Палачи и придурки - Юрий Дмитриевич Чубков
— Спасибо, братья! — закричал Илья Петрович. — Спасибо, русские люди! Не дали упасть до конца, до самого дна! — тут слеза пробилась в его голосе, и на сей раз, изловчившись, все же поклонился он земно, даже правой рукой земли коснулся. — Простите, братья! Простите и прощайте! Не поминайте лихом!
В этот момент заметил он жалкую личность в грязной майке, в рваных бесформенных штанах, со сморщенным, заросшим седой щетиной красным личиком. Личность эта вертелась около ларька в надежде, что какой-нибудь щепетильный гражданин не допьет пиво и можно будет выклянчить. Попадались такие щепетильные довольно часто, которым, видите ли, не нравилось пиво. Так вот, заметив эту жалкую личность, Илья Петрович воспрянул.
— Тебе плохо, брат? Холодно? На! — он сорвал с себя моднейшую, из плащевой ткани, со множеством складок, карманов и молний куртку и накинул на грязные плечи оборванца. — Носи и помни. Пива ему! Всем пива! Я угощаю! — оборванец с испугу хотел было юркнуть за ларек, но, услышав про угощение, остался.
Илья же Петрович выхватил из кармана четвертную бумажку и небрежно бросил в окошко.
— Я угощаю! Всех, кто будет подходить, поить бесплатно! Аркадий Семенович! Где вы там! Хотите пива?
— Ни, ни, ни! — замотал головой Аркадий Семенович. Завязшая в голове его неотступная мысль гнала его домой, и он мучился, глядя на Илью Петровича. — Послушайте...
— Ну а я выпью! Выпью с народом!
Тут же из окошка выплыла услужливо полная кружка. Люди с азартом прятали свои деньги и жались поближе к ларьку, чтобы получить законное, дареное, пока не передумал щедрый человек или не нарушилась веселая история каким-нибудь другим образом. Некоторые, правда, кривились презрительно:
— Па-адумаешь! Он угощает! Да я сам кого хошь угощу!
Но их затирали, с их презрительными усмешками.
— Послушайте, Илья Петрович! — Аркадий Семенович потянул приятеля за рукав. — Мне нужно домой, срочно...
— Все, идем! — Илья Петрович допил пиво. — Прощайте, братья! Ответили ему веселым гулом, и, всем сделав рукой общий привет, он подхватил Аркадия Семеновича, повлек его дальше в счастливейшем настроении.
— Вы поймите, ведь этого больше никогда не будет! Будет все: шикарные рестораны, бары, свежее пиво, но вот этого жалкого пивного ларька с тысячекратно разбавленным пивом, которое порядочный европеец и в рот бы никогда не взял, уже больше не будет. Да что европеец! Негры в Африке вряд ли когда-нибудь пили такую гадость! Но вот свое, родное! И рожи эти — паскудные, но свои! Эх, как мы еще затоскуем!
Все-таки вели их таинственные силы, божества-покровители пьяных, потому что счастливо миновали они все опасности, подстерегающие выпившего человека в большом городе. И при подходе уже к самому дому высветилась, очертилась четко та навязчивая мысль, что не давала покоя Аркадию Семеновичу.
— Понимаете, — остановился он, — я не могу уплыть, не сказав ей ничего. Не могу просто так исчезнуть. Пусть узнает, а там хоть к черту...
— О-о! Женщина? — посерьезнел Илья Петрович. — Это святое. Так идемте и скажем. А еще лучше возьмем ее с собой.
— Бог с вами! Какое там — возьмем! Сказать и уйти — это самое большее!
— Можно и так. Тоже благородно.
Они вошли в подъезд, и тут приказал Аркадий Семенович своему мятущемуся от алкогольного тумана и любовного томления сердчишку: веди! И сердчишко, мучаясь, повело его и привело на четвертый этаж к внушительного вида двери в строгом дерматиновом фраке. Перед такой дверью подогнулись ноги у Аркадия Семеновича, все же машинально занес он руку к белой кнопке звонка, но тут сердчишко дернулось, заскреблось, завырывалось — вниз, вниз! Однако жарко дышал за спиной Илья Петрович, да и алкогольный пар затуманил, накатил новой волной.
— Звоните же! — прошипел ему в затылок Илья Петрович.
И он надавил пальцем на белую кнопку, и неземная какая-то небесная музыка прозвучала за дверью. С минуту длилось молчание, но вот тихонько что-то стукнуло, дверь бесшумно отворилась и явилась в дверном проеме она — Прекрасная Дама. Не удивилась, спокойно смотрела на Аркадия Семеновича этим своим странным взглядом синих глаз — чуть-чуть мимо и ждала. Не было на ней моднейших женских доспехов — простенькое платьице обнимало тонкое, стремительное тело, повязан был аккуратненький фартучек, из-под платьица же струилась белизна ее легких, по-домашнему ничем не защищенных сейчас ног, и эта белизна так резанула по глазам Аркадия Семеновича, что он застыл с раскрытым ртом, произнеся только: «Я...» Она стояла и ждала с улыбкой, все так же глядя чуть-чуть мимо. Вдруг Аркадий Семенович бухнулся на колени и залепетал невнятное, откуда с трудом разобрать можно было:
— Божественная... волею судеб... не могу молчать...
— Зачем же на колени, — произнесла она, встаньте, прошу вас.
Впервые в жизни услышав ее голос, Аркадий Семенович совсем смешался и замолчал. Тут кавалергардом щелкнул каблуками за его спиной Илья Петрович и так энергично склонил голову, что лязгнули зубы.
— Имею честь! Илья Петрович Шмитько, врач. Позвольте, я объясню. Мой друг... и я... в общем, мы уходим в плавание.
— Вы разве моряк? — удивилась она, обращаясь к Аркадию Семеновичу, чуть склонившись к нему.
Аркадий Семенович замотал головой.
— Нет, нет! — поспешил Илья Петрович. — Мой друг — известный писатель. Плавание наше... м‑м... несколько своеобразно. Можно сказать, это научная экспедиция. Так вот, расставаясь с вами на... неопределенное время, может быть навсегда...
— Даже так? — подняла она тонкие брови.
— Ваш образ.... — с трудом выдавил из себя Аркадий Семенович.
— Да, да, мой друг просит у вас фотографию на память, — перевел Илья Петрович. — Дабы лицезреть, так сказать, и...
— Отчего же нет? Пожалуйста. Только встаньте с колен, умоляю, — произнесла она просто и повернулась, чтобы идти.
В это время раздался из глубины квартиры противный мужской голос:
— Маруся! Кто это там?
— Не волнуйся, милый, это ко мне! — ответила она с некоторым пренебрежением и исчезла.
— Какое прекрасное, звучное имя! — бормотал Аркадий Семенович на дрожащих ногах.
— Вы что же, и имени
