Zа право жить - Коллектив авторов
Алла, услыхав такой наезд на свою персону от какой-то тощенькой девчонки, намного младше ее, освободившись от объятий Бориса и тряхнув рыжей гривой, с гордостью заявила:
– Я завмаг и владелица магазина, который находится рядом с театром. Приехала проверить, все ли в порядке, а магазин мародеры разграбили, и на беду обстрел начался, пришлось бежать в театр прятаться. У нас бомбоубежища нет.
– А вы давно в России были, что с таким жаром несете полную чушь о том, что она – нищая и отсталая страна? Когда-то и мне – украинской студентке, обучавшейся в экономической академии Донецка, – внушали такие глупости. Но приехав в пятнадцатом году в Питер, я просто обомлела от увиденного: красивого обновленного города с огромными массивами новостроек, от замечательных дорог с противошумовыми экранами, заполненных иномарками часто высокого класса, ухоженных улиц и полных магазинов, добротно одетых доброжелательных людей. Где вы такое видели на Украине?
– Надо же – едва успела отъехать от родины, а уже ее оскорбляет. Не «на Украине», а «в Украине»!
– И что, именно из-за этого В или НА, Украина расстреливает Донбасс без малого восемь лет? Не надо мне рассказывать глупости, что это делали сами ополченцы или Россия. Я всю ту войну четырнадцатых-пятнадцатых годов пробыла в Донецке и работала санитаркой в госпитале, так что не только видела, кто и как разрушает Донецк, но и наслушалась от раненых о зверствах укронацистов. У меня муж – русский доброволец – прошел всю ту войну с автоматом в руках…
– Вот, вот она, российская диверсантка, – заверещала Алла, показывая пальцем на Соню. – Ее надо сдать в полицию.
– Муж предупреждал меня: никому не говорить, что я из России; но, просидев под обстрелами в подвале дома, где прошло мое детство, слушая теперь с вами канонаду, которая разносится над городом, я никого не боюсь, потому что я, единственная из здесь присутствующих, уже была под обстрелами и чуть не погибла в собственном доме в Донецке. Сейчас я молюсь только о том, чтобы выбраться из театра живой, добраться до дома и обнять моих любимых Ваньку и Петьку, – с надрывом сказала Соня и заплакала, закрыв лицо руками.
Теперь уже пришла пора Кузьмича успокаивать, и он, обняв Соню за плечи, сказал:
– Не бойся, я тебя в обиду не дам.
– Так, давайте сменим тему, нам всем сейчас тяжело, – предложил Борис и, повернувшись к Алле, спросил: – Как там Рита? Преподает фоно, муж, дети, внуки? Она же была чуть младше меня.
– Нет ее уже на свете пятнадцать лет, саркома съела буквально за два месяца. Она за три года до этого попала в аварию, кости срослись, но начала расти опухоль, спасти не смогли. Остались две взрослые дочери и внуки. Преподавала в музыкальной школе до последнего дня.
– Ой, извините и примите мои соболезнования, – смутился Борис, – земля ей пухом, как говорят в России. Кстати, не грех бы чего-нибудь съесть, да и пить хочется, – перевел Борис разговор на другую тему. – Может быть, тут в буфете осталось что-то съестное? Я не все деньги отдал этому вояке. Константин, может быть, спросишь у своей подружки-администраторши?
– Я уже спросил, но все буфетные запасы съедены и выпиты. Вода только в системе отопления, ее народ и пьет.
– Воду из отопления? Но ведь там же ингибиторы коррозии, они вредны для организма! – возмутился Борис.
– Дойдешь до обезвоживания – и кошачью мочу станешь пить, – возразил ему Кузьмич. – Но пока до этого не дошло, надо думать, что делать. Когда нас отсюда освободят, никто не знает.
– Вот, возьмите, Борис, у меня полбутылки воды осталось, – протянула Соня двухлитровую пластмассовую бутылку американцу.
Он отпил глоток и передал бутылку Алле, та тоже только промочила горло, а вслед за нею и Кузьмич.
– Этой водой мы не обойдемся, надо что-то делать. Алла, у вас продуктовый магазин или промтоварный?
– Продуктовый, но его разграбили мародеры, вряд ли что-нибудь там осталось.
– А вы подумайте: может, где-то что-то сохранилось? – настаивал Кузьмич.
Алла задумалась, а потом, видимо, решившись расстаться с заначкой, сказала:
– В моем кабинете есть кладовка, где лежит набор продуктов, которые хотела домой забрать. Там должна быть колбаса, сыр, что-то из копченостей, хлеб, печенье отличное и несколько пачек сока. В тот день, когда я эти продукты собирала, на магазин напали мародеры, я едва успела убежать, а потом приехала за запасами, началась стрельба, и было уже не до продуктов. Можно было бы забрать, но было не пройти, и военные могли не пустить.
– Пустить они, может быть, и пустили бы, а вот на обратном пути ограбили, это точно. Я бы мог пробраться, тут все ходы-выходы знаю, не случайно два месяца в театре обретался, своими архаровцами-слесарями командовал. Так что, если не жалко заначки, давайте ключи, я попробую ее забрать, – предложил Кузьмич.
– Ну что вы, какое там жалко! И сама поем и людей поддержу. Вот ключи, это от кабинета, а эти от кладовки, – протянула ему ключи Алла.
Когда за окнами окончательно стемнело, Кузьмич отправился в путь. Вернулся он часа через два, хотя до магазина было максимум пять минут ходьбы, но зато принес в двух полиэтиленовых мешках продукты из заначки Аллы и, что особенно обрадовало всех, шестилитровую бутыль воды, которая тоже была в кладовке у завмага.
– Ну что, какое-то время протянем, – сказал Кузьмич, – ешьте экономно, больше не пойду. Возле театра азовцев минимум рота, они в подвале театра окопались. Заходят с черного хода с другой стороны, оттуда лестница ведет в подвал. Я пытался оттуда в театр зайти, но там стоит охрана, пришлось долго ждать, пока постовой от входа отлить пойдет, потом в темноте и проскочил. Так что берегите, что принес. Ах да, вот – в зале магазина нашел упаковку пластмассовых стаканчиков, культурно будем пить. На разлив воды и раздачу продуктов посадим хозяйку продуктов Аллу, с нею, похоже, не забалуешь, будет по норме все отпускать.
Перекусив бутербродами, сделанными умелыми рукам Аллы, запив их соком, решили устраиваться спать. Однако спать сидя получилось только у Кузьмича, остальные, как ни пристраивались, уснуть не могли. Особенно страдал Борис, не привыкший к дискомфорту.
– Я даже в самолете только в бизнес-классе летаю, чтобы можно было ноги вытянуть, а здесь не удается заснуть даже на минуту, ноги млеют, голова мотается, как неприкаянная, – жаловался он.
