В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан
Однажды Сергей Владимирович попросил меня прочитать книгу его воспоминаний:
– Почитай, скажешь, что мне дописать.
Работа не из легких. Пришлось влезать в литературные журналы, энциклопедии, сидеть в библиотеках. Когда я сделала, что смогла, Сергей Владимирович с благодарностью забрал книгу, распухшую от вклеек, подписей и надписей.
Прошло время. Я несколько раз спрашивала, удалось ли поработать над редактурой. Сергей Владимирович каждый раз говорил, что теперь ему тяжело иметь дело с прозой.
– Лл-лучше я тебе сс-стих-хи напишу.Когда русские люди были еще редкими гостями в Тунисе, мы с мужем часто выезжали туда: он по делам, я – открывала новое туристическое направление для россиян. И так получалось, что каждый раз, когда я возвращалась оттуда, немедленно появлялся Сергей Владимирович. Увидев меня, румяную и посвежевшую, он долго расспрашивал про эту малоизведанную страну, до которой всего-то три с половиной часа лету и после которой люди так хорошо выглядят [57] . Вот что из этого вышло…
– Нн-на, возьми, когда помру, продашь на СОТБИС, – сказал однажды Михалков, с улыбкой протягивая разорванный конверт.
Мурашки побежали: на конверте был черновик двух его последних стихотворений «Стихия» и «Деревья» с посвящением Ольге Муравьевой.
В стихотворении «Стихия» речь шла об урагане, разыгравшемся в одной южной стране… Вероятно, память так запечатлела мои рассказы о Тунисе в голове у поэта. Или я со своим активным характером ассоциировалась у него со стихией?..
Стихотворения «Стихия» и «Деревья» были опубликованы в большом сборнике его произведений, которое издательство выпустило к 90-летию Сергея Владимировича Михалкова в 2003 году [58] . Из ложной скромности мы не поместили посвящение. Надеюсь, теперь исправимся, чтобы автор не обиделся.
Однажды Сергей Михалков неожиданно заговорил со мной о Боге. Впервые за двадцать с лишним лет знакомства. Ему было девяносто пять, без трех месяцев. Но это очень личное. Пусть это останется между нами: писателем и редактором…Леонид Каюков [59]
Где-то в конце 60-х я работал в группе В.М. Котеночкина [60] мультипликатором на киностудии «Союзмультфильм».
Нашу группу пригласили на просмотр.
Директор студии Михаил Михайлович Вальков и Сергей Владимирович Михалков вошли в просмотровый зал и сели на последний ряд. Сеанс начался. На экране – американская статуя свободы. Из глаз статуи появляются полицаи с дубинками, кажется, что статуя плачет, затем на статую одевается куклуксклановский балахон и т. д.
Сюжет закончен, зажигается свет.
Сергей Владимирович говорит редактору Раечке Фричинской:
– Нужен текст. – И тут же выдает: – Американская свобода меняет облик год от года!
Следующий фильм «Пророки и уроки». После просмотра фильма в зале тишина.
Михаил Михайлович Вальков, обращаясь к Сергею Владимировичу, спрашивает:
– Ну как?.. А что не так???
Сергей Владимирович, подняв глаза вверх, говорит:
– М-м-мне для съемки нужна девушка… лет пятнадцати, блондинка, красавица, грудь ВВООО!!! Приводят девушку пятнадцати лет. Блондинка, красавица, грудь BOO!!! Н..НО – не ТО!
Все засмеялись.
B. М. Котеночкин встает и говорит:
– Сергей Владимирович, я понял, где НЕ ТО! Спасибо! За неделю исправим.
C. В. Михалков, прощаясь, пожимает Котеночкину руку и приглашает:
– Жду вас через неделю на «Мосфильме» в редакции «Фитиля».
С детских лет мы помним стихи, сказки и басни этого великого, мудрого человека.
Дмитрий Жуков [61] Каков, а!
В семидесятые годы прошлого века я был еще молод. Пятьдесят лет, как мне кажется теперь, – далеко не преклонный возраст. Сил хватало засиживаться за письменным столом почти до утра. А в восемь меня разбудили и позвали к телефону. «Это что еще за жаворонок?» – думал я, бредя к трубке. Из нее послышался высоковатый голос с запинкой:
– …Ээт-то Михалков.
– Привет, Никита, – сказал я.
– Ээт-то Сергей Владимирович.
Сон с меня как ветром сдуло. С Никитой мы живали бок о бок в Коктебеле. Играли в теннис. Я даже выиграл у него в турнире один гейм, а во всех остальных он разделал меня под орех. Молодой, сильный, с детства играл, бегал каждое утро вдоль моря по десять километров.
А с Сергеем Владимировичем я знаком не был. Он витал где-то высоко, на начальственных должностях. Зато стихи его крепко сидели в голове с довоенного детства, а потом и басенные строчки. А тут – звонок…
И стал он нахваливать книгу, которую я написал. Какую же книгу, думаю. У меня уже несколько солидных вышло. А он говорит, что прочел «Корни». Если кто помнит, тогда при «Огоньке» издавались такие тощие книжонки с портретами авторов на бумажных обложках. Обычно они содержали несколько рассказов или очерков, печатавшихся в журнале. К вящей славе авторов, они лежали во всех киосках «Союзпечати», и всяк их видел. А может, и читал короткую аннотацию о том или ином авторе.
Такой и была моя книжица «Корни» – о подвижниках, боровшихся за сохранность русской культуры. Суть ее укладывается в три фразы:
«Живое чувство патриотизма должно проявляться естественно, на основе гордого сознания крепости и вечности тех корней, на которых выросла наша культура. Величие народа покоится на его прошлом – и давнем, и недавнем. Отними это прошлое, и останется просто громадная пестрая толпа, неспособная строить свою будущность».
Я готов был утверждать это и тогда, когда к власти пришли олигархи, растащившие страну, задушившие такое понятие, как совесть, что позволило известному эстрадному рифмачу назвать патриотизм последним прибежищем негодяев и слинять за рубеж. А за полтора десятка лет до этого я радовался и гордился, что такой замечательный поэт, как Сергей Михалков, не поленился позвонить мне в восемь утра. Ну, вы меня понимаете…
Потом мы встречались не раз, и я всегда удивлялся, сколь тонок в своих суждениях Сергей Владимирович, сколь остроумен и лукав – припечатает кого-нибудь, а придраться невозможно. Хорошо, что не тебя, подумаешь.
Жизнь у него была большая, наполненная событиями, о которых я знаю мало, поскольку никогда не ходил в литературных генералах. Слухи о нем доносились хорошие. О доброте его – он всегда был готов прийти на помощь брату-писателю в трудную минуту, когда речь шла о жилье или о чем-нибудь другом, сопоставимом. Звонил в «инстанции», хлопотал, но попрошаек не уважал. Слышал я расхожее, будто бы сказанное кому-то: «П-помочь помогу, а денег не дам… Я ж-жадный!»
Помню урок уважения к книге, который преподал он мне где-то на рубеже тысячелетий, когда я посетил его в кабинете на Поварской. Болтали о всякой всячине, а потом он спросил о книжке, принесенной мной и лежавшей на столе задней обложкой вверх.
– Что это?
– Да так… моя книжка. Только что вышла.
– Во-первых, – сказал он, – не книжка, а книга. А во-вторых, о ней надо было сказать мне в первую очередь. Я бы так и поступил. Говорить о только что вышедшей книге – святое дело.
Испытав некоторую неловкость, в душе я согласился с ним. Бравада скромностью была уничижением паче гордости.
Жизнелюбие не покидало его до старости. Как он гляделся, стройный, осанистый, в открытом кабриолете рядом с красивой женой, сидевшей за рулем!
Как-то, не помню уж года, я решил поздравить его с днем рождения. Позвонил на квартиру – гудки. Позвонил на дачу – тоже гудки. Позвонил Никите Михалкову.
– Где отец? – спрашиваю.
– В больнице. Шейку бедра сломал…
– Как! Лет десять назад с ним такое уже было.
– Это другая нога…
И Никита рассказал мне, как приехал к отцу, а тот беспомощно лежал на полу в окружении врачей и близких, как стал звонить медицинским светилам, а те спрашивали, сколько лет пациенту, и отказывались от операции, боясь, что не выдержит наркоза. Никита вспомнил, что в свое время отец долечивал ногу в Мюнхене, и позвонил тамошним докторам. Те сказали, что берутся сделать операцию, привозите, мол. Никита договорился с МЧС о доставке отца в Баварию. Там быстро сделали все анализы и буквально на другой день удачно прооперировали.
– А впрочем, – добавил Никита, – завтра в семь вечера у меня будет с ним телефонный разговор. Приезжай ко мне на Николину Гору. Приезжайте вместе с Ирой.
Мы с женой поехали. Была Масленица, был всякий кинематографический, не очень знакомый народ. Ира с Татьяной Михалковой ударились в воспоминания, как они с детьми лет тридцать назад встречали симферопольский поезд, из которого вывалились мы с Никитой и Олегом Михайловым, почти опустошившие ящик с «брютом», который поручил привезти Андрон… Но это уже совсем другое время и другая история, весьма занимательная.
Ровно в семь Никита поговорил с отцом и передал мне трубку.
– Дорогой Сергей Владимирович, – сказал я, – поздравляю с днем рождения, а за ваше здоровье мы сейчас с Никитой выпьем…
– Только не напейтесь! – послышалось из телефона. – А впрочем, я сам пойду сейчас же в ресторан…
