Николай Струтинский - Дорогой бессмертия
В левом карманчике испачканной и порванной гимнастерки лежала справка. Казалось, она согревала его. Громов даже не предполагал, как товарищам удалось все это устроить.
На углу улицы, круто сбегавшей к излучине реки, к Громову подошла Паша Савельева. Он ее узнал даже в полутьме. Да, да, это та самая, которая разговаривала с ним в лагере! От неожиданности он не сделал никакого движения к ней, даже отпрянул и по-детски смутился.
— Вы? Я даже не знаю, как вас зовут!
— Паша.
Савельева подошла к нему вплотную, протянула руку.
— Поздравляю! И мои товарищи вас поздравляют! А теперь облокотитесь на мою руку, мы пойдем ко мне домой. Чай, наверное, уже приготовлен.
Громов был ошеломлен, ему показалось, будто разумная часть его существа заснула, а без нее он не в состоянии что-либо сказать. Он послушно облокотился на Пашину руку, а к горлу подступил комок. Громов открыл рот, дышал порывисто, тяжело. Он отвык от такой человеческой ласки и заботы. Ведь кругом одни только страдания, кровь… И вот он идет, обессиленный, а рядом с ним — неизвестный, но сильный друг, и ему, оказывается, не все равно, погибнет он или останется жить.
— Как вас благодарить!..
— Какая же нам нужна благодарность? Вы поправитесь, наберетесь сил и тоже начнете хлопотать о ваших боевых товарищах.
Дома Паша рассказала Громову, что устроит его в частную больницу доктора Залесского. Там его полечат, а затем все прояснится.
— А теперь давайте попьем чайку.
— Вы уж извините, — оправдывалась Евдокия Дмитриевна, — сахарку нет, а горячего попить полагается, это полезно для организма. Поверьте, я то знаю.
…Первая удавшаяся попытка освобождения военнопленного бесконечно радовала ее организаторов. Отныне они стали действовать смелее. В городе робко, но все чаще поговаривали о периодически появлявшихся листовках — «красных мотыльках», о том, как освобожденных из лагерей людей уводят в лес неизвестные патриоты. Никто не утверждал твердо, будто именно они, эти самые патриоты, собирают для военнопленных продукты питания, медикаменты, однако друг другу задавали вопрос: а кто же другой может это делать?
Суровой была зима для луцких жителей. Непривычные для Волынского края морозы причиняли много бед горожанам в их нетопленных квартирах. Жестоко страдали от холода и люди, томившиеся за проволокой. Разутые и раздетые, они только и согревались тем, что собирались в кучу и поддерживали жизнь теплом своих тел. Голод стучался почти в каждый порог луцкого дома…
Но ни голод, ни холод, ни устрашения немцев не ослабляли боевого духа тех, кто влился в подпольные ряды. Их дела, пусть еще не значительные, уже жили в народе, обрели его моральную поддержку, рьяных сторонников. Не случайно в разных уголках города раздавалось:
— Наши отомстят!..
С каждым днем росла уверенность патриотов в правоте своего справедливого дела. Это придавало им силы, решительность, они смелее стали бороться с врагом. Росли их ряды, крепла связь с партизанскими отрядами, действовавшими в волынских лесах. По заданию Волынского подпольного обкома партии в Луцк пробирались связные — партизаны, устанавливали контакты с подпольными группами, передавали им задания обкома, брали у них необходимую информацию, снабжали оружием, проводили людей в партизанские отряды.
В один из апрельских дней на квартиру Паши Савельевой пришел рослый, с открытым скуластым лицом, широкоплечий парень. В каждом его жесте и в разговоре чувствовалась настороженность. Это был посланец партизанского отряда Прокопюка — Алексей Абалмасов, явившийся в Луцк для установления связи с подпольной группой. Адрес Савельевой, видимо, был ему дан представителями подпольного Волынского обкома партии. После того, когда между Абалмасовым и Савельевой доверие было установлено, партизан спросил:
— Как у вас с оружием, маловато?
— Хвалиться печем.
— Мы вам подбросим пистолетов, боеприпасов, если есть такая нужда.
— Это нам не помешает…
— Надо злее тормошить врага, не давать ему покоя ни днем, ни ночью. В листовках рассказывайте населению о том, что Красная Армия не разбита, она мужественно борется и в конце концов разгромит ненавистного врага.
Паша посмотрела на огрубевшее от ветра лицо Абалмасова. «Надо»… Она знает это не меньше других. У многих патриотов нет еще боевого опыта. Группа только-только под руководством Виктора Измайлова разворачивает свою деятельность. Недавно она пополнилась военнопленным Олегом Чаповским. Его выпустили из лагеря по поддельному документу на фамилию Харченко.
И когда Абалмасов обратился к Савельевой с вопросом, кто сможет достать для партизанского отряда новую карту города с обозначением на ней дислоцирующихся в Луцке военных учреждений немцев, Паша с уверенностью пообещала:
— Достанем, это сделают наши люди.
Появившиеся в городе листовки призывали население к активной борьбе с оккупантами, разоблачали версию о разгроме Красной Армии.
Гестаповцы забеспокоились. Им пока не удавалось напасть на след «большевистских агентов». Генерал Шене на одном из секретных совещаний в Луцке потребовал найти «возмутителей порядка», принять к ним самые суровые меры.
— Господа! — взывал Шене к подчиненным. — Город должен быть очищен от красных! Наводите порядок! И чем быстрее — тем лучше!
На улицах Луцка появились грозные приказы, которые предупреждали население, что за содействие и сочувствие «советским агентам» — жестокая кара. Газеты украинских националистов также пестрели такими предупреждениями. В городе участились облавы, обыски. Людей стали угонять на работу в Германию.
Тревожный день пережила и Мария Ивановна Дунаева. Ее рослый пятнадцатилетий сын Игорь выглядел намного старше своих лет. Еще в мае как-то на улице его схватили, хотели отправить на работу в Германию. Игоря обвинили в том, что он скрывал свой действительный возраст. А сейчас, когда начались поголовные облавы, снова нависла угроза. Перед очередной облавой Мария Ивановна успела запереть сына в сарае.
— Обложись соломой, сиди спокойно. Когда нужно будет — открою.
Только она успела пойти в комнату, как появились полицейские.
— Где мужчины?
— Муж повез господина Кульгофа, а сын на конюшне готовит корма.
— Повез Кульгофа? — переспросили полицейские.
— Да, муж работает у него конюхом.
Полицейские переглянулись, потоптались и ушли.
А вечером Мария Ивановна умоляла мужа вывезти Игоря из Луцка, иначе его угонят в Германию. Паша участливо отнеслась к материнской тревоге и вместе с Дунаевой разработала план бегства.
На следующий день со двора гебитскомиссариата выехала подвода с отцом и сыном Дунаевыми. Они отправились за сеном. Проезжая мимо полицейских, Дунаев-отец откозырял им, как старый знакомый.
— Далече?
— За сеном.
— Ну, ну, погоняй…
За городом Дунаев глубоко вдохнул чистый степной воздух.
— Кажись, сынок, пронесло. — А потом с грустью: — Как теперь мамка без нас обойдется?
В пяти километрах от Луцка Дунаевых встретил связной партизанского отряда.
Обменявшись условленным паролем, все трое направились в лес.
Подвода в Луцк не вернулась. Обеспокоенная «происшествием», Мария Ивановна рано утром прибежала в гебитскомиссариат:
— Где вы дели моего мужа и сына? — надрывным голосом прокричала она дежурному.
На крик вышел Кульгоф. Он снял очки и впился глазами в Дунаеву. Узнав причину ее волнений, заверил:
— Мы их найдем. Я дам распоряжение начать поиски.
Прошел еще день, а Мария Ивановна не унималась:
— Верните мужа и сына, умоляю!..
Лишь на пятый день господин Кульгоф высказал предположение, что Дунаевы могли стать жертвой… партизан.
— О, будьте уверены, бандиты горько пожалеют об этом! — утешал немец Дунаеву.
Умело разыгранный эпизод с «пропажей» мужа и сына не давал повода немцам подозревать в чем-либо Марию Ивановну. Она стала принимать самое активное участие в деятельности подпольной коммунистической организации.
Дунаев же и его сын Игорь включились в нелегкую партизанскую жизнь.
4. Мать
Из разведки мы возвращались в лагерь знакомыми тропами. Заморозки сковывали землю, но ничто уже не могло остановить поступи пробуждающейся весны. В этот пред-рассветный час последнего февральского утра 1943 года мне показалось, что птицы щебечут особенно щедро и стоявшие в безмолвии березы будто прислушиваются к пернатым. Когда мы прибыли в лагерь, звезды потускнели, растаяли в дымке разливавшегося утра. От загоревшихся в шалашах, или, как их назвали партизаны, в чумах, костров побежали синие струйки дыма. Повара подразделений уже пекли лепешки, варили «болтушку».
