Владимир Карпов - Взять живым!
Нашли выложенный кирпичом колодец с железными скобами и благополучно выбрались из-под земли. Вошли в темный подъезд с массивной дверью с фигурной решеткой. Раньше решетка защищала стекла, сейчас от них остались лишь толстые, похожие на лед осколки. Над подъездом белела табличка с надписью крупными готическими буквами: «Фоссштрассе».
Решили подняться на самый верхний этаж — там безопаснее — есть путь для отступления на чердак, на крышу. Двери на самой верхней площадке оказались заперты. Но разве замок преграда разведчику, особенно такому, как Вовка Голубой? Он склонился над замочной скважиной, что-то сделал ножом, и дверь послушно отворилась. Помещение оказалось жилой квартирой. Дорогая мебель, ковры, одежда — все на своих местах. Видно, здесь жильцы были богатые. В просторном зале лежал большой ковер, в центре — полированный стол, стулья с высокими спинками. Фонарики выхватывали из темноты резной буфет с посудой, картины в золоченых рамах, бронзовые статуэтки. В спальне широченная кровать, на которую немедленно бросился Саша. Качаясь на пружинах, сказал:
— На такой с отвычки не заснуть, уж больно мягкая, подлюка!
Кабинет, еще одна спальня, кухня, ванная — все обжитое, нетронутое. Ромашкину стало грустно от этого благоустроенного и покинутого хозяевами жилья. Где-то далеко, по ту сторону войны, и у него осталась своя мирная, благоустроенная жизнь.
Решили остаться в этой квартире до утра, отдохнуть, поесть, а с рассветом определить, где находится рейхсканцелярия, и потом уж искать к ней подходы.
Саша Пролеткин так и не лег на кровать, он приткнулся рядом на коврике и тут же торопливо засопел.
Вовка Голубой незаметно выскользнул из комнаты, где была вся группа, и принялся лазить по шкафам, вскрыл все ящики в письменных столах, переворошил чемоданы. Бывший вор был в полной растерянности: кругом такое богатство — дорогая одежда, деньги, часы, ковры, и вот, оказывается, все это никакой ценности не представляет. Он хотел прихватить что-нибудь самое дорогое, но не мог решить, что же взять? Да и куда потом это деть? «А если командир узнает? Воровство, скажет, и на войне воровство. А ну их к дьяволу, эти шмутки! На всю жизнь не запасешь, а пока всем обеспечивают. Концы! Нет больше вора Вовки— Штымпа. Зачем это барахло, когда рядом люди умирают? Завязано! — подумал Голубой, улыбнулся и весело закруглил мысль: — Ну, во всяком случае, до конца войны, а там, как говорится, будем поглядеть!»
Жук долго настраивал радиостанцию, но, так и не установив связь, тоже лег спать. Рогатин, прежде чем лечь, подпер дверь на всякий случай тяжелым диваном. Обследовал, куда выходят окна, есть ли балкон, близко ли водосточные трубы и пожарные лестницы, нет ли выхода на чердак. В общем, к тому моменту, когда Саша уже выспался, Рогатин только начинал основательно укладываться. На кровать тоже не лег — мягкость была непривычной и ему. Но угол, облюбованный для ночлега, Иван застелил одеялом, под голову положил подушку. Прежде чем заснуть, сказал:
— Ложитесь, товарищ старший лейтенант, утро вечера мудренее.
А Василий, всю войну привыкший действовать по ночам, думал — правильно ли он поступает? Может, надо, пользуясь темнотой, искать убежище Гитлера? Но люди и сам он едва держались на ногах.
Рогатин хотел помочь командиру, не унимался:
— Точно вам говорю, товарищ старший лейтенант, утром голова варит лучше.
Вдруг откликнулся и Пролеткин, весело сказал:
— Правильно. Я тоже замечал, люди с утра всегда умнее.
Иван насторожился: Саша обязательно подковырнет именно его. Пролеткин между тем продолжал:
— Вот Рогатин, к примеру, как утром проснется, так сразу самые умные слова говорит.
Все притихли, ждали. Дальше должен последовать вопрос Ивана, но тот, зная Сашины повадки, молчал. Не дождавшись вопроса, Пролеткин пошел шарить в темной кухне.
В комнате, где располагалась группа, был полумрак, ее освещал отблеск пожарища. Ромашкин назначил Шовкопляса дневальным, а сам лег на кровать. Двери нескольких комнат выходили в зал — их оставили открытыми. Рогатин кряхтел, видно, не мог заснуть, озадаченный словами Пролеткина. Наконец не выдержал:
— Саш!..
— Чего?
— Какие слова?
— Ты о чем?
— Ну, какие у меня слова утром самые умные?
— «Доброе утро, Сашенька, вставай завтракать!» Вот какие.
Рогатин минуту помолчал и сердито буркнул:
— Трепло.
А Пролеткин тут же отозвался:
— Сейчас не утро, ничего хорошего ты сказать не можешь.
Ночь прошла для группы спокойно, ее не обнаружили, никто не пытался войти в квартиру, ни снаряд, ни бомба не угодили в их дом. А в городе продолжал греметь бой. Ночью он стал только чуточку глуше. Где-то неподалеку часто и сипло кашляли зенитки.
Утро 28 апреля было дождливым. Дождь гасил пожарища, дым стал сырой и едкий. Ромашкин рассматривал в бинокль серые, угрюмые дома, которые находились поблизости. Напротив, за неширокой площадью, высилось огромное здание с колоннами, облицованными мрамором. Во дворе мелькали фигуры эсэсовцев. Наверное, там размещалась какая-нибудь воинская часть. Соседство не из приятных! У дома, стоявшего наискосок, не было одной стены, лестничные клетки и квартиры на всех этажах просматривались до внутренних перегородок. Ромашкин вглядывался в даль, стараясь определить, куда вышли наши войска. Если судить по хлестким выстрелам танков, линия фронта с востока подошла к Александерплац и полицейпрезидиуму, а с севера — вплотную к рейхстагу. Наших отделяла от него только река Шпрее да площадь. В парке Тиргартен немцы копали траншеи. Глядя на план, Саша Пролеткин читал названия улиц:
— Герман Геринг штрассе. Шлиффен Уфер, Унтер ден Линден.
— А что означает «Тиргартен»? — спросил Голубой. — Тир там для стрельбы, что ли?
— Тиргартен в переводе «Зоологический сад».
— Стало быть, звери живут?
— Туточки кругом звери, куцы ни повернись, — заключил Шовкопляс.
— Не зря название такое дали: логово, — вставил Рогатин.
— Вот бы антилопу какую-нибудь прикастрюлить! — мечтательно воскликнул Пролеткин.
— А еще краше — кабана, — поддержал Шовкопляс. Рогатин неодобрительно покачал головой, с укором бросил Пролеткину:
— Жирафа забыть не можешь, опять из зоопарка хочешь кого-нибудь сожрать.
Ромашкин продолжал разглядывать улицу. «Где же находится Гитлер? Фоссштрассе — вот она, а в каком доме эта чертова рейхсканцелярия? — Вдруг у него мелькнула мысль: — Нужно взять пленного, он расскажет! И как я раньше не додумался? Всю войну таскал „языков“ для других, а когда понадобился себе, сразу и в голову не пришло! Ночью пленного захватить было легче. Ну, ничего, гитлеровцы и сейчас бродят, как мокрые курицы. И не с такими справлялись».
О своих намерениях он рассказал разведчикам. Саша схватил автомат и сразу направился к выходу.
— Да цыц ты! — прикрикнул на него Рогатин. — План нужно придумать.
— Какой тут план? Выйдем в подъезд, я пальцем поманю фрица, который вам больше понравится. А вы тюкнете его по балде и поволокете сюда. Вот и весь мой план.
Для разведчиков такая простота была непривычной: прежде ползли по нейтральной зоне, снимали мины, резали проволоку, бросались на часовых, отстреливались, а тут действительно: позови — любой подойдет. Но Ромашкин возразил:
— Во-первых, нам любой фриц не годится. Нужен здешний, который хорошо знает Фоссштрассе. Во-вторых, нас могут увидеть из дома напротив. А если пленный окажет сопротивление и станет орать? Что тогда?
— Ну, насчет сопротивления не сомневайтесь, — успокоил Рогатин, показывая свой тяжелый кулак.
— Ты смотри, не до смерти, — предупредил Жук.
— Опыт имеем — в четверть силы, — усмехнулся Рогатин.
— Хорошо бы взять эсэсовца из дома напротив, — сказал Ромашкин: — Они здесь должны все знать.
Разведчики стали наблюдать за немцами во дворе и в саду, который окружал дом с колоннами. Солдаты и офицеры под дождь без надобности не выходили. Через каждые два часа отсюда по разным направлениям отправлялись небольшие колонны, силой до взвода, вскоре к дому возвращались такие же маленькие отряды — эта часть определенно несла караульную службу. У ворот и в траншеях, вырытых на ближайших перекрестках, охрана менялась в это же время. Иногда подкатывала машина, и офицеры торопливо пробегали в здание. Или наоборот, пустая машина подъезжала по блестящему асфальту, и офицер выходил из подъезда ей навстречу. Окна верхних этажей были пусты, выбитые стекла усыпали подоконники.
Разведчики спустились вниз. В квартире остался только Жук, пытавшийся установить связь.
Убедившись, что никто не помешает, приоткрыли дверь, выходящую на улицу. Первое, что привлекло внимание Ромашкина и даже удивило, — это рост эсэсовцев. Они были как на подбор: высокие, плечистые, здоровенные, каждый не ниже Рогатина.
