Дневник Славы Пушко - Павел Владимирович Яковенко
Все настойчивее разговоры о полевом выходе.
30 ноября.
Достали меня эти солдаты из местных. Последний караул прошел омерзительно. Помещение толком не убрали. Избили солдата — русского. Я слышал крики, но не вышел — а что я сделаю?! Местные на меня самого кинуться могут, о последствиях лучше не думать.
А одних русских в караул не набирается: наряд по столовой чисто из славян. Местных туда ставить бесполезно. Им в падлу в таких местах работать.
К кадровым офицерам отношение намного лучше. А я что: институт закончил, два года пошарахался и домой. Солдатской жизни, так сказать, не нюхал. И отношение соответственное — кадровые посмеиваются, а солдаты презирают. Правда, это больше к местным относится.
4 декабря.
Пришел из госпиталя Серега. Сказал, что ему просто настое...ло там, лучше в части в караул походить. Травмы у него не такие серьезные оказались, как мне сначала показалось, так что внешне он вроде бы в порядке.
По случаю его возвращения была большая пьянка. Приходили Поленый, Гарифуллин, Костин и Косач. Что-то давно я Пургина не вижу. Костин из наряда забежал на полчаса. А Косач, оказывается, неплохой парень. Мы с ним на разные темы долго говорили, да он нормальный (!): и соображает, и юмор есть и не злой. Наверное, из-за того, что он худой и в очках, ему приходится свои недостатки компенсировать наглостью и вызывающим поведением. А я уже привык много пить — как бы не спится.
Дыру в заборе заделали. Айгази достал машину, я дал ему денег на цемент, а в карауле — ночью — послал бойцов за пачку «Мальборо» надыбать кирпичей на ближайшей стройке. А через день выпросил у Хакимова двух бойцов, мастерок и за полдня дырку залепили — любо-дорого посмотреть. Хоть что-то у меня получилось!
Начинаю привыкать к армейской жизни. Если бы не местные с обеих сторон, вообще все было бы неплохо. Даже Огнев был в парке и мне сказал: «Умнеешь, Пушко, — молодец». Хоть я его и терпеть не могу, но было очень приятно. Очень.
8 декабря.
Заходил в сапожную мастерскую в городе прошить подошву. А меня там вином угостили, колбасой. Какие все-таки люди разные здесь. И приличных много. Ну почему вокруг части и в части такие, мягко говоря, нехорошие? Мне это Шурик объяснил. У него сослуживец, «пиджак» с Урала, живет на квартире у местного русского. Тот давно сидит без работы. Вот уралец его и спрашивает: «Почему ты в контрактники не идешь?» А он объяснил: «Да у вас там одна шпана собралась. Вот вся шпана, что есть в городе и окрестностях — вся у вас. Туда нормальные люди не пойдут».
Вот и ответ: в части — шпана, за нами охотится — тоже шпана. Мы нормальных-то местных и не видели. Ну, офицеры — приличные люди, и чем старше, тем приличнее, контрактники — пара человек, и то держи ухо востро, вот и все. Мне бы дома служить, я бы, может быть, и из армии не ушел бы — есть тут свои светлые стороны.
12 декабря.
На совещании говорили, что еще молодых местных пришлют в часть. Выделят им отдельную казарму, офицеров из местных назначат. Я уже прикидываю: местных пришлют, русские уволятся весной, и тут будут одни местные?! Да я повешусь. Кто будет убирать, на кухне вкалывать и т.п.?
Какому-то контрактнику на лесопилке на полигоне пальцы отрезало.
Местные пока не беспокоят. Дали дивизиону денег на хознужды — теперь старшина днюет и ночует в казарме — обои клеят, потолки белят, окна, двери ремонтируют, умывальник плиткой обкладывают — работа кипит. В караулке тоже ремонт — Слава Богу, не наша батарея ответственна за караул. Течет крыша в нашем боксе в парке. Огнев сказал, чтобы я устранил это дело — а я даже не знаю, с какого бока подступать. Опять незадача!
Да, проводили боевую учебу! Выкатили орудия, отрыли окопы, с наводчиками работали, затвор разбирали. Я вовсю старался, все объяснял — недаром в карауле учебник проштудировал — заметил искорку уважения даже у местных. Они-то в этом не волокут, а я все-таки соображаю.
Работал на ПУО — оказывается, еще ничего не забыл, чему на кафедре учили.
Был на учебе новый начальник артиллерии бригады майор Клушин, дал мне 2 задачи — я решил. В общем, проявил себя неплохо. Он меня по теории еще поспрашивал и что-то себе на ум записал, по-видимому.
Клушин мне показал ЛПР — лучевой прибор разведки. Насколько удобнее, чем ДАК — квантовый дальномер! Крепится на буссоль, маленький, легкий. Чудо! А ДАК этот тяжелый, как смертный грех. И ставить его неудобно, и таскать.
15 декабря.
Пишу в кабине — пока колонна стоит. Дневник я захватил с собой — в планшетку, боюсь оставлять в части — а вдруг найдут? Все произошло так внезапно. Вчера утром, на разводе, Огнев заявляет: «Выезжаем на территорию Чечни для восстановления конституционного порядка». У местных челюсти отвисли.
От нашего дивизиона едут две батареи — одни русские, с 3-й минометной нам людей подбросили. Меня тоже включили, говорят, Клушин настоял. Вот я отличился на свою голову! Серегу тоже взяли — ему радостно, балбесу. Едут Поленый, Гарифуллин, Костин, Косач, Куценко, Донецков, двое старшин из местных, несколько продвинутых контрактников, и ни одного местного солдата!
Получили оружие и в парк. Машины свои, которые на ходу, и из 3-й минометной. Получали снаряды. Дали ЛПРы! Вот это здорово. Связист вешался — такую кучу аккумуляторов зарядить срочно! Мне дали машину, но не дали рацию. Зато я урвал карту — не всем досталось. Все бегали, суетились. Водка — рекой!
Я матери накидал письмо — оставил прапорщику-чеченцу, чтобы он бросил в ящик, хотя надежды мало.
Ощущения непонятные: и страшно, и захватывающе, и гордость какая-то — в общем, я не писатель — словами выразить не могу.
Выехали уже в ночь, ехали рывками — то остановка, то проедем сколько-то. Ближе к утру передовые машины обстреляли. Говорят, что появились раненые.
Все, трогаемся. Сейчас 6.25. Все только начинается!
Лейтенант Пушко Вячеслав Николаевич был убит около 8 часов утра того же дня при обстреле колонны из засады стрелковым оружием и минометами. Дневник был обнаружен в его планшетке лейтенантом
