Аркадий Сахнин - Тучи на рассвете (роман, повести)
Спустя несколько часов комиссия из пяти человек во главе с Сен Челем подходила к поместью Ли Ду Хана. Сен Чель шагал размашисто, уверенно, и Пак Собан старался не семенить за ним и не отставать, чтобы люди видели, как он вместе с сыном ведет представителей народной власти в дом Ли Ду Хана, у которого надо отобрать землю.
Раньше ему бы и в голову не пришло идти через центральные ворота усадьбы. Но теперь он не задумываясь повел людей по уже знакомой ему дороге. Странно, что ворота не заперты. Дом пуст. В комнатах валяются опрокинутые сундуки, ниши повсюду раскрыты. Нигде ни души.
— Взять под охрану народное добро! — приказал Сен Чель.
Двое вооруженных рабочих встали у ворот поместья.
Тучи на рассвете
Как мало потребовалось времени, чтобы сделать общежитие уютным! Но это и неудивительно, ведь теперь люди работают всего восемь часов. Можно убрать свой дом, отдохнуть, сходить в город.
Мен Хи сидит на своей циновке. Она вернулась с занятий кружка по ликвидации неграмотности и сейчас будет делать уроки. Только пять минут она просто посидит и подумает о Пан Чаке.
Она почти совсем не видит его. Он работает в Сеульском Народном комитете и приезжает так редко и всего на несколько минут. Ведь за день ему надо объездить на своем мотоцикле шестнадцать фабрик и проверить, как рабочие дружины несут охрану. Они следят, чтобы самураи не взорвали цехи или не повредили машины.
На Севере повсюду директорами стали рабочие. И здесь, в Народном комитете, все для этого подготовлено.
На пост директора фабрики назначили Мин Сун Ен. Даже не верится. Жаль, что Пан Чак редко приезжает. Если бы она работала в типографии, то встречала бы его часто. Он там проводит целые дни. В типографии надо особенно внимательно следить, чтобы самураи не испортили машины. Хотя японцев нигде не видно, но Пан Чак говорит, что они попрятались. И Чер Як тоже спрятался. Он боится суда и, наверно, уехал в деревню, как и другие богатые корейцы. Не такой он дурак, чтобы сейчас показаться здесь.
Чер Як не узнал бы теперь фабрику. Всю пыль из-под барабанов засасывают вытяжные трубы. Воздух чистый, как на улице. Исчезли наконец эти проклятые хлопья.
Но что же будет теперь? Мен Хи вспоминает тот день, когда появились первые американские самолеты. Моторы ревели, будто вот-вот разорвутся. Когда самолеты скрылись, еще нельзя было понять, что они сбросили. Казалось, падали странные хлопья снега. А потом стало ясно, что это листки бумаги. Все старались поймать их, и возле тех, кто умел читать, собирался народ.
В тот день Пан Чака просто нельзя было узнать. Когда она спросила, что с ним, он удивленно посмотрел на нее: «Как что? Разве ты не знаешь?» Из мотоциклетной сумки он достал листок и прочитал:
— «В силу власти, данной мне, как главнокомандующему вооруженными силами на Тихом океане, настоящим устанавливаю военный контроль над Кореей к югу от тридцать восьмой параллели… В дальнейшем приказы, директивы и законы будут издаваться мною или по моему полномочию и будут определять ваши обязанности». Вот что пишет генерал Макартур, — мрачно сказал Пан Чак. — Во время боев с самураями его тут не было, а теперь… Кто дал ему право определять наши обязанности?! Ведь на Севере, благодаря советским войскам, всю власть осуществляют корейцы.
Пан Чак уже собрался уезжать, когда опять налетели самолеты и начали сбрасывать листки. Он поймал один из них, прочитал и изорвал в клочки.
— Что там написано?.. — испугалась Мен Хи.
Пан Чак был так расстроен, что не слышал вопроса и стоял молча, уставившись глазами в землю.
— Пан Чак, дорогой, что там написано?
— Приказ номер два генерала Макартура, — зло усмехнулся Пан Чак. — За один час два приказа. Вот что он пишет: «Все корейцы должны быстро выполнять мои приказы и приказы, изданные по моему уполномочию». А дальше предупреждает нас, что военный трибунал будет судить каждого корейца, который плохо встретит заокеанских гостей.
Пан Чак умолк. Мен Хи подошла к нему совсем близко. Он обнял ее за плечи.
— Надвигаются тучи, — грустно сказал он.
* * *Мен Хи сидит на циновке, и тревожные мысли все больше овладевают ею. Она смотрит на девушек, которые, как и она, пойдут работать вечером, во вторую смену. А сейчас каждая чем-то занята: одна шьет, другая соорудила себе крошечный столик у циновки и укладывает на него какие-то безделушки, дежурная вытирает окна. Но у всех грустные лица, и уже не громко, как несколько дней назад, а тихо-тихо они поют:
Ариран, Ариран, высоки твои горные кряжи,Видно, мне не добраться до них…
И вдруг распахиваются двери, и с криком вбегает женщина:
— Скорей на фабрику, скорей, девушки!
Она исчезла так быстро, что никто даже не успел спросить, в чем дело.
Мен Хи бросилась вон из барака и в минуту добежала до фабрики. Что здесь делается? Двор забит маленькими зелеными машинами пентагоновцев. Солдаты разоружили рабочих, охранявших фабрику.
Мен Хи хочет незаметно проскользнуть в свой цех, но шум у ворот заставляет ее обернуться. Во двор быстрым, четким шагом входит группа полицейских. Они в той же форме, в какой были и раньше. Среди них японец. Он подбегает к американскому офицеру, вытянувшись, козыряет и что-то докладывает. Офицер кивает, затем, повернувшись, резко подает команду. Солдаты прыгают в автомобиль. Машины с шумом вылетают из открытых ворот.
Полицейские с карабинами и примкнутыми к ним короткими штыками растекаются по цехам, становятся у складов. Посреди двора остаются офицер, два его солдата и японец.
Работниц сгоняют на заводской двор. Две складки на лице офицера, точно стрелки, впились в уголки губ.
— Прекратите шум! — кричит японец. — Будет говорить капитан оккупационной армии господин Гарди Стоун.
Работницы стоят, тесно прижавшись друг к другу, хмуро глядя на офицера. Он говорит, и каждую его фразу переводит японец.
Мен Хи не все поняла. Но главное ясно. Начальник военной администрации генерал Арнольд доводит до сведения населения, что все японские служащие, в том числе и полицейские, остаются на своих местах, потому что корейцы еще не умеют управлять государством. Американцы тоже пока не освоили Корею, а у генерал-губернатора Абэ Нобуюки имеется большой опыт работы на полуострове. Народный комитет распущен, потому что он мешает военной администрации предоставить Корее независимость.
Толпа загудела.
Капитан поднял руку в белой перчатке, и полицейские, держа перед собой карабины, молча начали оттеснять людей.
Когда шум немного стих, капитан снова заговорил:
— Вы сейчас доказали, что еще не способны к самоуправлению. Вы не можете даже выслушать представителя военной администрации. Я прошу всех успокоиться. Деятельность японских служащих и полиции будет строго контролироваться нами. Мы не допустим никаких инцидентов. Все будет под нашим контролем. Вы в этом сейчас убедитесь, прослушав приказ начальника военной администрации генерала Арнольда.
Он кивнул переводчику, и тот начал читать:
— «Штаб американских войск в Корее. Канцелярия начальника военной администрации. Сеул. Корея. Приказ номер тридцать три.
Параграф первый. Право владения всем золотом, серебром, платиной, валютой, ценными бумагами и другой собственностью, а также любого вида и рода выручкой от нее, принадлежавшей правительству Японии или контролировавшейся прямо или косвенно, в целом или частично любым его органом или подданными, настоящим принадлежит американской военной администрации…»
Офицер прерывает чтение.
— Эти детали их не интересуют, — говорит он, морщась, — объясните просто, что все имущество, заводы и фабрики, принадлежавшие японцам, взяты нами в качестве военных трофеев. Объявите также, что мы не собираемся вывозить предприятия в Соединенные Штаты. Верные принципам подлинной демократии, мы продадим трофеи на льготных условиях корейцам или гражданам других стран. Каждому корейцу, без различия его классовой принадлежности, политических, религиозных взглядов и возраста, предоставляется право купить любое предприятие.
Капитан дал знак японцу, и тот начал переводить его слова.
— Скажите им, что эту фабрику откупил их соотечественник господин Чер Як на паях с американским предпринимателем, — бросил на прощание капитан и вскочил в стоявшую рядом открытую машину.
За ним быстро последовали оба солдата, и машина с шумом выкатилась со двора.
Чер Як!
Мен Хи не верит своим глазам. Она не заметила его раньше. Откуда он взялся? Он стоит на том месте, где только что был капитан. Он стоит и широко улыбается. Все та же улыбка. Он медленно идет к цеху. Он хочет поглядеть, что там делается. Он идет улыбаясь, а работницы пятятся от него, шарахаются в разные стороны. У входа в цех осталась только одна Мен Хи. Она не может тронуться с места.
