Михаил Кириллов - Моя академия. Ленинград, ВМА им. С.М.Кирова, 1950-1956 гг.
Четвертый учебный год (1953/1954)
Приступили к занятиям по факультетской терапии. Без сомнения, это была основная терапевтическая кафедра академии. В 19-м веке ею руководил Сергей Петрович Боткин. Памятник ему стоял и стоит теперь перед входом в здание клиники. Задумавшись, наклонив голову, погруженный в мысли о больных, он сжимает руками за спиной стетоскоп. Именно так, прежде чем войти в больничную палату, и мы приостанавливаем свой шаг. Это памятник не столько Боткину, сколько вообще врачу – терапевту. Идеал.
В этой кафедре позже работали проф. М.И.Аринкин, впервые в мире предложивший метод стернальной пункции и первый образец пункционной иглы. В наше время кафедрой и клиникой заведовал проф. В.А.Бейер, тоже гематолог. В годы войны он описал лейкоцитоз у раненых, имевший стрессовую природу. В кафедре были и залы для занятий, и лекционный зал, имевший отдельный вход с улицы, и преподавательские, и, разумеется, палаты. Кроме В.А. Бейера, лекции читал проф. Александров, разработавший своеобразный стетоскоп. Среди преподавателей были В.А. Петров, С.Б.Гейро, уволенный, а позже восстановленный в должности доцента кафедры в связи с «делом врачей». Адьюнктом кафедры являлся Д.Я.Шурыгин, в последующем видный эндокринолог и начальник кафедры терапии для усовершенствования врачей.
Мы изучали болезни внутренних органов. Постулат прошлого гласил: лечат не болезнь, а больного. Но чтобы лечить больного, нужно сначала разобраться в болезнях.
Лекции читались интересно. Подбирались показательные больные, симптомы и течение болезней у которых были классическими. Найти такого больного было не просто, ведь в практике преобладают пациенты с «нетипичной» клиникой, с теми или иными вариантами течения болезни. Такой педагогический прием, как клинический разбор больного в ходе лекции, имеет отечественные корни, и использовался еще Боткиным и Захарьиным.
Мне казалось, что я был подготовлен хорошо, очень любил готовиться по учебнику Зеленина и Гельштейна (лучшему и сейчас из всех учебников по внутренним болезням), а экзамен чуть не завалил. Принимал его сам Бейер. Пока готовились, меня терроризировал Квасников, сосед по столу, прося подсказку. Пришлось шумно вертеться. Когда я сел перед Бейером, он обвинил меня в том, что мне подсказывали. Я оправдывался, но не мог же я сказать правду. Отвечая на вопрос о циррозе печени, вопрос, который я знал, я зря в самом начале упомянул, что слово «цирроз» отражает рыжий цвет больной печени. Бейер решил, что я поверхностен, и поставил мне тройку. После экзаменов командир взвода и комсорг пошли к Бейеру выручать меня (у меня еще не было троек). Тот смилостивился и изменил оценку на «хорошо».
Нужно сказать доброе слово о командирах взводов, как правило, в прошлом фронтовиках и фельдшерах. Все они были коммунисты еще с фронта. У нас во взводе это были капитаны м/с Матвеев, Часовских, Голоцван, Борисов. Они учили нас выдержке, объективным оценкам жизненных ситуаций. За плечами их был немалый опыт. В трудные минуты, при неудачах они часто выручали. И на кафедрах преподаватели к ним прислушивались. Важную воспитательную роль играли и слушатели, пришедшие в Академию из войск, сверхсрочники. Помню Колю Головащенко, Ивана Чупина, Андреева, Мухлыгина, Диму Хохлова, Мишу Сененко, Головина, Лукьянова. Один из них, Данилов, освобождал Берлин. Он рассказывал о некоторых эпизодах из своей фронтовой жизни. «Однажды, в каком-то немецком городке, в парке, – говорил он, – я увидел немца с автоматом в руках, который шел мне навстречу. Как только он увидел меня, тотчас же упал на землю и спрятался за широкой клумбой, разделявшей нас. Я упал тоже, но с другой стороны клумбы. И по часовой стрелке мы стали ползти, сохраняя расстояние между нами. Когда оставалась половина круга, мы вскочили и разбежались в противоположные стороны, не стреляя друг в друга. Дело в том, что у меня уже не было патронов. Возможно, что и у немца тоже». Другой случай. «Забегаем в подвал дома, а там два десятка немцев: сидят, лежат, стоят с оружием и без него. Не стреляют. Но нет уверенности, что не будут стрелять. Боец, который был со мной, не раздумывая, всех их расстрелял из автомата. Ненависть сработала. Но за такую неоправданную жестокость, тогда наказывали».
Нужно сказать, что фронтовики, особенно офицеры, бывшие фельдшера, не любили делиться своими воспоминаниями о войне, хотя каждый из них мог бы рассказать о пережитом не меньше, чем Константин Симонов. Это было слишком больно для них, да и для слушателей тоже. Кровавые тряпки войны сползали со вчерашних ран слишком медленно.
Молодые и неженатые, и я тоже, продолжали жить в общежитии. Быт наш был неустроен. Кипятили чай электроспиралью. За общим столом и ели, и играли в шахматы. Потом все это частенько валялось. Там же занимались проявлением фотопленок. Однажды, придя поздно, в темноте (не желая кого-то разбудить) я отпил из трехлитровой банки, стоявшей на столе. Оказалось, что в ней проявитель. Соленая такая водичка. Эту банку мы называли «цистерна Хили» (из анатомии путей лимфооттока в грудной полости). В основном она использовалась в качестве графина для воды.
Очень редко, но нас назначали помощниками дежурного по Штабу Академии. Дежурство было суточное. Самое тревожное было связано с утренней встречей Начальника Академии. Остальное время было занято телефонными распоряжениями. Ночью все запиралось, и можно было поспать. Я застал разных начальников академии.
Первый из них был академик, генерал-полковник м/с Леон Абгарович Орбели, физиолог, ученик Павлова. Он жил на просп. Карла Маркса, рядом с Академией. Вскоре он было уволен, и я видел его последний раз на похоронах проф. Раисы Яковлевны Голант, известного психиатра, в марте 1953 года. Эти похороны пришлись на время смерти Сталина и завершение «дела врачей». К ее дому на ул. Петра Лаврова пришли десятки профессоров Ленинграда. В частности, там был и проф. Лепорский, известный гастроэнтеролог и диетолог.
После Орбели Академию возглавил генерал-лейтенант м/с Столыпин. Это именно при нем нам присвоили воинское звание младший лейтенант м/с, чего не делалось ни до, ни после нас. Затем был генерал-лейтенант Завалишин (похоронен на Ваганьковском кладбище). Еще позже – генерал Волынкин. А к 1954-му году Академию возглавил генерал-полковник м/с, начальник кафедры патфизиологии, профессор П.П.Гончаров. Он оставался начальником 15 лет. Еще позже, после нашего выпуска, начальником стал начальник кафедры ОТМС Н.Г.Иванов. Его коротко называли «НГ».
Летом 1954 г. Академии был вручен орден Ленина. На стадионе был выстроен весь личный состав. Орден вручал член Политбюро ЦК КПСС Фрол Романович Козлов. После рапорта начальника Академии Козлов протянул ему руку для рукопожатия. В это время все стояли по стойке «смирно». Но у П.П.Гончарова незаладилось снять перчатку, видимо, очень тесной была. Так Козлов и стоял, пока наш начальник мучился с перчаткой. Минут пять. Конфуз. Наконец, Козлов улыбнулся и просто приобнял его, чтобы устранить неловкость. Дальше митинг продолжился, как полагается, с прохождением слушателей перед трибуной. В этом году академии исполнялось 155 лет.
Кафедра факультетской хирургии запомнилась мало. Возглавлял ее тогда еще полковник м/с Ситенко, профессор с фронтовым прошлым. Он отличался тяжелой поступью, словно ноги у него были чугунные. Шел на кафедру по ул. Лебедева, ни на кого не глядя, погруженный в себя.
Отдельные лекции читал уже не молодой профессор генерал-лейтенант м/с в отставке В.Н. Шамов. Читал своеобразно. Тему «Холециститы», например, он читал в форме анализа собственных ошибок при операциях на желчном пузыре. Этот уровень чтения лекции целесообразен для хирургов, проходящих усовершенствование, но не для слушателей 4-го курса, которых и в операционную-то не очень пускали. Но читал он понятно и доверительно. Анализ собственных ошибок! На это не всякий специалист способен. Мы это понимали, этот старик нам доверял что-то очень важное, и слушали как никогда. Был на той кафедре и профессор П.Е.Завгородний. Старался быть нам полезней. В конце коридора у них в клинике была лестница, так он, спрыгивая со ступеньки на ступеньку, учил нас приему, способствующему отхождению камней из мочеточника при мочекаменной болезни. Так наглядно! Я и сейчас вижу, как он спрыгивает. Не стеснялся. Он позже стал Заместителем начальника Академии. С ним я впервые удалил липому на лице у пациента в поликлинике академии. Так удачно вышло, что мне подумалось, не стать ли мне хирургом.
Может быть, под влиянием П.Е.Завгороднего мы с Сашей Шугаевым пошли на кафедру топографической анатомии и оперативной хирургии, которую в это время изучали, чтобы записаться в кружок. Вы видели когда-нибудь мышечный купол шеи? Это же храм, Домский собор, если смотреть снизу! Так целесообразно размещены и прикреплены мышцы к нижней челюсти, черепу, ключицам и лопаткам. Нас встретил молодой и крепкий преподаватель по локоть с голыми руками и в фартуке. Он, видимо, оторвался от операционного стола. Узнав, зачем мы пришли, и по достоинству оценив наши благородные чувства, он, тем не менее, отказал нам в работе у них, сказав, что здесь хирургия, а не Эрмитаж. И мы ушли. В то время уже многие определялись с выбором специальности, а у меня и Саши такой выбор не складывался. А ведь в это время кое-кто из наших уже оперировал, работая на кафедрах. Значит, мы еще не дозрели.
