Михаил Кириллов - Перерождение (история болезни). Книга первая. Восьмидесятые годы – 1992 год

М. М. Кириллов

Перерождение (История болезни)

Книга первая. Восьмидесятые годы – 1992 год

Посвящается памяти отца – Кириллова Михаила Ивановича, рабочего, военного инженера, коммуниста

© Кириллов Михаил Михайлович, 2014 г.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru), 2014

Предисловие

Прежде я был счастливым человеком. Любил свою врачебную профессию и свою семью. И хотя пережил мальчишкой войну, а позже – непростую жизнь военного человека, я был счастлив, как мог быть счастлив обыкновенный человек, у которого было главное – РОДИНА.

Я годы не считал. Жил, как пел, и дарил эту свою радость любимым, родным, учителям, друзьям и больным, которых лечил. Быть коммунистом было для меня призванием. Таких, как я, было много, хотя, может быть, кто-то, как я теперь понимаю, таким только казался.

Я объездил почти всю страну, видел ее трудности и противоречия, о многом задумывался, и, конечно, многое, не устраивало меня, но в целом биение сердца Родины совпадало с ритмом моего собственного сердца, требуя только преданности.

Аритмия в жизни страны началась, наверное, уже давно, но я в своей счастливой занятости почувствовал ее системность лишь с начала 80-х годов. В обществе и партии появилась какая-то духота, приостановилось движение, словно в родниковой воде появилась примесь отравы. С этого времени и началась эта моя хроника, хроника прозрения. Оно происходило постепенно и трудно.

Из разрозненных наблюдений, рождавших нарастающую тревогу, складывалась доказательная диагностика перерождения, злокачественного процесса, поразившего страну. Я – врач. И хроника эта – в сущности– дневник истории болезни. Только пациент особый – Родина.

Быть коммунистом, когда народ в массе своей живет хорошо, – несложно, оставаться коммунистом, когда народ бедствует и корчится в рыночных муках, гораздо труднее. Многие за эти годы оставили свое советское прошлое без сожаления, погрязнув в заботе о своем кармане, многие отошли, ослабли, потеряли ориентиры. Нас, коммунистов, немного осталось. Тем каждый нужнее.

Кому этот дневник? Тем, кому больно видеть происходящее, тем, кому нужно помочь разобраться, тем, кто может быть полезным в борьбе за власть трудящихся.

Приведенные ниже строки из писем, дневниковых записей и других документов сохраняют подлинность текста своего времени.

Часть 1

Начало болезни

Восьмидесятые годы – 18 августа 1991 г

Редкие заметки этого периода времени сохранили нестройный ряд наблюдений, которые, тем не менее, обнажали несомненные симптомы болезни общества и власти.

1985 г

Статуправление привело данные о самом высоком уровне рождаемости в СССР за послевоенные годы: 5 мл», человек. У младшего брата Володи в Рязани 7 детей – от 2 до 18 лет. Семеро по лавкам… Зато 5-комнатная квартира с четырьмя лоджиями, двумя туалетами. После многих обращений распорядился выделить ее Л. И. Брежнев. Ребята замечательные, да деньжат бы побольше. Мать – дворник и лифтер, а сам он – психолог детдома. Правда, дотации на детей платят регулярно, да каждое лето всем им дают бесплатные путевки в пионерские лагеря. Старшие ежегодно умудряются ездить то в Крым, то в Ленинград, то в Москву. Они у него все музеи обошли.

Поездка Горбачева в Англию. Здоровенький такой, кареглазый, говорит без бумажки. Так и пружинит, так и пружинит. Еще Брежнев сказал о нем: «Торопится…». Но как-то непривычно и неприятно видеть Генерального секретаря ЦК КПСС буквально в объятиях Тетчер. Светское заслонило советское.

40-летие победы над фашистской Германией. Ветеранов еще много. Воспоминания, воспоминания. И по радио, и по телевидению, и в разговорах… На скамейке в парке: «Зимой в Сталинграде над Волгой на таран пошел. Сбил фрица. И себе все зубы выбил. Чуйков, наблюдавший за воздушным боем, поинтересовался: «Руки, ноги целы?» Узнав, что целы, но голова ранена, к Герою представил и в артиллерию определил. Так всю войну потом с пушками и прошел».

Постановление ЦК о борьбе с пьянством и алкоголизмом приобретает на практике абсурдный характер. Срочно, без экономических обоснований закрываются заводы, вырубаются виноградники. Слезы будут вместо армянского коньяка, когда-то любимого Черчиллем. Плантации «Массандры» – под бульдозер, «Советское шампанское», «Черный доктор», «Мускат красного камня», «Кокур», «Херес» – все это скоро будет в прошлом. Труд сотен тысяч виноградарей, их соленый пот, их творчество оказались не дороги ЦК, в составе которого уже десятки лет нет ни одного рабочего и крестьянина. Говорят, главный виноградарь «Массандры» покончил с собой, видя, как умирает его лоза. Идея борьбы с пьянством превратилась в идею борьбы с виноградарями…

На парткоме при обсуждении этого вопроса я с огорчением произнес: «Жаль, что шампанского теперь не будет…». Замполит с красным носом, выпивший за свою замполитскую жизнь много водки, угрожающе произнес: «Вы что, против решения партии?!» Я возразил: «Хорошо ведь в компании. Не за огонь люблю костер, за тесный круг друзей». Он меня не понял.

Апрель. Лечу на Кавказ. Подо мной – снежная пелена, а сам я – как фантастически легкий лыжник. Посадка в желто-голубой Астрахани – снега нет. Волга без льда, желтый песок струится по бетонке, голубые ветры.

Дальше с высоты 5000 м белые сугробы Кавказских гор – царство Рериха. Летим над Каспием. Корабли миллиметровой величины. Весь Дагестан па виду.

В Баку – резкие контрасты: говор, гримасы, прически, походка. Толстые, как тумбы, милиционеры-регулировщики. Худые, со стоптанными ботинками рабочие в кварталах Черного Баку. Расслоение народа на очень богатых и очень бедных. Богатством, которое не заработано, кичатся. Это режет глаз. Все полно потребительских претензий. Кудрявые короли посреди грязи. Однако видно, что кое-кто работает: качалки мерно качают нефть… Над городом дымка. Запах бензина и газа всюду, даже у моря. Набережная просторна и пустынна в эту пору. Ветер. Фонтаны. Зелень газонов. Чайки над парапетом. Удивительное дело – чайки смеются-таки. Прогулочные катера шевелятся у берега. Капитаны и кассиры на местах, а пассажиров мало.

Поискал Музей С. М. Кирова – десяток встречных спросил, заодно объясняя, кто такой Киров, никто не знает. С трудом нашел скромную квартиру революционера.

Древний Баку. Караван-сарай, Девичья башня, бани, дворец Ширван-шахов. А дальше улочки, улочки, дворики, все вверх – в гору. Аул в европейском городе. Антисанитария. Ребятишек – тьма, чем беднее дом, тем больше ребятишек. Мазанки, вода в колонках. Дети босоногие, грязные, посреди помоек. Что-то вроде дворов в Лефортове в 1943–1946 годах, где обитали мы – мальчишки: та же рвань и… никакого уныния.

Памятник Нариманову (18 м!) простерся над городом и бухтой. Издали – вроде римской скульптуры.

Грубость и нежность, хлам и вечность, хаос и собранность, жадность и щедрость гостеприимства.

Почему их величества ездят с эскортом, ведь так важно побродить одному, чтобы остаться с людьми… Это такое счастье – возможность общения, даже если бродишь 4 часа один. Один ли? Это еще как посмотреть.

Июль. Подмосковье. Сочная зелень. Темнота лесов. Синь реки. «Архангельское» – санаторий МО СССР. Дворец-усадьба. Английский парк. Балюстрада. Скульптура. Вид богатейший: по одну сторону – пол-России, по другую – пол-России. Темные волны леса на горизонте. Церковь Михаила Архангела. Приземистая как изба. В оконцах кованым железом забрана. Одна из ранних церквей России. За ней крутой обрыв, под обрывом – река Москва. Деревья по бокам глубокого оврага растут кронами друг к другу – лесной шатер, в котором прохладно даже в жару.

Тишина повсюду: в номере, в корпусе, в парке. Это лечит. Отдыхают в основном старики-отставники, а можно половину Советской Армии вылечить. Старые люди в лепном убранстве.

Иные, приезжающие сюда ежегодно, отстаивают эту цитадель как свою крепость – крепость старости. Очень многим за 70 и 80 лет, столько же и их женам. Это командиры довоенного и военного времени, там их боевая молодость. А может быть, по-своему мудро? «Зачем же ты, братец, – словно говорят они, – встречаясь на дорожках парка, к нам прибился так рано? Тебе на юг, к морю, к женщинам. А здесь – прелесть осенних листьев…». Бывшие так и знакомятся: «бывший полковник», «бывший начальник штаба армии…», «бывший неважно кто». И в рассказах – их судьбы, доведенные до логического конца. И персонажи в их рассказах, кто еще почему-то жив, и сами они на фоне этого тихого молота кажутся идущими по последней дорожке, даже если она и называется Липовой аллеей и за нее заплачено. Но многие скучают по утраченной власти, живут высокими связями.

Глубокий старик в кресле. 93 года. Еле ходит. Всегда один, родных нет. Генерал-лейтенант в отставке. В годы войны и позже, всего лет 30, зам. начальника Управления военных сообщений, в том числе во времена Иосифа Виссарионовича Сталина.