Николай Бондаренко - Летим на разведку
— Ребята, прошу вас: похороните его.
Я еле стою на ногах. Не могу смотреть сейчас на это. Пусть буду знать его таким, каким знал живого. Солдаты обещают похоронить.
— Все, что положено, сделаем, — говорит сержант. Подъезжает «эмка», мы расстаемся. Кто-то вталкивает на заднее сиденье парашют Сухарева.
— До свидания, товарищи. Бейте их, гадов! — говорю срывающимся голосом.
С трудом усаживаюсь на заднее сиденье машины. Рядом со мной сел майор. Мы едем к землянке, в которой находится Баглай. Я не знаю еще, что с ним произошло.
— Вот здесь, — говорит шофер майору и мне, показывая на небольшую землянку.
Баглай лежит на скамейке. У него перевязана голова.
От крови, просочившейся через бинт, образовалось большое алое пятно.
— Петя, нашего Симона… нет… — с трудом произношу я.
— Что ты говоришь?! — приподнял он голову. — Как все это случилось?..
— А что с тобой?
— Меня солдаты сюда привели. Лоб я поцарапал.
— Как ты, Петя, прыгал?
— Да так, ничего. Правда, низко уже было, но, к счастью, все обошлось хорошо.
— А ударился лбом обо что?
— И сам не знаю, — ответил он. — Меня тут чуть было свои в плен не взяли! Говорю: «Я свой», а в ответ слышу: «А, фашистская рожа, ты еще и по-русски калякать научился?»
— Дурачье!.. Пехота!.. Свои самолеты по силуэтам знать надо.
— Один здоровенный такой паря стал меня обыскивать.
— Ну…
— Расстегнул молнию и увидел орден Красной Звезды… «Хлопцы, он свой!» — сразу же закричал. И тогда уже солдаты достали перевязочный пакет и стали рану перевязывать…
— Да-а, Петь, аналогичный случай произошел и со мной. Ну да ладно. Чего уж там… Война ведь…
— А Симку нужно похоронить… — говорит Баглай.
— Похоронят Симку солдаты, Петя. А нас повезут в госпиталь…
Майор везет нас теперь в медсанбат. Дорога — одни ямы. Сильно болит левое плечо. Держу руку, свесив вниз, как плеть, — не так больно. Проезжаем мимо места падения нашего самолета. Он ударился о землю «спиной». Белое пятно вместо машины… Из земли торчат закопченные стойки шасси, но уже ничто не дымится.
Я еду и думаю: «Сегодня я второй раз родился». В самом деле: лети я на машине казанского завода, в которой астролюк кабины намного короче, — мне, как говорят, была бы крышка.
Шофер плавно тормозит машину. Подъехали к медсанбату.
— Товарищ майор, скажите вашу фамилию, — прошу я, с трудом выбираясь из машины.
— Майор Иванов.
— Буду помнить. Спасибо за все.
— Поправляйтесь. И чтобы больше нам здесь не встречаться. Лучше уж я буду смотреть на вас, летящих высоко в небе.
— Постараемся, товарищ майор.
Проводив взглядом «эмку», входим в расположение санитарного батальона. В операционной палатке хирург сразу же хватает меня за здоровую руку и возбужденно говорит:
— Браток, дай хоть одну парашютную стропу. Нет шелка, нечем зашивать ребятам раны.
Я хорошо понимаю его. Парашют Сухарева я осматривал. В шелковом куполе два отверстия диаметром по полтора метра. Прогорел в нескольких местах. Знаю, что он непригоден к дальнейшей эксплуатации.
— Берите, — говорю хирургу.
— Превеликое, браток, тебе спасибо. Теперь живем.
Не суждено было этому ПЛ-3М спасти Сухареву жизнь. Но пусть он поможет многим солдатам и офицерам заживить их раны.
Через некоторое время Петро уже лежит на столе. Ему зашивают рану без наркоза. Он морщится, смотрит медсестре в лицо и молчит. Со мной хуже. Хирург (я внимательно смотрю на него) вздыхает и говорит:
— Ложитесь животом на стол и свешивайте руку вниз. Привяжем к ней груз, и она войдет в сустав. Как зовут-то вас?
— Николай. Бондаренко.
— Ну вот, Коля Бондаренко, придется вам потерпеть немного. Не бойтесь…
— Я не боюсь. Раз попал к вам в руки…
— Правильно!
К моей руке привязали ведро с водой, а потом еще и камень, но рука в сустав не вошла. Хирург задумчиво посмотрел на меня и спросил:
— А хотите, я ее под общим наркозом вправлю?
Соглашаюсь — другого выхода нет. Сестры привязали меня веревками к столу. Хирург сказал: «Считайте!» — и мне дают наркоз. Я начал считать, мне стало очень плохо. Захотелось крикнуть: «Не надо!», вырваться, но… в голове зазвенело и я провалился куда-то в бездну…
Очнулся после наркоза. Мое левое плечо туго перевязано. Подвигал подвязанной рукой — не болит. Осматриваю себя. Чувствую, стянута и правая нога. При приземлении на каменистую почву я сильно разбил правое колено. Врачи, не церемонясь с моими шароварами, разрезали правую штанину от стопы до бедра, перевязали колено и скололи куски двумя английскими булавками. В таком виде меня посадили вместе с Баглаем и другими ранеными в кузов грузовика и повезли во фронтовой госпиталь Ровеньки.
После осмотра там врачи принимают решение отправить нас в авиационный госпиталь Зерноград.
— Доктор, было бы лучше, если бы вы отправили нас в полк. Там и госпиталь есть, — говорю врачу-женщине, вспомнив, что неделей раньше туда положили командира звена Покровского и его штурмана Лакеенкова.
— Ни в коем случае. Даже не говорите об этом, — возмущается врач.
Утро восьмого августа. В госпитале ждут самолет, который должен доставить нас в Зерноград. За прошедшие дни я еще два раза напоминал врачу о нашем полковом госпитале и дважды получал резкий отказ.
Сестра ведет нас к взлетно-посадочной площадке сани, тарных У-2. А вот уже подруливает «кукурузник». Так фронтовики величают этот маленький санитарный самолет.
— Попухли мы с тобой, командир, — говорит Баглай.
Сестра дает летчику документы и властно распоряжается:
— В Зерноград обоих!
— Сколько мне еще рейсов сегодня? — спрашивает летчик.
— Два.
— Нормально.
И тут у меня созрело решение. С врачами и сестрами я не договорился и не договорюсь. А с летчиком, коллегой?.. Улучив момент, делаю строгое лицо, подхожу к пилоту и спрашиваю:
— Ты летчик?
— Да, летчик, — отвечает он и меряет меня взглядом с головы до ног.
— И мы летчики. Вот что: повезешь нас не в Зерноград, а в полк. Понял? Если только ты летчик, — бью по его самолюбию. — Посмотри, разве нас на носилках принесли?
Мой расчет оправдался.
— А где ваш аэродром? — спрашивает он.
— Аэродром Мечетный.
— О, знаю. Полк Валентика… Бывали там не раз.
— Вот и хорошо.
Летчик быстро чертит на карте от Ровеньков до Мечетного линию, отсчитывает курс. Мы садимся в воздушную санитарку и — как хорошо! — летим домой. Но по сравнению с нашей скоростной ласточкой «кукурузник» очень долго преодолевает это стокилометровое расстояние. У меня нет карты, чтобы по ней ориентироваться, а У-2 всю дорогу идет бреющим. Я даже подумал: «Везет в Зерноград, окаянный!» Нет, мы, летчики, — народ покладистый! Вот он, наш аэродром в степи, наша родная Мечетка! Я слышу, как бьется сердце.
Посадка. Выходим с Петром из кабины. Несем свои пожитки. Ребята нас узнают и бегут навстречу. Быстро идут к нам командир полка Валентик и замполит Кантор. На аэродроме находится и служивший ранее в Энгельской школе полковник Дергунов — начальник политотдела дивизии. Вид у меня явно не строевой, но я, как положено, иду к Дергунову с докладом.
— Ладно, ладно, Бондаренко, — машет он рукой. — Я всегда и всем говорю, что лучше летчиков, чем выпускники Энгельской школы, нет. Рассказывай без доклада.
Здороваемся. Коротко рассказываю о том, что произошло с нами в полете пятого августа. Сейчас обеденное время. Но ребятам не до еды. Все прибежали сюда. Пришли многие техники и многие из обслуживающего столовского персонала. Тетя Таня — повар, готовящая всегда вкусную — «высотную» — еду, сняла с головы белоснежный колпак и вытирает им слезы.
— Тетя Таня, не надо. Тетя Таня, и ты, Лидочка, — обращаюсь к официантке, — накормите, пожалуйста, летчика с У-2. Мой обед ему отдайте. Он хороший товарищ.
— Да если бы была только одна забота — кормить вас, мои дорогие… Такой хороший был Сухарев. Бывало, покушает и всегда подойдет к окну спасибо сказать… Не подойдет он уже больше…
— Не плачьте, тетя Таня. Слезами горю не поможешь.
Летчик санитарного У-2 стоит еще минутку с нами, смотрит на нашу дружную боевую семью. Но его ждут раненые, и он, распрощавшись со мной и Баглаем, спросив у Дергунова разрешение, направляется в столовую. По распоряжению Валентика мы идем к машине, которая повезет нас в полковой госпиталь. С нами рядом наши товарищи. Но в это время с КП выскочил начальник оперативного отделения штаба капитан Мазуров и дал зеленую ракету. Забыв о нас и об обеде, экипажи быстро побежали к своим самолетам.
— Куда, Саша? — успеваю я спросить командира звена Пронина.
— Аэродром Сталино. С пикирования, Колька! Эх, елки зеленые, дрожите, фашисты!.. — на ходу бросает Пронин, удаляясь.
