм-Юм. Сначала я, конечно, не знал, что его так зовут. У него были тёмные волосы, как у Бенки, и такие же карие глаза.
– Кто ты? – спросил я.
– Юм-Юм, – ответил он.
И тут я понял: не так уж он и похож на Бенку. Он казался серьёзнее и добрее. Бенка в общем-то добрый, как, впрочем, и я. Но с Бенкой всё-таки можно было и подраться, иногда мы даже могли посердиться друг на друга, хотя всё равно, конечно, оставались друзьями. А Юм-Юм выглядел таким добрым, что с ним вряд ли захотелось бы драться.
