Николай Бондаренко - Летим на разведку
— Отлично! — говорю.
— А как проклятая немчура себя чувствует?
— Фрицам скоро будет капут!
— Вот это самое главное.
— Так, говоришь, все нормально, самолет подготовлен? — спрашиваю я Беляева.
— Ну! — произносит он чересчур уверенно.
— Ясно.
Сегодня я почему-то сильно волнуюсь. Но вида не показываю. Знаю: «дам по газам» — земля останется позади и все земное волнение как рукой снимет. Не самолет мой, а я распластаюсь крыльями и уйду далеко на запад, в голубое небо, разведывать тайну врага.
Запускаю моторы. Долго газовать на стоянке я не имею привычки. Устанавливаю взлетные обороты, чтобы не было на взлете раскрутки винтов, и выруливаю.
Одно время Покровский и я взлетали со стоянки. Дурной пример заразителен — стал так взлетать и Моисеев. И начальство поставило всех нас «на свое место». Теперь для взлета мы подруливаем свои самолеты к «Т».
— Взлетаем! — даю команду экипажу и прибавляю газ.
Вначале нехотя, лениво и медленно идет «пешка» на взлет, а потом рвется вперед, все быстрее и быстрее набирает скорость. Теперь за ней, как за норовистой лошадью, нужен глаз да глаз. Отрыв от земли. Бегло смотрю на приборы. Что за чепуха! В правом моторе почти нет давления масла, его температура быстро растет.
— Убрать шасси! — подаю команду штурману, чтобы набрать немного высоты, и поясняю: — Нет давления масла в правом… Буду на одном левом заходить на посадку.
Положение незавидное — высоты почти никакой. Пе-2 с одним мотором ведет себя плохо. Это является причиной случавшихся в первое время аварий и катастроф. Прикидываю в уме: наверное, что-то с масляной системой. А что? Правый мотор работает отлично, ровно. Но если ему дать еще немного «покрутиться» — его заклинит. Это не устраивает меня, и я захожу на посадку, убрав газ. Небольшое давление масла есть, и я, зная, что на малых оборотах смазки мотору будет достаточно, не выключаю зажигание. А вдруг неожиданно потребуется тяга? Использую все, учитываю и то, что за границей нашего Мечетного аэродрома ровная степь. Выпускаю шасси. Приземляю машину между капонирами второй и третьей эскадрилий и выкатываюсь на аэродром. Выключаю моторы. Ко мне бегут техники.
Вскоре выяснилась и причина отказа. Чтобы не текло из бака масло, вчера при смене радиатора в системе перекрыли сконструированный для этого шунтовой кран. А открыть его?..
Беляев, конечно, мне в глаза не смотрит. Хочется ему сказать несколько «ласковых», но разговоры вести некогда.
— Бондаренко, — кричит начальник штаба, — бегом на запасную машину! И немедленный взлет!
Одетые в меховое обмундирование, с заброшенными за спину парашютами, мы бежим на запасной самолет.
Я сейчас сильно зол. Задание очень серьезное, и за его выполнением смотрят не только с КП нашего аэродрома.
Навстречу с докладом торопится техник запасного самолета.
— Короче! — бросаю ему на ходу. — Фотоаппараты стоят?.. Кислород?.. Заправка маслом, бензином?..
— Все нормально, товарищ младший лейтенант! — козыряет он.
— У меня нет времени вас проверять!.. Ну и «шхуна» у тебя!.. Ты что, с того света ее выкопал?
— Она старая, товарищ командир, но хорошая.
— Моторы сегодня пробовал?
— Так точно.
— Когда машина летала последний раз?
— В день перелета сюда из Сальска.
— Ладно, в воздухе разберемся, — говорю технику в быстро поднимаюсь в кабину.
Запускаю моторы. Они работают хорошо. Техник, убрав из-под колес колодки, козыряет. Другие техники тоже каждый по-своему провожают меня. Злость как-то сразу прошла. Я улыбаюсь всем в ответ. Отрулив немного от капонира, взлетаю.
Первое впечатление о самолете после отрыва неплохое. Машина легко слушается рулей и хорошо набирает высоту. Одно мне только немножко не нравится: правый мотор дает небольшую раскачку оборотов. Но все же он, как и левый, поет свою песню. Оба они несут нас на запад, несут туда, где ползут немецкие танки.
О раскачке оборотов я решил никому в экипаже не говорить.
— Какая просторная кабина, — обращается ко мне Сухарев.
— Это машина сибирского завода. Все они легкие, летучие. В них более просторная кабина штурмана, — отвечаю ему, поглядывая на тахометр правого мотора.
Высота полета при подходе к линии фронта — семь тысяч восемьсот метров. Правый мотор, будто испугавшись вражеской территории, стал работать еще хуже. Сухарев это, конечно, заметил.
— А что у тебя с правым? Почему он так?.. — с тревогой спрашивает он.
— Раскачка оборотов, Сима. Не беспокойся, все будет нормально, отвечаю спокойно ему.
Пройдена линия фронта. Мы уже набрали потолок — восемь тысяч шестьсот метров. Правый мотор по-прежнему работает неудовлетворительно. Затяжеляю и облегчаю его винт. Убираю и даю газ. Переключаю нагнетатель со второй скорости на первую и обратно. Не помогает. Нужно возвращаться домой. Но задание!.. А оно очень серьезное! Наши фотопланшеты отправят в штабы дивизии, армии, фронта, а возможно, и в Ставку Верховного Главнокомандования. Нет, возвращаться нельзя! Я уже один раз возвращался. Хватит. Поглядывая на правый мотор, я продолжаю лететь дальше, на запад. Вскоре далеко впереди появились вражеские танки.
— Сколько же их!.. — восклицает, взглянув на землю, Сухарев.
— Ладно, Сима, без эмоций. Захожу на фотографирование. Считай и фотографируй! — даю ему команду.
По дорогам от Дебальцева и Горловки на Изюм в Харьков движутся колонны танков. Погода сухая, ветреная, и нам хорошо видно, как из-под гусениц валит клубами пыль. От ветра пыль тянется шлейфом далеко на юго-запад.
Я рад, что мы с Сухаревым сосчитаем и сфотографируем танки.
Но жутко и неприятно видеть, как но нашей земле ползет с паучьей свастикой эта мразь.
Куда нацелил враг свой удар? Какие военные планы намечают немцы, если перебрасывают такое количество техники с нашего фронта на другой. Не исключено, что только благодаря нашим разведданным командование разгадает замысел противника. Да, конечно, многое зависит и от нас. А я еще хотел возвращаться!..
Мы аккуратно выполняем свою работу. Все пока идет хорошо, но правый мотор стал вытворять такую свистопляску, что я на всякий случай распорядился:
— Петро, передавай о танках открытым текстом!
— Есть! Есть передавать о танках открытым текстом!
Наконец боевое задание выполнено. Кроме танков мы под интенсивным обстрелом зениток фотографируем еще Горловку, Дебальцево, Артемовск, Константиновну, Краматорск, Славянск, а на обратном пути — Чистяково.
Сухарев складывает свои штурманские принадлежности. До линии фронта еще около тридцати километров, но высота полета большая, и я, чтобы не держать моторы на высоком режиме работы, сбавляю газ. Самолет быстро снижается. Я с тревогой смотрю на правый мотор, с такой же тревогой смотрит на него и Сухарев.
— Неужели сегодня еще не все? — спрашивает он.
— Ничего, не беспокойся. Если уж со ста метров приземлились на одном моторе, то с восьми тысяч дотянем!
— Будем надеяться…
В это время в кабине резко запахло гарью.
— Командир, из правого мотора бьет масло! — взволнованно доложил Баглай.
— Понял, Петя. Смотри за ним внимательно, — отвечаю, стараясь быть спокойным.
— Смотрю внимательно.
— Сима, сколько осталось километров до линии фронта?
— Двадцать. Будешь садиться в Ровеньках?
— Нет, пойдем на свой аэродром. Хорошенько смотри за воздухом. Поведу машину на одном левом моторе.
Гарь чувствуется все сильнее. В кабине появляется дым. Мы с Сухаревым молча переглянулись. Убираю газ, выключаю зажигание правого мотора. Но он не выключается. Вероятно, сгорела идущая в кабину электропроводка. Мотор дает очень большие раскачки оборотов и воет, как сирена. Этот заунывный вой сильно действует на нервы. Кабина уже полна дыма.
— Командир, горит правый мотор! — кричит Баглай срывающимся голосом.
— Спокойно, Петя!
Смотрю на место пожара. Сзади в щель между капотом и центропланом вырывается пламя. Горит масляный бак. От закрывающего его дюралевого капотика отрываются белые, сгоревшие кусочки металла и улетают прочь.
— Ребята, мы горим! Мы за линией фронта. Буду тянуть на свою территорию, сколько смогу. Действуйте по обстановке! — приказываю экипажу.
— Петя, я предупрежу тебя, когда пройдем линию фронта! — говорит сразу же после меня Сухарев Баглаю.
— Хорошо.
Самолет горит. Быстро мечутся мысли. «Что делать? Бросать машину и прыгать? Но внизу фашисты! Нет, только не плен! Плен — хуже смерти! Нужно во что бы то ни стало дотянуть до своей территории, а там…» Мгновенно принимаю решение: разогнать самолет, используя большую высоту, перетянуть через линию фронта и прыгать над своей территорией.
Даю левому мотору полный газ. Со снижением двадцать метров в секунду разгоняю скорость до семисот километров в час.
