Герман Занадворов - Дневник расстрелянного
— Да-а. Куда ни пойди, в любой угол — все смотрит. Следит. А сзади видно пламя — зарево пожара, который зажег.
10 сентября 1942 г.
Л., вернувшийся из Германии. Детали. Меню: полагается на день триста семьдесят пять граммов хлеба. Но на них живут полицаи, комендант, жена коменданта и т. д.
Утром горячая вода без сахара, чуть закрашена. Именуется «кофе». Голодный человек обычно съедает сразу весь дневной паек. В полдень — обед, так называемая «баланда» — черпак жидкости, немного крупы, нечищенных картофелин, иногда кусок брюквы. На ужин то же. Радуются, если кто-нибудь заболел, а порцию можно поделить.
Немцы, хотя всякое общение, кроме официального, строго запрещено, знают. Иногда сочувствуют. Бывает редко — тайно за спиной передадут бутерброд.
Если бы выпускали свободно, можно бы найти кое-что в яме или даже в лесу. А так получается голодное существование, особенно для тех, кто занят чисто физической работой.
Другие говорят: в баланду крошили морковную ботву.
Нашивка: голубая, на ней белым «Ost!».
Письма. Предупреждали прямо, что можно писать. Если напишете, что вас что-то не удовлетворяет, письмо отправлено не будет.
Еще меню: два раза в неделю (среда, суббота) мясное — пятьдесят граммов тушеного мяса или котлеты.
Немного гарнира. На неделю тридцать-пятьдесят граммов сахара, тридцать граммов жира.
Немцы получают больше.
Но какую бы ерунду ни давали — чистота, порядок. Все завернуто в пергамент или целлофан.
14 сентября 1942 г.
Старикан рассказывает:
— В Троянах у женщины было четыре сына. Старший и еще один исчезли в первую войну. Потом другие. Не так давно зашел к ней немец в форме. Она боялась и смотреть на него. Он на весьма плохом русском языке стал расспрашивать, были ли у нее сыновья, где они.
— Булы, та нема. Наверно, и живых нема.
— А был у вас сын Иван?
— Був. В ту войну пропал.
— Це я Иван и е!
Старуха долго не верила: немец немцем. Форма и разговор. Он был назначен комендантом в Межиречку. Недавно потребовали на фронт. Застрелился. Оставил записку, что не хочет воевать.
Старик:
— Не только наши не хотят. И нимцы тож. Вин казав, що уж пять раз був в атаках. Бильше не може. Це правда.
[Октябрь — декабрь]
25 октября 1942 г.
Все обсуждают события на станции Таужной. Позавчера вечером зашел Л. Говорит, что в эту ночь в Таужной склады с хлебом сгорели.
— Правда, я от баб слышал. Но похоже. Полицаи на ногах. Меня задержали, документы проверили.
Утром ту же новость принес старик с мельницы. Вчера на базаре только и разговоров. Рассказывают две версии.
Первая. Ночью к леснику Колодистского леса стучат.
— Кто там?
— Откройте.
— Сейчас ночь, не открою.
— Откройте, товарищ!
Удивился, выглянул — несколько человек с автоматами.
Впустил. Вошли.
— Ну, как живете, товарищ? Давайте закурим.
Лесник искать газеты.
— Не надо, курите наше.
Высыпали папиросы.
— Нам нужны лошади. У вас есть?
— Есть одна, да вы на ней далеко не уедете.
— Нет, нам нужна хорошая лошадь. Достаньте.
Вспомнил: ночует один дядька. У него пара коней.
Погрузили на них «Максима».
— Только смотрите, не болтайте. Завтра можете, сколько угодно, а если сегодня — убьем.
В Таужной связали дежурного, сторожей. Облили горючим склады с хлебом. Подожгли. Когда кто-то хотел тушить, дали несколько очередей.
Потом явились немцы. Не нашли никого.
Вторая. Трое вооруженных остановили в Колодистском лесу подводу.
— Вези в Галочье (большой лес).
Привез. Там трое сошли, сели двое других.
— Вези на Таужную.
Отвез. Они зажгли склады с хлебом.
Но как бы то ни было — хлеб сгорел. Вчера в Колодистском лесу устроили облаву.
Свезли тысячу пятьсот полицаев и немецких активистов по двадцать пять с села. Никого не нашли.
25 октября 1942 г.
В интеллигентских домах, на поле, в селе рассказывают про Калашникова. Рассказы о нем идут из Умани, Житомира. Может быть, это даже легенды. Но характерно, что создаются сейчас именно такие легенды. Интеллигенты говорят, что он майор или подполковник, селяне — что генерал. Одни — что коммунист, другие — националист. Но все — что он одет не то офицером, не то генералом немецким, что превосходно говорит по-немецки, снабжен всеми документами.
Будто в Житомире средь бела дня явился с машинами на склады, понабрал масла, кож, обмундирования, уехал. После нашли записку: «Вы все дураки. Забрал Калашников».
Вывесили объявление: «10 тысяч карбованцев тому, кто поймает или убьет Калашникова».
Утром рядом появилось другое: «100 тысяч карбованцев тому, кто поймает или убьет окружного комиссара. Калашников».
Будто в Торшенах в сопровождении нескольких солдат, одетых в немецкое, явился в лагерь. Забрал военнопленных.
В Умани — к комиссару. Сидел офицер, говорил. Когда ушел, нашли бумажку: «Если не отмените такой-то приказ, убью 100 немцев. Калашников».
Другие передают.
Был на «Новостройке» (совхоз), подъехал на немецкой машине немецкий офицер. По-русски:
— Как, ребята, живется?
Мнутся. Он смеется.
— Трусите, а? Паршиво живете. Ну, ничего, потерпите. Немного осталось.
Вскочил в машину. Шофер шепнул одному:
— Это Калашников.
Так создается легенда о ловком герое, который оставляет немцев в дураках. И рассказывают уже, что у него целый отряд и все по-немецки говорят так, что и немцы отличить не могут.
А в Умани (точно) объявление есть:
«Кто поймает или убьет Калашникова — 20 тысяч рублей, 3 гектара земли в вечное пользование, пара коней, корова».
* * *
Два дня назад молча треугольником летели над хатой гуси. Старик поднял голову:
— Это же не журавли?
— Нет. Гуси.
— Вот бы их про фронт расспросить. Они через него, вероятно, перелетели.
* * *
В тумане низко сновал самолет. Бабы на кукурузе смеются:
— Партизанов ищет.
* * *
В Колодистом требовали сдавать уток. Сдавали мало. Полицай и немец пошли по речке. Сгоняли в один двор. Наловили каких попало.
2 ноября 1942 г.
Болтают, будто события в Таужной связаны с Калашниковым. Что он лейтенант госбезопасности. Идет от села к селу. Был, мол, такой случай.
Немцы получили сведения, что он в селе Н. Выехали ловить. На дороге встретился человек. Попросил подвезти.
— Кто? Откуда?
— Из села Н. Заведую молочной фермой.
В селе остановился, поблагодарил. Одна женщина знала его, видела, как везли. Побежала в управу — еще раз посмотреть. Там полиция собирается в облаву.
— Куда вы?
— Калашникова ловить.
— Да вы же с ним ехали!
Оцепили село. След простыл.
5 ноября 1942 г.
Несколько дней назад ночью возле села Каменная Криница сгорело два стога люцерны. Кто — не докапывались. Арестовали четырех из бывших активистов.
Вчера Мария вбежала вечером:
— Сейчас что-то вспыхнуло, все кругом осветило.
— Что это может быть? Что?
Приятная тревога, что это похоже на фронт.
7 ноября 1942 г.
Вчера пришла болтливая Параска — жена переводчика полиции.
— Ох, боюсь я одна спать. Дивчину беру. В Троянах вышла — детина остановил: «Как фамилия коменданта?» У нас в лесослужье ракеты пускали. Говорят, что Калашников. Он в Колодистом позавчера обедал. В Умани банк ограбил. В Рыжевке бензин увез. На машине ездит. Комендант в Грушке флаг снял с дома. У него великий флаг был.
— Завод работает в Грушке (сахарный)?
— Да где же он работать будет. Светить нельзя. Бомбить могут. Кто пойдет теперь туда? Кому своего житья не жалко? Ночью не сплю, все лежу, слушаю. Андрей-то в облавах бывает. Вдруг придут.
Старик комментирует:
— Она думает, что великий ущерб немцам будет, если ее убьют. Партизанам больше нечего делать, как только Параску щупать.
14 ноября 1942 г.
Из новых партизанских рассказов. Подробности об ужине в Колодистом. Было восемь человек. В шинелях. Главный в немецкой форме.
Хозяйка:
— Нема чого исты. Муки и той нема.
— Ну, ничего. Свое найдем.
Принесли из машины колбасу, консервы.
— А хто ж це вы?
Усмехается.
— Завтра можете говорить — Калашников у вас вечерял.
Маруся говорит:
— Он мне кажется похожим на Борьку{8}. А может быть, это Борька?
Назначают в селах дежурных на ночь. Одного на двадцать хат. У очередного к воротам привязывается жердь с веником.
