Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 2

«А разве только мне сейчас трудно? - спросила она себя.- Может, и Саша Миронов также блуждает по лесам один, пробираясь к своим. И папа тоже в окружении. Ему еще хуже, он тяжело ранен». Она вспомнила, как он говорил ей: «Человек на свет рожден, чтобы жить и бороться. Только вперед, дочка, смотри и не вешай головы…» Вот и Ляна столько дней стойко переносила мучительное ранение. А тем, кто воюет с немцами и кто остался в оккупации, разве им не трудно?» И от мыслей, что все они где-то близко, рядом или далеко, но так же, как она, испытывают и холод, и голод, и одиночество, и мучения, и все опасности войны, у Наташи будто отлегла от сердца давящая ее тяжесть и появилась уверенность в своих силах. «Нельзя в такое время раскисать. Иначе погибну, так и не сделав ничего хорошего для Родины. А я комсомолка… Пройдут всего одни сутки, и Самойлов прилетит за мной». Успокоенная собственным убеждением, Наташа возвращалась по лесной дороге к «обжитым» норам, ставшим теперь для нее единственным пристанищем. «Продуктов немного есть у меня. Разведу костер, обогреюсь, покушаю. Самойлов оставил мне все свои патроны, компас и даже меховую жилетку подарил. Хороший парень! Как он переживал, что не мог меня взять в самолет… Ничего, до завтра доживу как-нибудь».

По дороге Канашовой попадались обломки разбитых и сожженных немецких грузовиков. А вот, как стадо черных слонов, сгоревшие бензозаправщики немцев. «Кто же их поджег? Наверно, партизаны…» Наташа почувствовала, что сбилась с дороги. Достала компас. Да, она шла на запад, а норы от поляны были на северо-восток. Она сориентировалась и свернула на просеку, внимательно осматриваясь по сторонам. На перекрестке просек она снова сверила свой путь по компасу. И только свернула налево, как увидела дорогу, проходившую невдалеке от опушки. Что-то странное в виде черных мешков раскачивалось на столбах с перекладиной. Наташа, прячась за кустарником, осторожно приблизилась, сжимая в кармане рукоятку пистолета.

«Да это виселица…» На ней болтались две женщины, полунагие, в порванных армейских гимнастерках, лица изуродованы, на груди каждой дощечка с надписью: «Партизанка». Мороз пробежал по коже. Охваченная страхом, Канашова долго бежала от этого ужасного места. Только к вечеру она разыскала норы. Забралась в одну из них, завалила хворостом и всю ночь не сомкнула глаз, ожидая, что вот-вот придут немцы, схватят ее и также повесят. Задремав только на рассвете, Канашова проспала до полудня. Ее разбудил гром артиллерии и лязг танковых гусениц. Наташа долго не решалась выбраться из своего надежного убежища, но желание знать, что это за бой, пересилило страх. Она подобралась ближе к дороге и стала наблюдать.

«Что это, сон?» По дороге шли советские танки. «Откуда они взялись?» Наташа выждала еще. Вот и автомашины, а на прицепах артиллерийские орудия. И Канашова, будто подхваченная ветром, бросилась бежать к дороге. Она падала и, вскакивая, бежала, пока не очутилась в окружении бойцов, которые глядели на нее с нескрываемым удивлением. Наташа со слезами на глазах бросалась то к одному, то к другому, пожимая им руки. Она будто ошалела от радости и готова была каждого из них обнимать и целовать.

Когда Канашова опомнилась и пришла в себя, она узнала, что попала в наше танковое соединение, которое наносило контрудар по немецким войскам.

…Неделю еще наши танки громили немецкие тылы, наводя панику на многие фашистские гарнизоны. Канашову направили в медсанбат, где она ухаживала за ранеными. Потом вместе с военфельдшером эвакуировала тяжело раненных в полевой перевалочный госпиталь.

К горькому сожалению Наташи и всех, кто сопровождал раненых, обратно в дивизию вернуться не удалось: она получила новую боевую задачу и ушла на другой участок фронта. Канашову оставили служить в полевом перевалочном госпитале.

Глава четвертая

Землянка командира полка Бурунова расположена в овраге, среди кустарников, и так хитро замаскирована, что если бы не часовой, не отыскать бы ее. Она набита людьми до отказа, в ней душно и тесно. Спертый воздух настоян на преобладающих запахах: махорки и ваксы. И когда Шаронов открыл дверь, то невольно поморщился.

- Здравствуйте, товарищи! Да тут хоть противогаз надевай…

С комиссаром поздоровались, и он, прищуриваясь в полутьме, стал вглядываться в лица сидевших людей. Заметив Канашова, он кивнул ему головой.

- Прощу извинения, помешал?

- Садись поближе к теплу, грейся, - пригласил комдив.

Несколько человек встали, уступая место Шаронову.

- Сидите, сидите, товарищи. - Он снял шапку и устроился на ящике, потирая озябшие руки.

Шаронов осмотрелся, увидел комбатов и комиссаров батальонов, а также командиров рот и политруков. «Совещание проводит», - решил он.

- Так продолжим, товарищи, - обратится Канашов к присутствующим.

- Разрешите, товарищ полковник, - поднялся командир первого батальона, высокий, худощавый, подтянутый капитан Пряслов.

- Давайте.

- Вот у меня с моим комиссаром спор был о нашем боевом уставе пехоты. Я так понимаю: мы, даже кадровые командиры, неточно выполняем требования устава. Вот и все наши неудачи потому получаются. Если брать под сомнение уставные положения, если они устарели, то как же нам воевать тогда?

- А так, как боевой опыт подсказывает, - бросил комиссар батальона Ларионов.

- Нет, это неверно. Откуда я боевого опыта наступать наберусь, если я только отступал и оборонялся? Взять хотя бы оборону. У каждого свой боевой опыт. Вспомните, товарищи, там, где можно было нам заранее подготовить позиции, как требовал устав, немцы долго не могли прорваться. Иван Андреевич говорит мне, - он сделал жест рукой в сторону комиссара, - какая же это оборона, если немец ее все же прорывал? Прорывал, но когда? Когда с танками и самолетами наступал…

Комиссар батальона Ларионов, нетерпеливо поглаживая подбородок, не выдержал, встал и, обращаясь к комбату, перебил его:

- Ты, дорогой, сам же себе противоречишь и подтверждаешь истину, что устав не дает нам ответа, как сделать нашу оборону непреодолимой для немца. Написано в нем будто убедительно, что оборона должка быть непреодолимой, а немцы все же ее прорывают.

- Как же это устав не говорит? - протестовал комбат. - А параграфы раздела обороны? Там же все ясно говорится.

- Написано-то ясно, - вмешался в спор смуглый похожий на цыгана командир третьего батальона старший лейтенант Верть. - А как начнет наступать немец с танками, так мы ничего и сделать не можем, отходим, а то и бежим…

- Открытие сделал, - сказал командир первого батальона. - Кто же этого не знает, что у них пока танков больше, чем у нас? А вот под Ельней у него их много было, а как напоролся он на наши артиллерийские полки, не мог прорваться. По десятку раз ходили немцы в атаки, а мы сдержали. Горели их танки, как костры.

- Артиллерия, она, конечно, вещь надежная, - сказал Верть. - В первые дни войны она, матушка, только и выручала нас. Но и ее не хватало.

- А что сделает наша артиллерия, если он авиацией по головам ходит? - встал коренастый, маленького роста капитан Колесюк, командир второго батальона. - Под Смоленском мы оборонялись - у нас там столько артиллерии было. А что толку? Немецкая авиация до тех пор бомбила, пока половину орудий не вывела из строя. Потом танки его пошли, и все…

- Какая же это военная наука? Раз устав не дает нам ответа на эти вопросы, значит он устарел, - настаивал Ларионов. - Да и чего тут спорить, товарищи. Мы ведь просто противоречим основным принципам марксистской диалектики: все течет, все меняется, отживает и нарождается. Применила против нас фашистская армия новую тактику, с массой танков и самолетов. А наша оборона оказалась не на высоте…

- Вот ерунда-то! - замахал руками командир первого батальона. - А в нашем уставе разве ничего не говорится о танках и авиации? Все ведь дело в том, что мало у нас техники.

- Мало, мало, - усмехнулся Ларионов. - Восточная поговорка гласит: сколько ни повторяй сахар, сахар, во рту сладко не будет… Не об этом идет речь. Устав нас учит, что можно создать непреодолимую оборону. Мы так и делаем, как он учит, а начнет немец наступать - все трещит по швам. Значит, не так ее надо строить, а по-другому…

Канашов внимательно слушал разгоравшийся спор, давая всем высказаться. Перед ним стояла ответственная задача - не просто примирить спорящих или ответить на волнующие вопросы, а убедить тех и других, как воевать правильно, грамотно, учитывая боевой опыт. Надо, чтобы эти люди - командиры и политработник», которые несли ответственность за руководство и жизнь нескольких сотен бойцов, сержантов и командиров, прониклись непоколебимой уверенностью сами и убедили своих подчиненных, что задачи, поставленные командованием дивизии, выполнимы. Тогда и укрепление обороны, которым они занимались сейчас в тяжелых условиях зимы, и инженерное оборудование второй позиции, над которой они бьются второй месяц, приобретет для них главную цель жизни.