Виктория Дьякова - Досье генерала Готтберга
— Но разве поиском похищенных вещей не занимается полиция? — удивилась Лиза.
Она помнила, что даже в оккупированном немцами Минске была служба крипо, которая выслеживала уголовников. Это помимо гестапо, занимавшегося политическим сыском.
— Старая полиция распущена, — ответил Руди невозмутимо, — новой еще, в сущности, нет. Рассчитывать не на кого, все приходится делать самому. Хорошо, что верные люди помогают.
Кто были эти верные люди, кроме Фрица, конечно, Лиза не знала. Сама она их никогда не видела, но однажды, пока Руди спал, она случайно опрокинула в прихожей его портфель, оставленный в стенном шкафу. Изнутри выпали какие-то бумаги, помеченные, — шутка ли! — нацистским орлом и печатями, а также два пистолета с полным боевым комплектом.
Испугавшись, Лиза быстро собрала портфель и поставила его на место. Она так и не поняла, заметил ли Руди, что портфель трогали. Насколько она знала его, да, не мог не заметить. Но ничего не сказал. Для себя же после этого случая Лиза сделала вывод, что скорее всего в доме Крайслеров никогда ничего не пропадало. Но даже если и пропало, поиски похищенного — только отговорка, для нее, возможно, и для баронессы фон Крайслер тоже. На самом деле СС остается СС, они занимаются тайными делами, вполне вероятно, противозаконными, в пику оккупационным властям, преследуя собственные интересы. Что это за дела — торговля оружием, переправка и сокрытие ценностей рейха, укрывательство военных преступников, объявленных союзниками в розыск, — Лиза не понимала, и хорошо отдавала себе отчет, понимать ей этого лучше не стоит. Но то, что Руди ведет двойную игру, стало для нее очевидным. И, как оказалось, не только в деловой сфере. В личной жизни — тоже.
Однажды, находясь в доме двоюродной сестры баронессы фон Крайслер, фрау Зиберштайн, с младшим сыном которой Лиза занималась сольфеджио и гаммами, она мимоходом услышала странный разговор, из которого стало ясно, что Руди не зря окружил ее столь пристальным вниманием. С баронессой фон Крайслер его связывало не только то, что он приходился ей родственником по одной из сестер, скорее всего — он был ей… зятем. Руди был женат на дочери баронессы и скрывал свое несвободное положение от Лизы, а от молодой жены, соответственно, наличие любовницы, которую представлял всем как вдову своего фронтового друга. Мгновенно все встало на свои места: и постоянное присутствие Фрица, который следил за тем, чтобы она не сделала неверный шаг и не сказала лишнего и весьма долгое нежелание Руди составить ей протекцию в поиске учеников. Ведь все эти люди были вхожи в дом фон Крайслеров, вдруг она сболтнет лишнего, и все донесут до ушей жены. И уж конечно, перемена имени и тотальный контроль во всех сферах жизни, называвшийся опекой.
Это открытие произвело на Лизу сильное впечатление. Проведя ночь в слезах и сомнениях, она решила во всем удостовериться сама. И воспользовавшись тем, что Руди находился в очередной командировке, отправилась по адресу, который когда-то в Ленинграде повторяла про себя как пароль спасения: Альстерштрассе, 38, дом баронов фон Крайслеров. Прожив в Гамбурге больше года, Лиза так и не побывала на этой улице. Не то чтобы Руди запрещал ей появляться там, просто никогда не приглашал, а Фриц, объясняя Лизе маршруты, по которым ей следует передвигаться по Гамбургу, делал все, чтобы она никогда не появлялась на Альстерштрассе, ни по пути к ученикам, ни обратно. Сначала Лиза не обратила на это внимания, сообразила гораздо позднее. Ей пришлось вспомнить, как она исполняла поручения Белозерцевой в Минске и разработать целую операцию, чтобы сбить Фрица с толку и наутро остаться одной. Она понимала, если Фриц будет с ней рядом, он не позволит ей поехать на Альстерштрассе, даже если придется в буквальном смысле схватить ее за руку. Вырвавшись из жестких лап НКВД, она вдруг со всей ясностью осознала, что попала туда, куда очень боялась попасть в Минске, — в руки СС, которые держали пока мягко, почти ненавязчиво, но очень цепко.
Сославшись на головную боль и попросив Фрица не беспокоить ее до обеда, она с раннего утра отправилась к фон Крайслерам. Прекрасно отдавая себе отчет, что, появись она в холле — фрау Катарина немедленно проинформирует обо всем ее охранника, и он явится, Лиза решилась на невероятное. Она решилась спрыгнуть из окна, благо этаж был всего лишь второй. Лиза не знала, кто живет в соседних квартирах, да и вообще существуют ли они, однако была уверена, что из офиса Крестена ее не увидят. Дом стоял к озеру углом, и с противоположной стороны было не видно, что происходит в той части, где жила Лиза. Впрочем, Лиза допускала, что если дом под контролем СС, не исключено, что за каждым ее шагом следит камера и в квартире установлены подслушивающие устройства. Как бы то ни было, отступать она не собиралась, наоборот, хотела раз и навсегда поставить все точки над «i», а дальше будь, что будет. Ее вполне могут убить, и никто не хватится. Ведь фрау Хелмер — выдуманное лицо, была и нет, даже искать не станут. «Но лучше уж пусть так, чем постоянный обман», — решила Лиза.
Прежде всего облачилась в спортивные брюки и свитер, чтобы удобнее было спускаться. Сдернув занавески, Лиза сделала из них своеобразную «веревку», зацепила ее за тяжелый дубовый шкаф. Раскрыв окно, выбросила наружу. Спустилась быстро, затаив дыхание и зажмурив глаза. Она старалась не думать, видит ли ее кто-нибудь. Даже наверняка засекли. И скоро прибегут. Так что времени у нее очень мало.
Спустившись вниз, она резко дернула «веревку», но она не отвязалась, сказалось отсутствие опыта. Ничего не оставалось, как бросить ее на месте и спешить, спешить, пока не схватили и не наказали за непослушание. Как — Лиза не могла представить, но СС — это СС, пощады не жди. Это еще несколько дней назад она воображала себя возлюбленной дамой бывшего штурмбанфюрера. Теперь она прекрасно отдавала себе отчет, кто она на самом деле — содержанка, которой платят за любовные утехи, как проститутке в доме с красным фонарем, здесь, на Рипербане, в квартале рядом с портом. Так кто же с ней станет церемониться?
Пройдя по аллее парка, она вышла на улицу через ворота, располагавшиеся дальше прочих от ее дома. Она заставляла себя не оборачиваться, хотя тянуло постоянно; всеми фибрами души она ожидала скорой погони и расправы. Но пока все было тихо, ее бегство не обнаружили. Ускоряя шаг, она шла по Империалгассе, переулку, который выводил на Альстерштрассе. Редкие прохожие попадались навстречу, машин почти не было видно, магазины только открывались — продавцы поднимали жалюзи на витринах. Было сыро, но тепло, безветренно, что для портового города — редкость. Лизе невольно вспомнилось, как еще совсем недавно в холодное, снежное утро она навсегда уходила из родного дома на Фонтанке. Это казалось тогда невероятным: она покидала свой дом, чтобы больше никогда не вернуться туда. И не на фронт, не по страшным, неумолимым обстоятельствам, а по собственной воле, выбирая жизнь против смерти. Может быть, сегодня все повторится? И Лиза никогда не вернется туда, где обрела относительный покой и комфорт? А там, в ее милой сердцу квартире на Фонтанке, кто там живет? Кто проходит мимо конных статуй на Аничковом мосту, мимо красного фасада Белозерского дворца? Люди. Много людей, которые ничего не знают о ней, Лизе Голицыной, никогда не слыхали ни о ее прежней жизни, ни о том, как неожиданно для самой себя она превратилась во фрау Хелмер. Слезы навернулись у Лизы на глаза.
Лизе вдруг захотелось вернуться, так захотелось вернуться, что хоть кричи, домой, в Россию! Пусть даже в лагерь, если иначе нельзя, но домой. Она все стерпит, даже без Наташи и Фру, которые, конечно же, с ней не поедут. Одна — она согласна. Только бы снова пройти по Невскому и прикоснуться к скульптуре на мосту рукой: «Здравствуйте, кони!» Как когда-то в сорок пятом, совсем недавно, а кажется, в чужой, очень далекой жизни.
Едва выйдя на Альстерштрассе, дом баронов фон Крайслер она увидела сразу. Он был построен в готическом стиле и золоченый шпиль над молельной комнатой, как говорил Руди, возвышался над округой, поблескивая на тусклом утреннем солнце. На улице было пустынно. Семейство фон Крайслеров проживало в аристократическом районе Гамбурга, где вставать рано не привыкли. Почувствовав, как от волнения бешено заколотилось сердце, Лиза остановилась перед одной из вилл, утопающей в зелени раскидистых платанов. Вынырнув с Империалгассе, к вилле подъехал черный «мерседес». Появился шофер в белых перчатках и яркой униформе. Он предупредительно распахнул заднюю дверцу, ожидая пассажира, который вот-вот должен был появиться. Через несколько мгновений калитка чугунной ограды, которой была обнесена вилла, распахнулась, появился мальчик лет семи в накрахмаленной белой рубашке с жабо, белых гольфах и коротких до колена черных бархатных штанишках. Его сопровождала гувернантка, одетая по-немецки строго и чопорно. В руках она держала бархатную курточку мальчика, скрипку в футляре и нотную папку. Мальчика явно собирались везти на музыкальные занятия. «А Руди говорил, что у них не принято, чтобы ученики ездили к педагогам, — подумала Лиза. — Просто он надеялся, что я испугаюсь и откажусь от занятий. И был разочарован, когда я настояла на своем». Усевшись в «мерседес», мальчик и его воспитательница уехали, Лиза же, немного отдохнув, пошла дальше по улице. За ней по-прежнему никто не гнался, она успокоилась. Почему-то ей казалось, что ее побег не обнаружится раньше обеденного времени, пока не приедет Фриц.
