Войта Эрбан - Беженцы и победители
— Пройдемся по саду, землячка. Панове не откажутся прогуляться с нами?
Панове, конечно же, отказываются: они спешат и Катовице. Они благодарят пани и еще раз просят передать их благодарность за щедрый подарок пану.
— Да оставайтесь, панове!
Интересно, что бы он стал делать, если бы им вдруг вздумалось остаться?
* * *Между тем товарищи из руководства краковской группы политэмигрантов решают заняться большой политикой — поездки в Варшаву, где они встречаются с чешским генералом Прхалой, следуют одна за другой. «Еще немного, — утверждают они, — и генерал будет наш. У него, как у всякого военного, непомерные амбиции, но политически он ужасно наивен. Вот увидите, он будет наш. И добиваемся мы этого не зря. Наша цель — создать чехословацкую воинскую часть, поддерживаемую Советским Союзом и возглавляемую генералом, который очень популярен на родине. Народ поднимется на борьбу, как только мы пересечем границу Чехословакии. Бенеш, капитулировав, дискредитировал себя настолько, что ему уже не удастся вернуть свой авторитет. Все решат народ и армия. Вот увидите, какое демократическое правительство мы создадим. Мы изолируем Прхала от реакционеров и окончательно перетянем его на нашу сторону…»
Довольно оригинальная концепция, но в суматохе тех дней удивляться ее появлению на свет не приходилось.
* * *23 августа 1939 года Советский Союз и Германия заключают договор о ненападении. Что же теперь будет? Где искать спасения с детьми и беременными женами от занесенного над их головами фашистского топора?
Эмигранты собираются в самой большой комнате «Пшелота». Они рассаживаются на кроватях, на стульях, на подоконниках и даже на полу. Мало кто сохраняет спокойствие и веру в будущее. Эда Фриш, Владя Эмлер и Густа Чабан пытаются разъяснить им ситуацию. У них мало фактов, но их вера в Советский Союз неколебима.
В своих выступлениях они говорят, что шаг, предпринятый Советским Союзом, без сомнения, помог сорвать заговор империалистов, замышлявших второй Мюнхен, жертвой которого на этот раз должна была стать Польша, и ликвидировать угрозу создания единого фронта империалистов Запада и нацистской Германии против СССР. Искусственно затягиваемые переговоры в Москве, на которые Франция и Англия прислали второстепенных дипломатов, призваны были лишь замаскировать этот коварный замысел. И вот Советский Союз с помощью договора разрушил планы империалистов. Пусть теперь они грызутся между собой, Советский Союз тем временем соберется с силами и внесет решающий вклад в дело сохранения мира.
— Вы спрашиваете, товарищи, кому верить. Верьте Советскому Союзу и товарищу Сталину! — так заканчивает свое выступление один из ораторов.
И люди верят. Не могут не верить, ибо понимают, что свет освобождения придет с Востока.
* * *Однажды «Пшелот» посещают двое военных из броновицкого лагеря. Они предлагают всем военнослужащим и лицам призывного возраста вступить в легион.
— А кто позаботится об оставшихся?
— Этого мы не знаем.
— А почему вы не приняли тех, кто хотел вступить в легион добровольно? Из нашей группы и из Кракова?
— Так то белобилетники.
— Разве вам не известно, что их даже через проходную не пропустили? Так как же определили, что они негодны к строевой службе?
Военные объяснить этого не могут.
Оперативно собирается совещание актива, на котором каждому позволено высказать свое мнение. К сожалению, на этот раз не удается побеседовать лично с командиром легиона подполковником Свободой. С ним наверняка можно было бы договориться, а так… Руководство группы эмигрантов вынуждено обратить серьезное внимание на тревожные факты, свидетельствующие об антидемократической позиции части командного состава легиона, о царящих в легионе шовинистических настроениях и антисемитизме, о высказываниях и действиях некоторых легионеров, направленных на подрыв национального единства. В практике краковского консульства Чехословакии и призывной комиссии отмечен ряд случаев дискриминации, свидетельствующих о реакционной, более того — профашистской и расистской позиции некоторых лиц. Под командованием таких офицеров и в такой атмосфере нельзя сражаться за свободную и демократическую Чехословакию.
В Броновице уезжают только трое или четверо.
* * *Неподалеку от Катовице вдоль границы спешно строятся оборонительные укрепления. Из окопов, вырытых в песке, улыбаются молодые польские пехотинцы. Они уверены, что задержат и разобьют врага. Перед окопами они устанавливают сваренные на скорую руку противотанковые ежи и разматывают мотки колючей проволоки. На открытом пространстве среди бела дня…
В некоторых катовицких домах взрываются мины с часовым механизмом. Немцы, надрывая глотки, орут: «Хайль Гитлер!» и «Дойчланд, Дойчланд юбер алее». Вокруг Немецкого дома летают камни, тут и там возникают драки. Иногда звучат пистолетные выстрелы.
Войска и полиция наводят порядок, и к ночи полностью овладевают ситуацией. В последний раз…
На землю опускается ночь — тихая душная ночь на 1 сентября 1939 года. А утром Ондрей и Владя просыпаются от артиллерийского грохота. Они бросаются к окнам и заспанными глазами вглядываются в небо. Поначалу видят лишь небольшие тучки в голубой дали. Но проходит несколько минут, и они замечают разрывы зенитных снарядов. Воют сирены, однако никто никуда не бежит. Люди стоят на тротуарах, на трамвайных путях и, всматриваясь в даль, громко переговариваются, смеются, размахивают руками. Это, конечно же, не налет, а просто учебная тревога. И стрельба тоже учебная. В небе не видно ни одного самолета, вообще ничего не видно. Так и надо, пусть немцы знают…
И все же трудно отделаться от тревожного чувства, ведь до границы рукой подать. А если вспомнить сомнительные укрепления, вырытые в песке, и сравнить их с основательными, отлично оборудованными укреплениями на границах Чехословакии… Нет, лучше не вспоминать!
Вскоре стрельба стихает.
* * *Около восьми в комнату руководства «Пшелота» входит Ярда Достал. Человек он тихий, незаметный. И работу, кажется, выбирает себе под стать — что-нибудь очень нужное, но не бросающееся в глаза. Он не любит выступать с пространными речами, не ввязывается в дискуссии на собраниях, даже не поет вместе со всеми. Он только время от времени перекидывается парой слов, но именно с тем, у кого плохое настроение, кого что-то мучает, кто ищет выхода из трудного положения и никак не может его найти. Не тратя лишних слов, он добывает и ремонтирует все, что нужно эмигрантам. Если к обеду дают что-нибудь вкусное, он просит добавку, а потом эту добавку вместе со своей порцией раздает детям. И они бегают за ним, как цыплята за наседкой.
Он страдает астмой, потому что прошел через все, что обычно выпадает на долю профессионального революционера: сидел в тюрьмах, скрывался, голодал. И друзья нередко жалеют его: «Ярда, опять ты кашляешь. Приляг на минутку, отдохни». А он отвечает им с виноватой улыбкой: «Сейчас, сейчас… Вы лучше бы посмотрели на Густу Чабана, ему хуже, чем мне…»
Ярда стоит, опершись о косяк двери, и никак не может справиться с одышкой. Наконец он приходит в себя:
— Во что играете?
— Делим группу на две части. Помоги нам, Ярда, ты ведь хорошо знаешь людей.
— А зачем это?
— На всякий случай. Одна группа — это те, кто поедет поездом, — женщины, дети, больные. Остальные пойдут пешком. Ты в первой группе.
— Как падалица, да?
— Но идти пешком ты не сможешь. Обидного здесь для тебя ничего нет. Нам нужно, чтобы с этими людьми находился человек, который способен им помочь. Ведь всякое может случиться.
— Конечно, всякое. Так торопитесь. Скорей решайте, скорей!
— Спокойно, без паники!
— Я не собираюсь паниковать, но поторопиться все-таки придется. То, что должно было случиться, случилось. Война началась.
* * *Ее ждали давно, и тем не менее все еще надеялись, что стрельба окажется учебной, чем-то вроде демонстрации. Решили прежде всего ускорить подготовку к отправке группы в Краков, чтобы оттуда вместе с краковской группой эмигрантов продолжать путь на восток, к советским границам. Рассчитывали, что те, кто не может идти пешком, сегодня ночью или в крайнем случае завтра утром отправятся поездом. Остальные поедут следом за ними, а если не получится — пойдут пешком. Этой группой поручили руководить Франтишеку Энгелю. Он опытный организатор, в любой ситуации умеет сохранять оптимизм. Кроме того, он офицер запаса и хороший врач. Он работал хирургом в Берегове, в Криве, что под Хустом, и в Рахове.
Пока формируются группы и пакуются чемоданы, обстановка на улицах Катовице меняется. Опускают жалюзи владельцы магазинов, покидает кафе и рестораны обслуживающий персонал, через площадь Пилсудского вопреки всем дорожным знакам едут несколько автомашин, а за ними тянется длинный караван почтовых повозок, в которые впряжены лошади, — эвакуируется почта. К полудню пустеет и здание государственной полиции. Снова воют сирены и грохочет зенитная артиллерия. Теперь отчетливо видно, как в небе под прикрытием «мессершмиттов» хозяйничают «юнкерсы». Видны и дымки разрывающихся в небе снарядов, но польская артиллерия бьет явно наугад, не причиняя фашистским самолетам никакого вреда. Поэтому они не реагируют на стрельбу плохо обученных польских артиллеристов и, зловеще блестя на солнце, эскадрилья за эскадрильей летят дальше на восток.
