Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Получили ли Вы, дорогой мой, мое письмо к Вам в Париж, в котором была вложена вырезка из английской газеты? Я думаю, что она не застала Вас уже в Париже. До свидания, дорогой мой, милый друг. Дай бог Вам набраться здоровья за летнее время и отдохнуть скорее от парижских утомлений. Всею душою всегда Вас бесконечно любящая

Н. ф.-Мекк.

334. Чайковский - Мекк

С. Майданово,

28 июня 1886 г.

Милый, дорогой друг мой!

Меня весьма обрадовало, что на заголовке письма Вашего стоит Гуpьево. Если Вы выехали из Плещеева, значит, что, слава богу. Вы совершенно здоровы. Грустно только было узнать из Вашего письма, что симпатичная Александра Карловна нехорошо себя чувствует.

С Leo Delibes я не виделся, и потому не могу отвечать на вопрос Ваш. Он был у меня, но не застал дома и оставил карточку с самой лестной надписью. На другой день я пошел к нему и тоже не застал его. Затем мы должны были видеться в консерватории, куда меня на фортепианный экзамен пригласил А. Тhоmas, но какое-то заседание Академии помешало ему явиться. Таким образом, Delibes очаровал меня своей любезностью (которую я ценю особенно, ибо после Бизе считаю его самым талантливым французским музыкантом), не видав меня.

Я виделся с Соlоnne несколько раз. Он был в отношении меня весьма любезен и между прочим выразил желанье устроить концерт из моих сочинений и просил меня послать ему в Aix-les-Bains несколько новых моих партитур, дабы в течение лета установить программу. При этом он постоянно жаловался на свою бедность и на страшную конкуренцию (concurence terrible) Lamoureux. Mackar говорил мне, что в этих словах заключается намек на взятку и что Colonne вообще пользуется репутацией очень не бескорыстного деятеля.

Что касается Lamoureux, то он тоже рассыпался в любезностях и надавал множество обещаний. Так как он вовсе не интересовался “Манфpeдом”, то я и не начинал об этом разговора.

Относительно вопроса, вспоминает ли Виардо Тургенева, скажу Вам, что не только вспоминает, но почти всё время мы о нем говорили, и она подробно рассказывала, как они вместе писали “Песнь торжествующей любви”. Писал ли я Вам, милый друг, что я провел два часа у Виардо в перелистывании подлинной партитуры Моцарта (“Дон-Жуан”), которую еще лет тридцать тому назад муж Виардо случайно и очень дешево приобрел? Не могу выразить чувства, которое охватило меня при просмотре этой музыкальной святыни! Точно будто я пожал руку самого Моцарта и беседовал с ним. Поля Виардо я не видел, его не было в Париже.

Брандуков с своей сожительницей окончательно разошелся, но она живет на его счет в Германии.

Я очень доволен и счастлив, что нахожусь у себя. Принялся очень энергически за работу, но решил отныне вообще работать не так упорно, а именно, после своего обеда и большой прогулки я уж ничего не делаю, кроме чтения, писания писем и т. д. По крайней мере, летом я хочу не насиловать и не утомлять себя, подобно тому, как я делал, например, в прошлом году, сочиняя “Манфреда”.

Слава богу, наступили теплые дни. Дай Вам бог здоровья и всякого благополучия, дорогая моя!

Ваш до гроба П. Чайковский.

335. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

7 июля 1886 г.

Дорогой, несравненный друг мой! Я очень рада, что Вы находитесь теперь в уголке, который Вы полюбили, но прошу Вас горячо, милый, дорогой друг мой, не утомлять себя работою, и уже если Вы не поехали в Vichy для здоровья, то стараться поправить его в Майданове. А что, Вы не пьете Vichy здесь? Ведь это всё же может принести Вам большую пользу,

У меня третий день болит голова, но я не хочу уже откладывать писать Вам, так как не знаю, когда она пройдет. Я, вероятно, скоро уеду за границу, куда-нибудь к морю, подышать морским воздухом, но это будет не надолго, потому что к 1 сентября я должна быть опять в Плещееве, чтобы взять к себе Сашиных детей на время ее разрешения, которое должно произойти в конце сентября. Для этого она приедет в Москву, а я возьму детей к себе в Плещееве, и так как по этому случаю мне придется остаться в России до октября месяца, то я и хочу проехаться теперь, потому что я давно уже не путешествовала летом, и к тому же мне, как человеку нервному, очень трудно просидеть полгода на одном месте. На днях у меня был Володя, который вернулся из Аахен. Вид у него хороший, но, конечно, летом все люди чувствуют себя лучше, а вот что скажет зима.

Я вижу, дорогой мой, что Вы не получили моего последнего письма в Париже; вероятно, оно уже не застало Вас там. В этом письме я, между прочим, спрашивала Вас, какого размера наследство, которое получил Лев Васильевич от двоюродного брата. Есть ли что-нибудь еще, кроме гродненского имения, есть ли капитал и как велико гродненское именье; ведь, говорят, он очень был богат?

Очень интересные знакомства Вы сделали в Париже, дорогой мой. А мой приятель Colonne оказывается каким попрошайкою. Конечно, он недаром плакался перед Вами на свою бедность и, я думаю, врал, потому что его же концерты всегда полны.

Как я живо сочувствую Вашему ощущению при просмотре партитуры “Дон-Жуана”. Да, Моцарт был земной ангел. Будьте здоровы, мой милый, несравненный друг. Всею душою всегда Вас безгранично любящая

Н. ф.-Мекк.

336. Чайковский - Мекк

С. Майданово,

8 июля 1886 г.

Милый, дорогой друг мой!

Ради бога, простите меня. Письмо, в коем Вы меня спрашивали о размере полученного Львом Васильевичем наследства, я получил в Париже перед самым моим отъездом и собирался ответить Вам, когда получу об этом предмете более точные сведения, и забыл предупредить Вас о том, что отвечу позднее. Теперь, хотя и прежде я знал приблизительно размер состояния покойного, я могу с большей уверенностью ответить Вам, что он никогда не был богат, но имел весьма порядочное имение, купленное им в Гродненской губернии в то время, когда служащим в Западном крае лицам делались всякие льготы ради руссификации края. Впоследствии он завел в нем порядочное хозяйство. Капиталов не имел никаких. Будучи очень переменчивого характера, он часто менял свои завещания, и их в настоящее время в Гродно имеется несколько. Так как в последнее время покойный сердился на Льва Васильевича за то, что он не исполнил какого-то каприза его, то думали, что, быть может, в Париже есть еще новое завещание, лишающее Л[ьва] В[асильевича] наследства, но такового не оказалось. Таким образом, имение его перейдет в собственность Л[ьва] В[асильевича] и значительно увеличит его средства (оно, если не ошибаюсь, может приносить тысяч пять-шесть дохода), но не сделает его богатым. Сестра пишет мне, что французские родственники покойного требуют от Л[ьва] В[асильевича] большую сумму за то, что они в последние месяцы будто бы содержали и лечили его на свой счет. Бывший же камердинер его, француз, предъявил на Л[ьва] В[асильевича] иск в несколько тысяч рублей, которые будто бы истратил на поддержание хозяйства в имении и не успел получить их с умершего. Впрочем, в Каменке до сих пор еще не знают подробностей о размере унаследованного имущества, ибо завещание еще не вскрыто и не утверждено. Когда все разъяснится в точности, я сообщу Вам.

Милый друг! Я не буду пить воды Виши в деревне, ибо для успешного действия вод прежде всего нужно ничего не делать, а я теперь не могу не работать. Здоровье мое настолько хорошо, что можно еще подождать немного и будущей весной уже специально поехать лечиться на месте, и не имея никакой работы, требующей спешности.

Работа моя, слава богу, идет хорошо. Вырезку из английской газеты, присланную в Париж, я получил уже здесь. Премного благодарен Вам за нее.

Мне бы хотелось знать, дорогая моя, как идут музыкальные занятия Владислава Альбертовича. Когда он будет иметь свободную минутку, рад буду получить письмо от него.