Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.
Жос расхохотался. Надя весело изумилась:
— Ах он, лапочка, какая непосредственность!..
— Да уж, «непосредственность»… — Жос посерьёзнел. — О такой «лапочке» Жуковский Василий Андреевич обмолвился стихами: «Кто втёрся в знатный чин лисой, тот в этом чине станет волком». Ну да бог с ним… Серёжа, мы слушаем тебя.
— Дальше по обыкновению заговорили о женщинах, — потупился Сергей, — Петухов заметил, что они все больше теперь играют на контрастах: утром стремятся быть как можно безобразнее, чтоб к вечеру ошеломить нас своим великолепием. «Уж больно на работе болтливы, — покривился Морской, — это мешает им быть мудрыми и обаятельными…»
— И много едят, что мешает им быть красивыми! — усмехнулась Надя, с наслаждением уписывая бутерброд с ветчиной.
— Браво, девочка, — сказал Жос, — днём ты — гений, вечером — красавица!
Надя лизнула мизинец:
— А можно гению ещё кусочек?
Сергей вспыхнул:
— Да что вы, Наденька, ешьте на здоровье… если это не мешает вам быть красивой…
Наконец Жос спрашивает серьёзно:
— Значит, Методсовет завтра?
— В десять. Проводит сам Стужев.
— Он заезжал ко мне несколько раз.
— А лётчики?
— Бывают… Серафим тут заскакивал на днях. Хорош Серафим крылатый! — заулыбался Жос. — Презабавный человечина! Не без слабостей, а какой испытатель!.. Можно сказать, от бога!
— Да уж, — кивнул Сергей. — Провёл на днях уникальные испытания — выполнил несколько посадок при имитации заклинения рулей высоты… Пользуясь тем, что, меняя тягу двигателя, можно изменять в нужных пределах угол наклона самолёта, он показал, что в аварийном случае при заклиненных рулях высоты посадку выполнить все же можно.
— Блестяще!.. А мне тут жаловался, смеясь: «Ухожу на работу, а Лариса вдогонку: „Эй, зелёную рубаху надел!.. Под кусты маскируешься?!“
Сергей пожал плечами:
— Что там у них за отношения?..
— Мальчики!.. А я так и не поняла, как можно, не действуя рулями высоты, посадить самолёт?..
Они красноречиво переглянулись, и Жос сказал:
— Браво! Серж, а ты не верил, что Надя скоро запросится летать… Внимай, девочка: при даче газа — самолёт склонен задирать нос, при уборке — клонить к земле. Этим и пользовался Отаров. Улавливаешь?
Надя задумчиво вздохнула:
— А я все не решаюсь вам рассказать… Какой мне сон приснился!.. Будто качусь с горы на лыжах и вижу впереди обрыв. И свернуть некуда — с боков деревья!.. Замираю от страха и инстинктивно взметаю руки… И — радость! Ощущаю под ними воздушную опору, руки будто превратились в крылья!.. Я отталкиваюсь и чувствую, что лечу… Свободно, легко, легко так… И меня охватывает восторженное состояние от восприятия полёта!.. Хочется петь и смеяться… Кренюсь в развороте… Пробую влево, вправо… Восторг и упоение! Делаю восьмёрки, парю спиралью, а подо мной бездна! Но мне ни капельки не страшно. Лечу смело, и даже вовсе не удивляюсь; кажется, что много раз когда-то летала… Проснулась, а сердце колотится в диком восторге!.. Что же это, скажите мне: снилось ли вам нечто подобное, и похоже ли моё ощущение полёта во сне на то, что вы чувствуете в реальном полёте?
— Силы небесные, какая ж ты прелесть! — умилился Жос. — Да ты воспроизвела и мои ощущения полётов во сне!..
— И мои тоже! — подхватил Сергей. — Но любопытней всего здесь то, что вы, Наденька, не летая наяву, воспроизвели впечатление от подлинного полёта!
— Нет, правда?! — Надя зыркнула на одного, на другого, желая убедиться, не шутят ли.
— Да, да! — вскинулся Жос. — Именно: хочется петь и смеяться!.. И ни капельки не страшно!.. А внизу бездна!.. Да ведь это испытывает каждый лётчик, планерист, дельтапланерист, особенно ярко в первом своём самостоятельном полёте…
— Но тогда… — она помедлила немного, — откуда это во мне?.. Эта острейшая реальность полётного ощущения во сне?.. Я даже чувствовала пульсацию воздушного потока… И эта трепетная послушность крыльев-рук… Может, это из памяти древнейших предков?.. И если все люди летают так изумительно реально во сне, то не вправе ли мы спросить себя: не от птичьего ли начала все это сохранилось в нас?..
— Да-с… Наденька! — выразительно протянул Жос и кинул взгляд на Сергея.
— А что?.. — помедлил тот. — От птицы… Или от птеродактиля… Мне всегда как-то неуютно было от сознания, что происхожу от обезьяны… Правда, возможна и другая гипотеза. Циолковский высказывал мысль: так как люди питаются всякой живностью, молекулы человеческого тела, обновляясь, могут перенять что-то от тех существ…
— Не хочешь ли ты сказать, — весело взглянул Жос, — что вовсе не нужно происходить от птицы, чтобы видеть лётные сны?..
— Я допускаю гипотезу.
— Как это мило!.. — рассмеялась Надя. — Наелась перед сном ветчины — и снится свиное рыло!.. Схрумкала крылышко цыплёнка — милости просим — летай себе во сне!
— Ой, Надя, простите, — засмущался Сергей. — Может, и не так все упрощённо.
Жос усмехнулся:
— Да и цыплёнок сам не летал никогда!.. Но ты, конечно, возразишь, что Надя могла съесть и…
— …сациви из лебедей, — потупился Стремнин. Надя всплеснула руками:
— Превосходно!.. Актон наелся зайчатины, во сне превратился в зайца, был загнан собственными собаками и сожран ими!..
Надя сделала вид, что хочет обидеться, потом вскинула весёлые глаза и, наморщив нос, замотала головой.
Жос налил всем вина и взялся за банджо. Глядя на Надю, запел:
Тихо я в тёмные кудри вплетаюТайных стихов драгоценный алмаз.Жадно влюблённое сердце бросаюВ тёмный источник сияющих глаз.
Сергей украдкой взглянул на Надю. Она, опустив ресницы, пригубила вино, может, думая о Блоке, а может, и об ином. Догадайся-ка, о чём думает девушка, когда ей поют о любви?.. «Надя — прелесть! — думал Сергей. — Вот уж, право, девушка и красивая, и создающая вокруг себя ауру любви!»
Он поинтересовался, как у неё дела с учёбой.
— Да ведь сессия на носу. Нужно написать хорошую работу.
— Дерзаете?
— Ой, не надо об этом, — она усмехнулась. — Мои литературные дивиденды вам будут ясны, если я расскажу о недавнем разговоре с невропатологом… Тут с самоподготовкой переусердствовала, и появились головные боли, бессонница, а у подруги дед — замечательный доктор.
Пришла я к нему. Холёный такой профессор, усадил меня напротив, смотрит заинтересованно…
Тамарин тряхнул головой:
— Да ведь… разве что слепой пройдёт мимо тебя равнодушно!
— На этом месте мне, очевидно, нужно встать и сделать книксен? — взглянула на него Надя.
— Продолжайте, мы слушаем вас! — дурашливо пропел Сергей.
— Хорошо… Смотрит дед-профессор на меня пытливо: «И давно пробуете заниматься литературным трудом?» — а у самого в глазах-буравчиках: «Сейчас я тебя поймаю!» — «Да года три-четыре», — отвечаю. «Ну и как?» Ждёт проявления столь обычной мании величия. «Все надеюсь написать что-нибудь примечательное», — говорю. «И? (Ну же!)» — Я гляжу на него, он на меня: «И?..» — «Пока не получается, профессор, таланта не хватает». Я улавливаю в его глазах теплоту. Мне сдаётся, что в них промелькнула мысль: «Не так уж и сумасшедшая!» Что уж там наговорила ему обо мне подруга?! «Нуте-с… Смотрите на кончик моего пальца». Глаза мои бегают влево-вправо, вверх-вниз. «Хорошо, — продолжает он, — и, поди, кое-что за эти годы успели написать?» Я-то чувствую, что он ещё надеется обнаружить во мне «заскок». Отвечаю с улыбкой: «Бог знает сколько, профессор!» — «И как же вы поступаете с рукописями?» — пиявит он меня. «Сжигаю!» Эти мои слова заставляют его мгновенно затаиться. Я не выдерживаю взгляда, смеюсь. Теперь в его глазах недоумение: «Что вы хотите этим сказать, душечка?» — «Да ничего особенного, профессор, — с грустью уже смотрю я на него, — просто я их сжигаю».
Он берет меня за руки, встаёт и помогает мне встать. С нескрываемой уже симпатией и сочувствием смотрит мне в глаза: «Ах, как я вас понимаю!.. Да ведь теперь и напечататься, поди, невероятно трудно: все пишут, страшно грамотные все, да и бумаги нет! — Мы стоим друг против друга, и на меня уже смотрит не врач-невропатолог, а симпатичный пожилой мужчина. Он продолжает начатую мысль: — Один знакомый журналист мне как-то говорит: «Попадись теперь хоть сам граф Лев Николаевич — я б его, деда, нипочём в еговиде печатать не стал: урезал бы разочка в четыре, акценты повсюду почетче расставил, богоискательство все это дедово к чертям повыстриг…»
С этими словами профессор учтиво открыл передо мной дверь и, улыбаясь, утешил: «Прощайте, милая, вы совершенно здоровы».
— Вот вам и очерк! — заворожённо смотрит Сергей.
— Ты насоветуешь! — смеётся Жос.
— А что?.. Это ли не примечательная зарисовка с натуры?..
— Нет, Серёжа… В лучшем случае это маленький рассказ-шутка… И хватит об этом… Как я понимаю, вам предстоит, Серёжа, на этих днях какой-то ответственный полет?
