Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Иван, к тому времени работавший слесарем на рыбкомбинате, женился на казачке Тосе из села Голофировка, что в 60 километрах от Ахтарей в сторону Ейска. Эта красивая девушка оказалась с тяжелым характером. Да плюс ее отец, казак, приехавший навестить молодую семью, во всеуслышанье выразил свое разочарование партией дочери, узнав, что она вышла замуж не за того брата Панова, который летчик, а за того, который слесарь. Тося, поселившись в нашем доме, обижала мать. Она была недовольна всем: от свекрови до Ивановой зарплаты. Всегда удивлялся этим сельским девушкам, каких было немало среди жен офицеров — вырвавшись из глухих углов в более или менее приемлемые для жизни условия, они будто с цепи срываются и требуют корабля с матросами. Масла в огонь подливала и сестра Ольга, вышедшая замуж за моего друга Сеню Ивашина. Скандалы разгорались из-за всякой ерунды: то мать отдаст Ольге какой-нибудь тазик или стакан, то еще что-нибудь. Пытались и меня втравить в эту склоку, сообщая, что Ольга забрала мой письменный стол и какие-то картины. Я, конечно, не стал даже говорить на эти темы. Проклятая бедность заставляла портить отношения между родными из-за всякой дряни. Да плюс кубанский темперамент. Уж не знаю, кто там был прав, а кто виноват: у Тоси были свои претензии, но Тося бросила Ивана и, прихватив годовалого сына Бориса, на баркасе подалась в родную Голофировку. По дороге простудила ребенка, и он вскоре умер. Сколько ни налаживал Иван отношения, ничего не выходило, в конце концов Тося вышла замуж за пьяницу, который ее нещадно бил. Во время моего последнего приезда в 1937 году в бывшем купеческом саду Иван, который в свои тридцать лет уже имел вид типичного работяги, с длинными натруженными руками, висящими вдоль тела и сгорбленной спиной, на моих глазах ходил мириться к Тосе, сидевшей на лавочке с подругами, но та подняла его на смех со всей казацкой грубостью и бесцеремонностью. Иван в сердцах плюнул, заявив, что была Тоська гадюкой и гадюкой останется.
Словом, в Ахтарях было неважно. Но чем я мог помочь своим родным? И так делал все возможное. Правда, в следующем 1938 году во время отпуска мне, пользуясь авторитетом авиационной формы, все-таки удалось засватать для Ивана вполне приличную жену Надежду, с которой он и прожил до конца своих дней. Надежда была донская казачка, поселилась в Ахтарях, выйдя замуж за сына директора ахтарской мельницы, который вскоре спился и умер от пьянства. Малолетнего сына взял на воспитание дед по линии отца, а Надежда была тогда, примерно 26 лет, черноглазой, симпатичной ахтарской парикмахершей. Ко времени нашего сватовства Надежда жила на квартире у Журавских. Иван пустил меня вперед, потому что, разгуливая в своей авиационной форме по Ахтарям, подобно фазану среди кур, единственный летчик на все Ахтари, я всюду был желанным гостем. Не скажу, чтобы мне это не нравилось. Журавского я знал еще грузчиком в ахтарском порту, где сам работал дрогалем. Заранее предупрежденный Журавский выставил чай из самовара на столике под вишней, и мы с Иваном долго дудлили этот безалкогольный напиток, пока с работы пришла Надежда. По уже привычному для меня сценарию, Надежда уселась рядом с летчиком. Однако пришлось ее разочаровать. Посмотрев на часы, сказать, что мне пора домой к жене. Вера отличалась догадливостью и предложила пройтись в наступившую лунную ночь по аллеям городского парка, где наверняка сидят Иван и Надежда в тенистой аллее на лавочке, если у них сладилось. Они сидели на лавочке, у них сладилось. Вскоре Надежда пришла в наш дом и стала там настоящей хозяйкой. Мать на нее нахвалиться не могла, и она была довольна свекровью. К сожалению, длилась эта идиллия недолго. Через год у Ивана с Надеждой родился сын Владимир, который и сейчас живет в Ахтарях, работает, как и отец, слесарем на рыбкомбинате.
Такими были ахтарские дела. Но вернемся в мир, где ревут авиационные двигатели, трещат пулеметы, и подвешиваются к плоскостям пока еще учебные бомбы. В июне 1939 года на аэродром под Гоголевым поступил срочный приказ: четвертой эскадрилье сдать боевую технику и выехать в полном составе в Москву. Штучки эти были знакомы летчикам того времени, и мы толковали между собой, что есть два адреса, по которым нас уже поджидают косоглазые японские пилоты: Монголия или Китай. О Монголии я не знал совсем ничего, а о Китае бытовала известная поговорочка, позволявшая сделать вывод, что пешком до него идти далековато.
Если бы оборванному пастушку, бродящему вслед за коровами по кубанским степям и приазовским плавням, кто-нибудь сказал, что всего через пятнадцать лет ему предстоит в качестве комиссара эскадрильи летчиков-истребителей на фанерном самолете висеть над тогдашней столицей Китая, городом Чунцином, прикрывая его от японцев, то он бы, а это значит я, никогда бы в это не поверил. Тем не менее, мне это предстояло.
Страница четвертая.
В небе Китая
Что же происходило в Китае, и что нам там было нужно в конце тридцатых годов? Тем более на стороне буржуазного правительства, возглавляемого Чан-Кай-Ши? В Китае происходило следующее: японцы, мучимые осознанием своей большой уязвимости на своем небольшом острове, густо населенном, но бедном ресурсами, обладая мощной армией, пополняемой традиционно воинственным населением, совершали попытку создания собственной империи. Новые территории должны были обеспечить этой стране сырье, столь необходимое промышленности, и перспективу для расселения японцев, скопившихся на небольшом пространстве. Относительно небольшая, но хорошо вооруженная и сильная наступательным духом воинственных самураев японская армия высадилась на материке и, как бульдог в ногу слона, вцепилась в Китай.
Слон защищался, выставив огромную, но слабо вооруженную и плохо обученную армию. Установилось динамическое равновесие: то огромные массы китайской армии отвоевывали у японцев кусок своей территории, то японцы, сконцентрировав силы, теснили китайцев. За всей этой историей, начавшейся в 1932 году захватом японской армией Маньчжурии, памятной русским людям по сражениям с японцами еще в 1905 году, оставшихся в памяти моего поколения знаменитым вальсом «На сопках Маньчжурии», я следил по газетам, еще будучи студентом рабфака. Конечно, тогда я не думал, что придется ввязаться в эту драку. Война шла по-азиатски — неспешно, и могла длиться десятилетиями. Однако к 1939 году японцы уже захватили почти весь приморский Китай: равнины с огромными городами и почти трехсотмиллионным населением. Однако этого им показалось мало и, вдохновляемые плохим советчиком — жадностью, они активно атаковали горные районы Китая, где закрепился на оставшейся территории с двухсотпятидесятимиллионным населением глава китайского правительства и партии Гоминьдан генералиссимус Чан-Кай-Ши. Кроме этого японские генералы усиливали натиск и на наши границы, открыто заявляя о претензиях на территорию до Урала. Воинственный бульдог — Япония — явно должен был подавиться подобным куском. По мере усиления нажима возрастало и сопротивление. Китаю стали помогать западные страны, активно сбывая оружие, залежавшееся на складах еще со времен Первой мировой войны. Китайские пехотинцы шли в бой со старыми винтовками почти всех стран мира. Желая взять в клещи японцев, нажимавших на тогда единственную нашу союзницу — Монголию — советское правительство отправило в Китай более пятисот советских летчиков и техников, которые постоянно сменялись. Наступила и наша очередь.
Как расценивать сейчас это мероприятие? Конечно парадоксальным было наше участие на стороне буржуазного Китая, сражаясь, как нам объясняли, «против японского империализма за свободу и независимость китайского народа», хотя мы сами не были свободны. Но, с точки зрения стратегической, наше участие в японско-китайской войне, думаю, имело смысл. Была возможность испытать новую технику, изучить тактику и стратегию ведения современной войны, приобрести необходимый боевой опыт, который ничем невозможно заменить. В те годы в Китае проходили испытания в боевой обстановке наши самолеты, танки, артиллерия, средства связи — почти все устаревшее, но ведь и в этом нужно было убедиться. Например, наши орудийные снаряды, как выяснилось, почти не пробивали даже слабую броню японских танков. Их усовершенствовали, вставив в середину стальной стержень, что очень увеличило эффект попадания. Очень дрянными оказались и наши зенитки, которые китайцы покупали у нас за золото, добываемое где-то в горах, в руслах рек, усыпанных галькой, где тысячи людей намывали его вручную, купили, конечно, по дешевке, как и в других странах. Еще одно предостережение людям, которые считают себя настолько богатыми, что покупают дешевые вещи. Но об этом позже.
А пока мы очутились в Москве. Нас, около пятисот летчиков, собрали в оборудованной по последнему слову техники Всесоюзной Школе Младших Авиационных Специалистов, которая тогда размещалась в конце Ленинградского проспекта. В большом зале перед нами выступил начальник Военно-Воздушных сил Красной Армии, то ли Ларионов, то ли Лавренев, обладатель трех ромбов, комкор или генерал-полковник, обрисовавший нам обстановку. А обстановка была довольно-таки невеселая.
