В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан
С тех пор «Букваренок» переиздавался двадцать раз и в каждом издании я, в благодарность Сергею Владимировичу, обязательно помещаю его добрые слова, ставшие охранной грамотой моей книги.
Сколько таких охранных грамот было написано Михалковым, сколько поддержано талантливых писателей и художников, сколько выдвинуто на международные премии, я, будучи вице-президентом Совета по детской книге России, знаю не понаслышке.
Но вот странность, которая не укладывается в голове и не находит никакого человеческого оправдания. Это – неблагодарность. Есть такая народная мудрость: самое неблагодарное дело – ждать благодарности за добрые дела. Сам Сергей Владимирович и не ждал никакой благодарности, не ради нее он помогал людям. Для него делать добро было так же естественно, как яблоне приносить яблоки. Только иногда он искренне, по-детски удивлялся: «За что же они после всего поносят меня?»
На торжественном отпевании в храме Христа Спасителя, к Сергею Владимировичу, покрытому государственным флагом России, пришли проститься любящие его родные, друзья, издатели, читатели. Писателей было трое. А Михалков этого и не заметил. Ему было не до них. Он был уже далеко, в вечности, где все счастливы и любят друг друга.
Виктория Лепко [50] (Из книги «Вне игры» [51] )
…Прослушав весь мой репертуар, Цецилия Львовна [52] вдруг спросила: «А ты не можешь мне прочитать еще какую-нибудь басню?»
Этого я никак не ожидала, и, мучительно соображая, вдруг вспомнила, что когда-то в детстве читала басню С. В. Михалкова «Заяц во хмелю».
«Ну-ка, почитай!» – оживилась Мансурова. К концу моего чтения она уже хохотала и, радостно махнув рукой, сказала: «Вот это и будешь читать при поступлении! Приходи весной сразу на второй тур!»
Я летела домой на крыльях.
Даже не знаю, когда и почему я в детстве выучила эту басню. Может быть, подражая Игорю Ильинскому, не помню. Но читала я ее по-другому, по-своему, помню, что друзья родителей всегда весело смеялись. Как-то мама [53] с Владимиром Павловичем Бурмейстером [54] поехали на Николину гору. Там была дача вдовы Семашко, М.Я. Гольдиной, там же жил друг Владимира Павловича, Александр Клейн [55] . Короче, меня взяли с собой, погулять на воздухе несколько дней. В это время на Николиной горе отмечали какой-то семейный праздник. Вечер шел на открытой эстраде, на лавочках сидело много народа, а весь концерт вел сам Сергей Владимирович Михалков. Вокруг эстрады, в кустах, сидели дети, кто-то пытался залезть на сцену, а я, разумеется, торчала за кулисами. Мне всегда там было особенно интересно. Кроме меня, там были ещё дети, но один мальчишка лет семи очень выделялся из всех. Он ходил очень важно, как бы свысока глядя на нас. Терпеть я не могла таких. Я и отличников не любила, все они были какие-то воображалы. У нас с девчонками во дворе всегда было равенство, а тех, кто нос задирал, могли и отлупить. В общем, я все смотрела на этого мальчишку и никак не могла понять, чего он так задается. Между прочим, моя мама даже выступала на сцене. Ее просили станцевать цыганский танец, и, как всегда, она имела огромный успех. Ну и что? Я ведь из-за этого не стала нос задирать! И главное, что этот мальчишка все передо мной ходил и так на меня вызывающе посматривал. Вдруг слышу, объявляют: «А сейчас выступит Никита Михалков». Я из-за кулис чуть не вывалилась. Вот оно что! Так это сын Михалкова! Вот почему он так воображает. Вышел этот шкет на сцену, все зааплодировали, а он так важно подошел к роялю, где сидел какой-то серьезный композитор, и запел:
Очаровательные глазки,
Очаровали вы меня!..
А сам в мою сторону косится. Ну, конечно, успех был большой, хотя мне показалось, что пел он не очень интересно. «Ну, – думаю, – ладно, я тоже выступать могу не хуже тебя». Подошла я к Сергею Владимировичу и говорю: «А можно мне тоже выступить?» Он так удивился и спрашивает: «А что ты, девочка, делать будешь?» Я говорю: «Я прочитаю вашу басню «Заяц во хмелю»!»
Он еще больше удивился, а потом говорит: «Хорошо! А как твоя фамилия?» И пошел на сцену объявлять.
Мама мне потом говорила, что они чуть с лавочки не упали, когда Михалков сказал: «А сейчас Вика Лепко прочитает басню «Заяц во хмелю».
А я тогда ничего не боялась, вышла и стала читать. В общем, пока я читала, зрители то смеялись, то аплодировали, а когда закончила и поклонилась, кто-то даже «Браво!» крикнул. Вышла я за кулисы, а этот Никита стоит в углу и так с интересом на меня смотрит. Тут сам Михалков подошел ко мне и сказал: «Ну, ты молодец! Спасибо!» и дал мне плитку шоколада. Хотела я Никите половину дать, чтобы не огорчался, а его уже и след простыл. Ну и пусть. Зато теперь знать будет, что нечего задаваться…
Ольга Муравьева [56]
Я так соскучилась по нему, мне так не хватает этого замечательного человека, с которым мы говорили обо всем. Кажется, «мое» ему было интересно. Теперь это так редко случается…
– Нн-ну, как у тебя дела? – говорил знакомый голос из телефонной трубки. Спрашивая таку редактора, многие подменяют значение сказанных слов, имея в виду: скажи, как там МОИ (издательские) дела.
Быстро соображаю, что сказать: «Эта книга в типографии, та на иллюстрировании…»
– Нн – нет, ты мне скажи, как у ТЕБЯ дела, – делает он смысловое ударение.
Теперь от ответа не уйти. Семья, книги, поездки, есть ли новые хорошие рукописи… – все выкладываешь как на духу.
Сергей Владимирович звонил в издательство довольно часто, примерно раз в неделю.
Приезжал чуть реже. И тогда по издательству разносилось: «Михалков у Муравьевой!» Все сбегались ко мне в кабинет: кто книгу подписать, кто поздороваться. Которые робели зайти, сновали мимо дверей, чтобы просто поглазеть… (Предполагаю, такое случалось в каждом издательстве.) Надо сказать, он всегда помнил в редакции по именам всех – не только старых знакомых, но и всех новеньких, которые не верили своим глазам – неужели это настоящий писатель Михалков! Только свои последние полгода Сергей Владимирович перестал живо интересоваться, а как дела у Наташи, Тани, Гали… Видно, уже неважно себя чувствовал. И тогда я (одна или с его редактором
Галиной Сергеевной Коненкиной) по делам приезжала к нему домой.
Стол мой, всегда заваленный рукописями, макетами, книгами, письмами, представлял для Сергея Владимировича большой интерес. Он всегда садился напротив. Брал рукопись сверху стопы, пролистывал и быстро ставил «диагноз»:
– Гг-говно! Нн-ну, что это за с-сти-ххи!
Припечатывал так припечатывал. Да и поделом: кто берет
в руки перо, головой отвечает перед читателем. Я очень жалею, что не записывала за ним, потому что за наше знакомство слышала от Сергея Владимировича много рожденных при мне «афоризмов», каких-то особенных. Так сказать мог только он. Просто потому, что так думал. А я думала, что он будет всегда: звонить, приезжать, работать, и что это счастье общения не закончится никогда…
Был жаркий июльский день 1985 года. На улице – парилка. В издательстве все ползают от духоты, точно мухи (дело происходило в стенах издательства «Малыш»). И тут открывается дверь, входит Сергей Владимирович Михалков. Яркий светлый пиджак, искра в глазах. Он приехал к своему литературному редактору – Степченко Элеоноре Васильевне. Сел на стул прямо напротив моего стола. Смотрит.
А я-то юная совсем. Куда глаза девать?!
– Вот, познакомьтесь, Сергей Владимирович, это наш молодой перспективный редактор, – говорит ему про меня, опираясь на букву «О» заведующий редакции художественной литературы Филев Борис Аркадьевич (к сожалению, рано ушедший), он был родом откуда-то из Поволжья.
Недолго думая, Михалков, к моему ужасу, говорит:
– Я теперь хочу работать с этим молодым перспективным редактором!
«Боже мой, куда спрятаться, под стол забраться что ли? И как… Как работать с таким великим?..» – можете себе представить, сколько разного в одно мгновение посетило мою бедную голову.
К счастью, Элеонора Степченко отнеслась к переходу автора от нее ко мне спокойно. Или, может, мне так показалось?!
Сергей Владимирович, переговорив с Борисом Аркадьевичем, засобирался и уехал.
С тех пор мы работали вместе – ив последние советские времена, и когда началось невероятное брожение в издательском мире (издательства открывались пачками, за издательское дело не брался только ленивый, потому и выпускали мусорную продукцию, а мы, тем временем, почти опустили руки: нам, казалось, профессионалы уже никому не нужны). Сергей Владимирович звонил и поддерживал нас, даже когда казалось, уже все развалилось…2000 год. Рада, что мы с Галиной Сергеевной вдохновили Михалкова написать «что-нибудь»… Нам было все равно, что. Михалков не мог написать чепуху. Он быстро откликнулся и в следующий раз привез в издательство листок, исписанный с двух сторон. На одной стороне – стихотворение «Сладкоежки», на другой – «Пальчики». При мне сидел, исправлял имена героев стихотворения. Автограф с исправлениями, сделанными С.В. Михалковым, остался в редакции. Удивительно, что у него родились стихи для самых-самых маленьких. Как известно, для самых маленьких стихи писать труднее всего. Мы их быстро проиллюстрировали и издали. С тех пор самостоятельно и в сборниках эти стихи выдержали уже много-много переизданий.
Однажды Сергей Владимирович попросил меня прочитать книгу его воспоминаний:
