Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Китайские газеты громко трубили победу, возвещая о грандиозном успехе их авиации. Назывались совершенно фантастические цифры потерь японцев. Судя по китайским газетам, Японские острова вот-вот должны были подвергнуться мощным ударам китайских бомбардировщиков, которые, впрочем, были китайскими лишь относительно. И, действительно, как рассказывали мне коллеги из бомбардировочной авиации, этот вопрос изучался, и даже отрабатывался. Помню, на нашем аэродроме приземлялись и дозаправлялись три самолета ДБ-ЗФ, которые разошлись по разным направлениям: один в район Тайваня, другой Шанхая, а третий в сторону Японии. Как рассказывали мне люди, бывшие в тех полетах, нашим бомбардировщикам действительно удалось добиться выдающихся результатов. До Японии и Тайваня оставалось всего — ничего. Все эти смешанные, советско-китайские экипажи благополучно вернулись на свои базы, вновь дозаправившись на нашем аэродроме Бешеи, после чего взяли курс на Ченду.
Немного отвлекусь от естественного хода событий. У читателя может, естественно, возникнуть вопрос: как же вышло, что обладая такими мощными и дальними машинами, наша авиация подверглась разгрому в первые дни Отечественной войны, после которого оправилась только года через два? Думаю, здесь виноват политический курс Сталина и его окружения, тот самый курс, согласно которому миру предлагалось не видеть разоренного советского села и голода, без конца уносящего миллионы жизней, а замечать лишь успехи какого-нибудь одного совхоза, на поля которого направлялась, чуть ли не половина тракторов, выпускавшихся в стране. Согласно этому курсу не следовало замечать, что большинство населения страны ходит разутым и раздетым, а знать лишь об успехах коллектива ленинградской фабрики «Скороход». Не полагалось думать о миллионах людей, погибающих в ГУЛАГе, а следовало радоваться Сталинской Конституции. Именно поэтому и в авиации положено было думать об удивительных возможностях нашей дальней авиации, самолеты которой летают через полюс в Америку и из Москвы до Владивостока без посадки, что всякий раз бывало поводом для оглушительной газетной шумихи, а не о том, что перед тяжелейшей войной наша авиация практически не имела современного истребителя, надежного штурмовика, доведенного до серийного выпуска пикирующего бомбардировщика, всего того, что в германской армии имелось в необходимом количестве и хорошего качества. У них не было дальнего бомбардировщика, летавшего через полюс в Америку, который был бесполезен на войне, зато были «Мессершмитты» — «МЕ-109», называвшиеся «королями воздуха» и десятками сваливавшие с небес огромные неуклюжие «дальнобойщики», на которые наша авиационная промышленность без толку расходовала материальные и людские ресурсы, дабы показать всему миру наши «невиданные достижения». У нас всегда больше заботились о том, чтобы показать, а не сделать.
Конечно, успех наших дальних бомбардировщиков при налете на Ханькоу во многом объясняется тем, что японцы, исходя из здравого смысла, конечно, не могли подумать, что буквально через несколько дней после прибытия, толком не изучив район боевых действий, практически все советские бомбардировщики пустятся в дальний полет. Это во многом обеспечило успех. Пилоты, участвовавшие в том налете рассказывали мне, что при заходе на цель их глазам открылся аэродром Ханькоу, буквально заставленный примерно полуторастами японскими бомбардировщиками, стоявшими крыло к крылу. Дело происходило утром при хорошей видимости и наши бомбардировщики, шедшие на высоте 6000 метров, выше облаков, четко совершили маневр, опустившись на четыре тысячи метров, откуда, правильно произведя расчеты, приступили к бомбометанию. В этих условиях, даже в горизонтальном полете и с большой высоты, его результаты оказались очень хорошими.
За этим успехом последовал следующий: второй бомбардировочный налет наши летчики совершили 20 августа 1939 года по аэродрому Юнчен. На этот раз вылетело 18 самолетов, которые 19 августа к вечеру совершили подскок со своей базы в Ченду на аэродромы Бешеи и Суйнин, расположенные ближе к линии фронта. А 20 августа с высоты семи тысяч метров они сбросили свой бомбовой груз на аэродром Юнчен, где базировалась японская истребительная авиация. Бомбы легли по стоянкам самолетов, и опять таки, по данным китайской разведки, уничтожили и повредили до сорока самолетов. Впрочем, эти цифры переживали ряд интересных метаморфоз. Например, агентура докладывала, что уничтожено 20 самолетов противника, в военные сводки попадало 40, а газеты писали уже о 80 уничтоженных самолетах японцев. Как-то я спросил у китайца-переводчика — к чему это вранье? Он объяснил мне, что, мол, для поднятия духа. Впрочем, наше Совинформбюро в годы войны, показало, что данная особенность характерна не только для Китая. В результате вранья, нарастающего как снежный ком, в Москву поступали такие цифры немецких потерь, при которых с гитлеровской армией было бы покончено задолго до наступления холодов в 1941 году.
В ответ на наши налеты, японцы, видимо обозлившись, принялись наносить ответные удары по нашим аэродромам, используя большие группы бомбардировщиков. С 20 августа по 10 сентября 1939 года, на протяжении всех ночей японские бомбардировщики практически постоянно висели над нашими аэродромами, нанося удары по Бешеи, Гуаньба, Суйнину. Японцы даже совершали дальние ночные рейды на аэродром Ченду, который находился в 1200 километрах от линии фронта. Судя по всему, действия нашей бомбардировочной авиации, действительно нанесли ему большой ущерб.
Мне особенно запомнился большой налет японских бомбардировщиков 6 сентября 1939 года, совершенный на временную столицу Китая и окрестные аэродромы: Бешеи, Гуаньба, Суйнин. Примерно в 23 часа к Чунцину подошла первая группа японских бомбардировщиков. Мы поднялись в воздух. Учтя все предыдущие ошибки, мы выработали тактику, соответствующую разнице скоростей японских бомбардировщиков и наших истребителей. На подходе к цели, удалось поджечь один бомбардировщик, который рухнул в горах южнее Чунцина и догорал там, освещая большое горное пространство покрытое пологом темной безлунной ночи.
После этого японцы при помощи радиосвязи, внеся необходимые коррективы в план боя, принялись за наши аэродромы. Через каждые 30–40 минут к ним подлетали бомбардировщики и освобождались от своего груза, не позволяя нам не приземлиться, ни снова взлететь. Время перевалило за полночь и шестое сентября 1939 года я встретил во главе группы в составе восьми самолетов И-15 БИС, которые взлетели со своего аэродрома и барражировали над Чунцином. После налетов японских бомбардировщиков на обоих чунцинских аэродромах Бешеи и Гуаньба китайцы выставили кресты из зажженных керосиновых фонарей «летучая мышь», а также пускали разноцветные ракеты, что подтверждало — летное поле основательно изрыто японскими «полутонками».
Мы держались в воздухе уже около двух часов и выработали горючее из подвесных баков. Противник временно прекратил налеты, но светового сигнала лучом прожектора, означавшего разрешение на посадку, с КП не поступало. Наверняка японцы ждали, когда мы выработаем горючее и куда-нибудь да попробуем сесть, чтобы атаковать Чунцин. Но мы эту хитрость понимали и продолжали висеть над городом, имея в запасе горючего, из основного бака, еще на два часа двадцать минут. В этот момент японцы, видимо, выработали горючее, которое позволяло им маневрировать возле Чунцина и свободно вернуться на базу и решили атаковать цель. Мы их встретили и отогнали на подступах к городу. Луч прожектора мигал, указывая, с какого направления заходит противник, и мы устремлялись в атаку. Было заметно, что после того как наши истребители сбили бомбардировщик, уважение японских пилотов к возможностям наших «Чижиков» заметно повысилось, и они стали избегать встреч с нами. Хочу назвать ребят, во главе которых сражался с японцами над Чунцином в ту ночь: Николай Кузьмин, Иван Алексеевич Корниенко, Петр Васильевич Галкин, Иван Андреевич Зубарев, Василий Никитович Ремнев, Александр Кондратюк, Михаил Степанович Бубнов. Этой ночью мы все, практически, родились во второй раз. Японцы устроили над Чунцином настоящую карусель: с разных сторон заходила то одна девятка, то сразу две. В 3-30 ночи мы продолжали висеть над Чунцином и могли наблюдать как на аэродромах Бешеи и Гуаньба снова и снова рвутся тяжелые бомбы. По-прежнему не было никаких намеков на луну, а на аэродромах посадки светились кресты, запрещающие приземление. Да плюс ко всему, и это было хуже всего, нависшая над Чунцином темная духота разрядилась мощным тропическим дождем. Вспышки молний раскалывали небо, освещая верхушки гор, которые приобрели для нас довольно зловещие очертания. Что было делать и куда лететь? В принципе было два возможных варианта действий: первый — искать запасной аэродром, возможно не поврежденный японцами, в кромешной тьме и среди почти незнакомой местности или бросать самолеты и попытаться опуститься на парашютах, что после случая с Дайбциевым, также не вызывало энтузиазма. Да и тяжелое это дело для летчика — оставлять свой исправный самолет.
