Дмитрий Емец - Ошибка грифона
В голосе птицы постепенно зазвучала истерика. Она явно накручивала себя. Еще одно метательное перо опасно зазвенело в воздухе, скользнув над головой Мефодия.
Буслаев попятился и стал быстро отходить. Птица захлопала крыльями, снялась с места и устремилась за ним.
– Не Чирея, не Грызея, не Подкожница, не птица Удавница! – кричала она, тяжело перескакивая с ветки на ветку и сотрясая деревья.
– Она Гамаюн! – шепнул кто-то из кустарника. – Скажи ей «Гамаюн», а то не отстанет!
– Ты Гамаюн! – крикнул Меф.
Лицо когтистой птицы исказилось от разочарования.
– Заложили! – сообщила она мрачно. – Я знаю, кто это сделал! И кое с кем расквитаюсь!
Кустарник захохотал, да так, что листья задрожали, а с веток посыпались ягоды.
– Запомни свои слова, Лаура Беатрис Третья! Запомни их на всю жизнь! – загремел голос. – Ты обещала расквитаться со мной! Считаю до трех и требую, чтобы ты выполнила свое обещание! Один, два… Ну, я жду! Сейчас скажу «три» и выхожу!
Птица Гамаюн развернулась и, хлопая крыльями, трусливо унеслась в лесную чащу. Выждав немного, Мефодий раздвинул руками ветки кустарника. На земле сидела довольно крупная лягушка. От гнева она была ярко-красной, но уже начинала остывать.
– Поцелуй меня! – потребовала она у Буслаева.
– Зачем?
– Глупый, что ли, женщине такие вопросы задавать? Целуй!
– Только я жениться не буду! – предупредил Мефодий на всякий случай.
– Да кто бы сомневался! Ну!
Буслаев послушно поцеловал лягушку, без брезгливости отплюнув мушиное крылышко, прилипшее к длинному лягушачьему рту. И – ровным счетом ничего не произошло. Ни лягушка не превратилась в человека, ни Мефодий – в лягушку.
– Что, никак? Значит, не ты! – сказала лягушка надрывно. – Пророчество гласит: я превращусь в человека, когда полюблю того, кто меня поцелует! А я все не люблю и не люблю. И ты ведь меня не любишь? Вот в чем проблема! Все на месте: романтическая чаща, говорящие бабочки, припадочная птица Гамаюн трещит кустами, пролетают гномики из катапульт. Все есть – только любви нет!
– Ты Василиса Прекрасная? – спросил Меф.
– Нет, Василиса – моя дальняя родственница. Кстати, никакая она не прекрасная, но это строго между нами. А я Василина Ужасная, – серьезно объяснила лягушка. – Улавливаешь разницу? Василина – это почти василиск. Я умею взглядом превращать в камень, оттого Гамаюнша меня так и боится.
– А-а! – протянул Меф. – А как мне выбраться отсюда?
Лягушка задумалась, пристально разглядывая Буслаева. Ее горло то надувалось, то сдувалось.
– Выбраться – запросто! – сказала она наконец. Шевельнула лапкой, и прямо из воздуха выкатился золотой клубок. – Он выведет тебя из Чащи Нежити прямиком к Дому Светлейших!
Василина Ужасная выстрелила липким языком и, проглотив пролетавшую стрекозу, сплюнула крылышко.
– Что-то не так с этой стрекозой! Вкус не типичный, – сказала она задумчиво. – Не удивлюсь, если это была какая-нибудь заколдованная девушка. В начальный период истории древние боги очень злоупотребляли массовыми превращениями.
– Мы в Чаще Нежити? – спросил Меф, прокручивая в голове полученные инструкции.
– Ну да. А куда еще нежити деваться, кроме как в чащу? Из человеческого мира нас вытурили, а здесь хоть жалеют.
Василина Ужасная плаксиво квакнула, и из ближайшего болотца ей отозвалось еще лягушек десять, тоже, видимо, волшебных. Подождав, пока гвалт ее товарок смолкнет, Василина Ужасная посмотрела на Мефа и таинственно коснулась лапкой рта.
– Только вот какой тебе совет! Ты им сюрприз сделай! Обрадуй их! – прошептала она.
– Кого «их»?
– Их, всех! Светлых! Ты ведь Мефодий Буслаев?
– Откуда ты знаешь?
– Ну как же? А волосы? А отколотый зуб? Думаешь, я стала бы целоваться с кем попало?!
В голосе лягушки было столько негодования, что Мефодий виновато кашлянул.
– Это ведь тебя Ладья Света привезла? Видела я, как она у нас над леском летела. Надо было тебя сразу к Дому Светлейших везти, да ветер, видать, не попутный случился. Вот ладья тебя в чащу и сгрузила. Светлые там теперь небось измаялись. Цветочки готовят, плакаты пишут. «Пример для подражания», «Лучший боец света вернулся на родину», «Буслаев – ты наш кумир!» Ну и другое, может, что. Мне отсюда из леса не видно.
– Да ну, ерунда какая! – фыркнул Меф. – Разве я лучший?
– Ну-ну, не скромничай! А какой же ты? Худший? Кто Джафа победил, кто к свету из мрака шагнул? Ты теперь в Эдеме номер один, ну после Троила, конечно…
Мефодий смутился. Он хоть и не считал себя первым после Троила – но с какой стати лягушке обманывать? Да, глупейший момент. Тебе будут говорить: «Ты первый!», а ты будешь краснеть как принцесса и повторять: «Ну что вы! Я обычный парень! На моем месте это сделал бы каждый!.. Давайте поговорим о чем-нибудь другом! Как цветочек этот называется?»
– А нельзя ли как-нибудь избежать всего этого? – спросил Меф.
– Чего?
– Ну, торжественной встречи!
Василина Ужасная радостно квакнула:
– Это правильно! Ква! Квазимудро! Ты хочешь войти в Дом Светлейших запросто, незаметно, без помпы! Скромность – вот истинное величие! Не сомневайся – это поймут и оценят!
– Так можно или нельзя? – нетерпеливо повторил Меф.
Лягушка надолго задумалась, изредка вкрадчиво скашивая на него круглые глазки.
– Есть один способ! Ты, как клубок тебя приведет да обратно укатится, по сторонам смотри! Перед Домом Светлейших будет оградка, а в ней – ворота. Ты к воротам не иди, левее огибай, по тропочке, вдоль кустов. Ищи, где можно через кусты протиснуться к самой стене Дома Светлейших. Там маленько горячо будет, но ты ближе к кустам жмись! Не сгоришь! И крадись до самого входа!
– Думаешь, проскочу?
– Конечно проскочишь! Ждать-то тебя у ворот будут. А там внутри уж как-то глупо с транспарантами бегать. Ну, может, сунут цветочки – да и все дела… И сразу на третье небо спеши! Теперь-то ты там сидеть будешь, рядом с Троилом! Ну, может, переведут его в более скромный кабинет, а ты уж в его старый!
Василина Ужасная махнула лапкой, и зависший в воздухе клубок, вздрагивая от нетерпения, упал на траву.
– Только вот совет! Клубок руками не трогать!
– А что будет, если трону?
– Ну что-то да будет! – уклонилась от прямого ответа лягушка. – Ну ступай! И как Шмыгалку увидишь, передавай ей привет от Василины Ужасной! Мы с ней старые подруги. Договорились?
Мефодий пообещал. Лягушка легонько подула, и клубок, ускоряясь, покатился сквозь чащу. Катился он быстро, не разбирая дороги. Буслаев несся за ним как молодой лось. Перемахнул через поваленные стволы, кувырком скатился в ручей и едва не сломал ногу, прыгая по скользким валунам. Клубок даже не попытался приостановиться, золотым мячиком прыгая далеко впереди.
Лес, по которому бежал Мефодий, был полон жизни. Легкие, как дуновенье ветра, дриады раскачивались на ивовых ветвях. В ручье плескалась полупрозрачная наяда, а хмурый козлоногий сатир караулил ее за большим камнем, готовя сеть из водорослей. Заметив вынырнувшего из чащи Буслаева, он слегка смутился, спрятал дубинку за сеть и сказал: «Чего смотришь? Я, может, предложение сделать хочу! И вообще я тут рыбу ловлю!»
На поляне у озера трое водяных забивали козла. Козел блеял и бодался. Потом, поддев одного из водяных рогами, вырвался и умчался на луг, где в невесомо легком серебристом ковыле ходила небольшая группа кентавров. Взрослые кентавры неспешно беседовали, а юные носились, взбрыкивая как жеребята, и то и дело падали, чтобы поваляться в траве.
Клубок скользил в траве, изредка высоко, метра на два, выпрыгивая из нее, чтобы Меф мог его разглядеть. Опасаясь отстать, Буслаев разгонялся все быстрее. В какой-то момент он потерял клубок из виду. Остановился, растерянно вертя головой, взбежал на холмик, опять огляделся и, ничего не увидев, наудачу нырнул в траву, продолжая то примерное направление, в котором они двигались до сих пор.
И именно в это мгновение клубок выпрыгнул из травы у него перед глазами. Мефодий машинально махнул рукой и поймал клубок в ладонь. Клубок, точно взорвавшись, распутался и с ног до головы обвил его золотой нитью. Буслаев рванулся, пытаясь порвать ее, но бесполезно. Он уже больше походил на кокон, чем на стража. Пытаясь съежиться в надежде, что нити соскользнут с него, Мефодий невольно сделал выдох и слишком поздно понял, что, выдохнув, он одновременно и подул, то есть сделал то же, что делала лягушка, отправляя клубок в путь.
Клубок заметался, опутывая Мефодия еще больше и придавая ему округлую форму, а потом рванул прямиком через луг, неся Буслаева в себе. Мефодий прыгал внутри клубка, точно закатанный в снежный ком. Шар подпрыгивал, шлепался в траву, катился по кочкам, по косогорам, и Буслаев, мгновенно потерявший ориентацию, потому что земля и небо посекундно менялись местами, удивлялся лишь тому, что до сих пор не свернул себе шею.
