Виктория Дьякова - Камни Юсуфа

Виктория Дьякова

Камни Юсуфа

«Заповедь сия не недоступна для тебя и не далека.

Она не на небе, и не за морем — слово сие в устах твоих и в сердце твоем.

Жизнь и смерть предложил тебе, добро и зло, благословение и проклятие.

Избери жизнь.»

ГЛАВА 1. Слезы Пифона

Яркое солнце, застывшее в голубом небе Италии, припекало голову даже через широкополую шляпу и волосы, по европейской манере небритые. Над узкими римскими улицами висел стойкий запах затоптанного в тонкую желтоватую пыль навоза и конского пота, перемешанный с тонким, чуть кисловатым ароматом цветущего шиповника. Князь Алексей Петрович Белозерский, царский посланник к венскому, французскому и папскому дворам остановился, оглядывая развалины Форума: изъеденные временем каменные столбы, высокие осыпи гранитной крошки, отдельно стоящие изящные высокие арки.

Вот здесь далекие предки некогда великого народа в те самые годы, когда пророк Андрей крестил русичей на Волхове и Ладоге, принимали решение травить христиан львами и распинать на крестах. Разумеется, Бог покарал язычников, наслав на них беды войны и обратив города и селения в развалины, предав их мечу и огню…

Внезапно взгляд посланника приковала изящная фигурка черноволосой девушки, окутанная полупрозрачной туникой.

Римлянка не шла — она скользила по ступеням амфитеатра, подобно призраку одного из некогда великих предков этого народа, и белая голубка, распушив перья, ласково ворковала у нее на плече.

Именно голубка и заставила князя остаться на своем месте, а не последовать за незнакомкой: уж очень странной и колдовской показалась ему девушка. Словно морок, наведенный чародеем, чтобы подманить неосторожного прохожего. Да еще белый голубь — символ нежданной близкой смерти… Князь покачал головой, перекрестился и тихонько тронул пятками бока коня, двинувшись дальше по улице.

Но с незнакомкой они все равно встретились, причем в тот же день. Это случилось уже поздно вечером, когда Андрей Петрович, отправив холопов с подарками государю на постоялый двор, неспешно прогуливался по древним улицам, с интересом поглядывая по сторонам и прислушиваясь к громкому смеху и крикам подвыпивших гуляк, доносящемуся из дверей встречных кабаков.

Из любопытства он свернул в узенький, тихий переулок и вдруг увидел, как из дверей одного из богатых домов быстро выскользнул человек, закутанный в черное платье, и остановился, прижавшись к стене дома, а потом крадучись заскользил вдоль стены, постоянно оглядываясь и прислушиваясь к чему-то.

Рука князя тут же опустилась вниз, к эфесу висящей на поясе сабли. Здесь, в дикой немытой Европе, не существовало воевод или сотников, следящих за порядком на дорогах и городских улицах, не имелось Разбойных и Посольских приказов, а потому выходить из дома без оружия было равносильно самоубийству. Перед прекрасными творениями Микеланджело и Берругете, о которых так любили рассказывать латиняне, богато одетому человеку, не прихватившему охраны, местные душегубы могли безнаказанно вспороть живот после первого же шага.

Из окна ближнего дома послышались громкие мужские голоса, говорившие по-французски:

— Де Бельер, послушайте меня, ее необходимо уничтожить, — горячо настаивал один из говоривших. — Не миновать нам беды, если…

— Вы жестоки, герцог! — со смехом ответил другой — Убить такую красотку!

— Коварная флорентийка не простит нам второго промаха…

— Тсс… Она может быть рядом и услышит нас…

Человек в черном замер под окном, прислушиваясь, потом отчаянно вскинул руку, словно ища опоры, метнулся в тень, затем назад — на освещенную лунным светом сторону улицы, попробовал открыть соседнюю дверь — та оказалась заперта….. Голоса стихли, а через минуту дверь распахнулась, четверо мужчин с обнаженными мечами выбежали из дома и ринулись на одинокую фигуру, тщетно пытавшуюся спастись бегством. Один из нападавших первым догнал ее, схватил за руку, капюшон плаща, скрывавший лицо незнакомца упал с его головы…

В прозрачном ночном сумраке Алексей узнал полные смертельного ужаса синие глаза неизвестной римлянки из амфитеатра. Отчаянно пытаясь освободиться, она изо всей мочи рванулась из рук своего преследователя, но силы, увы, были неравны.

Прекрасно зная, что в европейских столицах иностранным послам лучше не ввязываться в ночные стычки, и что незнакомка сама могла оказаться виновницей своего приговора: быть отравительницей, изменницей, детоубийцей — князь, тем не менее не выдержал: стать равнодушным наблюдателем того, как четверо мужчин зарежут одну женщину он не хотел.

— Оставьте ее! — потребовал царский посланник, обнажив саблю и давая врагам время повернуться. Не мог же он, честный русский воин, бить кого бы то ни было в беззащитную спину. — Оставьте ее, или объяснитесь!

Французы, если это были они, поначалу растерялись, сгрудились в кучу, но быстро перестроились. Один остался держать женщину, трое молча бросились на Алексея. Князь сделал шаг влево и навстречу, отвел выброшенный в его сторону клинок своим и резко рубанул врага саблей поперек лица. Тот откинулся назад и рухнул в уличную пыль.

Двое других сразу остановились, и разошлись в стороны, перегородив улицу широкой испанской стойкой: меч в правой руке и длинный стилет в левой. Алексей с облегчением рассмеялся: французы совершенно не умели драться. Они не понимали, что человек, держащий по клинку в каждой руке, проигрывает своему врагу почти целый шаг в дальности удара. Ничего удивительного, что схизматики отдали османам половину Европы и басурманы уже сейчас стоят под стенами Венеции — татары, и те лучше сражаются.

— Бегите, — предложил им Белозерский. — Вас всего трое.

Французы, не вняв совету, начали медленно подкрадываться, и князь тут же продемонстрировал правому из них отличие боковой стойки от прямой: он попытался прямым ударом ударить ночного татя в грудь.

Тот, естественно, принял саблю на меч, остановив острие в паре ладоней от себя, и попытался нанести ответный угол трехгранным кинжалом — в этот миг Алексей и толкнул вперед правую руку, просто вытянув ее в плече и чуть наклонившись вперед всем телом. Сталь зловеще прошелестела по стали, кончик клинка легонько коснулся шеи — но этого вполне хватило, чтобы из-под кожи ударил кровавый фонтан.

— А-а-а-а!!! — забыв о тишине, кинулся в бешеную атаку последний из троих, яростно размахивая мечом. Князь, продолжая спокойно улыбаться, отступил на пару шагов, легко парируя удары, но пока не нанося своих. Пусть разбойник постарается. Сабля, даром что прочнее любого из мечей, а в ударе еще и сильнее получается — она ведь по весу, почитай, вчетверо легче. Пусть устанет француз, потом проще спор закончить будет. Не даром и князья московские, и султан османский сабли в Европу продавать запрещают. Сколько душ христианских запрет этот спас — не счесть.