Николай Струтинский - Дорогой бессмертия
Дмитрий Николаевич обрадовался такому заявлению. Ему показалось, что в её словах прозвучала даже требовательность. Медведев пытался найти ответ на вопрос: что заставляет мать семерых детей подвергать себя риску, идти, как говорят, в пасть врага, не задумываясь о последствиях? Да, на такой подвиг способны лишь мужественные люди, пламенно жаждущие свободы.
— А как же будет с малышами, Марфа Ильинична?
— Да что вы, Дмитрий Николаевич! За ними присмотрят! Бог же уберег их от худшего! А меня, старуху, кто заподозрит, что я от партизан? Смешно! Поверьте, я больше принесу пользы, чем молодые. В ходьбе не устаю, что к чему разбираюсь и на память пока не жалуюсь, если плохо с письмом сложится, так я по памяти и расскажу.
Медведев улыбнулся. Доводы убедительные. Действительно, кто заподозрит в женщине преклонных лет, что она партизанка? Родилась она в тех местах, знает обычаи, нравы людей, разговаривает на местном диалекте. Пожалуй, лучше не придумаешь. Но все же трудно ей будет.
— Не очень лежит сердце к такому решению, Марфа Ильинична. Тяжелая нагрузка для ваших лет. Правда? И здесь без вас останется семья…
— Порешили, товарищ командир, пойду я. Останетесь довольны!
— Хорошо, допустим, пошлем вас. Но в таком случае — не одну. С вами пойдет еще кто-нибудь. Не возражаете? Так легче будет.
— Полно, Дмитрий Николаевич, зачем так опекать! Не будете на меня в обиде. — Задумалась: — Но коль считаете, что так лучше, посылайте еще кого-нибудь, на то ваша воля.
— Мы еще вернемся к этому вопросу, Марфа Ильинична. Спасибо и вам на добром слове. Посоветуйтесь с Владимиром Степановичем, думаю, он без восторга отнесется к такому плану.
— Да разве он не поймет? Не станет перечить, ведь как же!
— А вы все-таки посоветуйтесь, — рекомендовал Медведев.
В чум мать возвратилась слегка возбужденной. Складки на лице сдвинулись. Шутка ли! Ей поручили какое дело! Мужу сказала:
— Володя, пойду в Луцк. Отряд просит, сведения нужны. Понимаешь?
Отец не сразу все понял. «В Луцк, отряд просит». Да разве мыслимо, сейчас, когда на ее руках вся семья! Что, разве помладше не найдут?
— Как же ты, Марфа! — робко возразил отец. — А дети? Да сможешь ли ты в такую даль одна!
Мать посмотрела прямо в лицо отца и — почти шепотом:
— Володя, сыновья наши ведь каждый лень рискуют! А задание, которое мне доверяют, совсем не опасное. Бог даст, всё обойдется.
— Ой, ты! — вырвалось у отца. Он тронул ее руку. — Нет, Марфа, ты не оставишь малышей! Я попрошу командира, пусть меня пошлет в Луцк. Справлюсь не хуже тебя, а ты займись своими хлопотами.
— Володя, да пойми же ты, я женщина, понимаешь? Меньше подозрений! Кроме того, у меня, а не у тебя там родня, — сказала она с подкупающей ноткой в голосе.
Вспыхнувшее вдохновение, которое теплилось в материнской душе, теперь, как пламя, осветило её лицо. Отец давно не замечал у нее такого блеска глаз. Он чувствовал, что именно сейчас не находит в себе хитрости, чтобы расстроить ее намерения. Еще раз посмотрел в близкие, излучавшие тепло глаза и, не скрывая тревоги и участия, спросил:
— Так ты все же решилась?
— Иначе нельзя!
В чуме собрались дети. Мать крепко их обняла, прижала маленькие головки к своей груди, ласкала огрубевшими руками. Чуть охрипшим голосом шептала:
— Не скучайте, милые, отца слушайтесь.
— А вы надолго, мамочка?
— Да нет, милые, скоро, скоро вернусь.
Помимо воли слеза скатилась по морщинистой щеке.
Все ели молча, но с аппетитом. Очень вкусные были лепешки! Солнце поднялось из-за розовато-серой дымки и своими лучами залило оживший лес. Птицы звонким щебетом предвещали хороший день.
Отец отправился в хозчасть, а мать готовилась в дорогу.
— Разрешите войти? — раздался приятный мужской голос.
— Пожалуйста! А, Николай Иванович! — мать поставила перед гостем самодельный табурет. — Присаживайтесь! Вы, наверное, к Николаю? Да? Он сейчас вернется, пошел за водичкой. А ваши как дела?
— По-прежнему, Марфа Ильинична. Только вот ночи короткими стали.
— Зато день длиннее.
— И это правда, — улыбнулся Кузнецов.
Я вошел в чум. Мать предложила Кузнецову свежих лепешек и вышла.
— Коля, я слышал, что твоя старушка идет в Луцк, — начал Кузнецов. — Ты бы ей рассказал, как следует себя вести среди немцев. А?
Николай Иванович дал несколько советов. Говорил он не громко, но отчеканивал каждое слово. И почему-то именно в эту минуту я подумал о нашей первой встрече в начале октября 1942 года. Усевшись в лесу на Спиленное дерево, Кузнецов приятным бархатным голосом увлекательно рассказывал о затерявшейся на Урале родной русской деревушке Зырянке, где в такую пору детвора спускается с гор на саночках.
Нелегко жилось крестьянской семье Кузнецовых до революции. Четверо детей — Лидия, Агафья, Николай, Виктор, а работник один — отец Иван Павлович. Потом Николай учился в начальной школе, а в годы коллективизации стал комсомольцем. Как сложилась судьба дальше? Техникум, работа в Кудымкаре по лесному хозяйству. Николая потянуло к технике, в центр большой индустрии — город Свердловск.
— Чем заниматься будешь? — спросили у него родители.
— Работа найдется!
И вот он влился в большой коллектив «Уралмаша». Вскоре поступил в заочный индустриальный институт. Свой дипломный проект защищал на немецком языке.
— Отлично знает иностранный язык! — не скупились на похвалу преподаватели.
Война… Кузнецов — в тылу врага. Вместе с партизанами Дмитрия Николаевича Медведева он начал борьбу с ненавистными фашистами.
Хотя Николай Иванович и придерживался правила, что нельзя обрывать рассказ, как и песню на высокой ноте, но он все же остановился. На разрумяненном лице появилось виноватое выражение, словно он извинялся за отнятое время. Слушая его, я думал: «Какой спокойный человек, сколько в нем воли!»
— Коля, — нарушил тишину Кузнецов, — ты хочешь пойти в подполье?
Внезапное предложение Кузнецова не пришлось мне по вкусу. С тех пор, как я связал свою судьбу с партизанами, я всегда рвался в открытый бой, а подпольная работа представлялась мне скучной, лишенной настоящей романтики.
— Не задумывался над этим, — с легким вздохом ответил я.
— А ты подумай, есть над чем! — дружески советовал Николай Иванович. Он поднялся, зачесал наверх светлые волосы. — Пойдем!
То ли под влиянием обаяния этого человека, то ли от желания быть вместе с ним, я сказал:
— Если нужно, пойду и в подполье!
— Вот и хорошо, — одобрил Кузнецов, морща свой высокий лоб, перехваченный резкой складкой. — Значит, на очередное задание в Ровно пойдем вместе. Согласен?
— Безусловно.
— Но вот что, Николай, — деловым тоном предупредил Кузнецов, — сегодня же пойдешь к заместителю командира отряда подполковнику Лукину. Побеседуешь с ним.
День клонился к вечеру. От Лукина я вышел довольный. Мне разрешили пойти с Кузнецовым в Ровно. Вместе с нами были партизаны-разведчики Шевчук, Гнидюк и Приходько. Особенно усердствовал в сборах Николай Приходько, саженного роста парень, обладавший большой физической силой. Он придирчиво отбирал в хозчасти отряда обмундирование и оружие.
Ранним утром 28 октября 1942 года, когда круглый солнечный диск своим краем еще цеплялся за горизонт, партизаны-разведчики, соблюдая строгую конспирацию, отправились в Ровно. Недалеко от передовых постов отряда нас нагнала щегольская бричка, запряженная парой резвых лошадей.
— Прошу, господа, карета подана, — игриво пригласил нас Приходько.
«Господа» — Шевчук, Гнидюк и я, одетые в форму полицейских, а Николай Иванович Кузнецов в отличном мундире обер-лейтенанта немецкой армии — сели в «карету».
Мы проезжали села, хутора и всюду встречали холод сердец, суровые взгляды, губы матерей, шептавшие нам, «немцам», проклятье.
Поздно вечером прибыли на хутор Леоновка, расположенный в тридцати пяти километрах от Ровно. Остановились у Марии Степановны Мамонец. Вначале она даже испугалась, когда мы к ней заявились с таким бравым видом. А потом смеялась:
— Ну и ну! Не отличишь вас от настоящих немцев. Куда там!
Такая оценка ободрила нас, значит, маскировались хорошо.
В Ровно мы уже следовали с большей уверенностью. А ну, кто осмелится сказать, что мы не те, за кого себя выдаем! С нами офицер, один вид которого не давал повода для каких-либо подозрений.
Но как мы ни старались придать себе немецкую щеголеватость, когда въезжали в Ровно, лица стали грустными, заметно проглядывало волнение. Еще бы! Это был наш первый визит в город, который мы хорошо знали и где теперь хозяйничали фашисты.
Остановились у брата Николая Приходько — Ивана Тарасовича. Принимая нежданных гостей, он шутил:
