Поль Сидиропуло - Костры на башнях
— Прохорова? — спросил он.
Таня, тревожно замеревшая на стуле, ответила не сразу.
— Да, Прохорова.
— Вы замужем?
— Да.
— Кто ваш муж?
— Как кто?
— Где и кем работал? Как фамилия, имя?
— Прохоров… Александр… А зачем вам? — спохватилась Таня, чем-то подозрительными показались ей слишком простые вопросы: может быть, волнуясь, она не замечает подвоха?
— Рассказывайте о нем, — с подкупающей простотой предлагал фашист и убирал с подчеркнутой галантностью сигарету в сторону, чтобы не дымила ей в лицо. — Говорите. О работе, обо всем.
— Что рассказывать? — сердилась Таня, не зная, как вести себя: вроде бы ничего важного не станет выдавать, а язык едва поворачивается, совсем не хочет отвечать. — Работал на шахте. Рабочим…
— Он воюет здесь, в горах?
Таню удивил вопрос.
— Не знаю, — поспешила ответить она, но еще больше выдала себя — никак не могла справиться с волнением. — Может быть, в горах. Откуда мне знать.
Фашист улыбнулся, как будто вздумал с ней заигрывать.
— Вы напрасно волнуетесь. Отвечайте спокойно. Рассказывайте о муже, о себе. Как вы познакомились, как вы жили с Прохоровым. Мне все интересно. И не надо волноваться.
— Вам-то зачем про нашу жизнь знать? — Таня невзначай повернулась к притаившемуся в темном углу другому фашистскому инквизитору — его присутствие нагоняло на нее страх.
— Интересно, все интересно, — на холеном лице немца прорезалась снисходительная улыбка, и тонкие морщины поползли от широкого рта по гладко выбритому лицу, как разводы по воде, когда бросишь камень и потревожишь ее гладкую поверхность.
— Как все, так и мы. Жили, здравствовали…
«Что это он разговаривает со мной, как с дурехой? — спохватилась она. — Что темнит?»
— Вас не ваша жизнь интересует. Не для этого явились к нам непрошенно. Время теряете. Ничего не выйдет.
— Вот как, — отметил он вроде бы с удовлетворением. — А я считал, что мы побеседуем по душам. Тогда поговорим в другой раз.
— Нет-нет! — тревожно поспешила отказаться Таня. — В другой раз будет то же самое. Спрашивайте сейчас. Закончим…
— Мне нужно ваше полное доверие, — мягко заметил немец. — Иначе разговор не получится. Я хочу, чтобы вы мне поверили и рассказали о себе, о муже. Все, что вы знаете. Но лучше поговорим в другой раз, когда вы успокоитесь.
В другой раз он снова расспрашивал о муже, даже об интимной жизни. Он так и спросил ее: вы, мол, хорошо жили, с мужем, любили его? Таня терялась в догадках, что нужно следователю, нервы ее натянулись как струны. Ей казалось, что она не выдержит и вот-вот раскричится. Господи! Что ему нужно от нее? Какое ему дело: хорошо ли ей бывало с Сашей? Есть ли у нее от него дети? Нет! Тогда почему нет детей? Кто в этом виноват? Были ли они друг с другом откровенны, доверяли ли друг другу самое сокровенное? Господи! Ни одного путного вопроса. Он будто нарочно расспрашивал о таком, чтобы вывести ее из себя. Неужто и ту бедняжку о таких глупостях расспрашивал? И Маргариту Филипповну, и других? Или к каждому арестованному у него другой подход?
Что же хотят от нее фашисты? Неужто снова станут расспрашивать о муже? Уж очень подозрительным кажется их интерес к Прохорову. Да не попался ли Саша в плен, не наболтал чего лишнего от страха? От такой догадки духом упала.
— Шнель! Шнель! — поторапливал конвойный.
— Чего толкаешься? — огрызнулась Таня.
А через минуту ее ввели в знакомую комнату.
— Сегодня будем говорить начистоту? — начал следователь, с невозмутимым спокойствием допрашивающий ее каждый раз. А второй фашистский инквизитор присутствовал на своем привычном месте, как дамоклов меч, для острастки.
Таня вымученно вздохнула: «Долго ли будет продолжаться одно и то же? Чего медлит? Спрашивал бы конкретно, чего хочет от меня?»
— Хорошо, тогда я скажу. — Лицо его стало строгим, холодным. — Ваш муж, Александр Прохоров, сообщил нам, что вы учительница… Вы — коммунист? — спросил он вдруг и преднамеренно замолчал, испытывая особое удовольствие от того, что молодая женщина мгновенно поменялась в лице: «Значит, верно, Саша попал в плен».
Таня поднялась, казалось, намеревалась броситься на него и схватить за горло.
— Не-ет! — вскрикнула она; лицо ее перекосилось от ненависти и боли. — Не-ет! — Она рухнула на стул в обмороке.
Перепала работа и второму фашисту, он поднес воду в кружке, постоял, похлопал Таню по щеке — несильно, приводя в чувство. Таня сделала глоток, другой, холодная вода привела ее в чувство.
— Я забыл вас предупредить, — продолжал немец допрос. — Советские войска в горах разбиты, ваш муж попал в плен.
— Можете не продолжать. Я вам все равно не верю. Мой муж… Что вы знаете о нем? Ничего.
— Вы так считаете? — усмехнулся немец — его забавляла уверенность женщины.
— Он ничего вам не скажет. Ничего! Ничего! Вы не сможете его запугать. Не старайтесь.
— Похвально! Очень похвально, что так уверены в муже. Гут, — как бы самому себе заметил немец и встал, прошелся на небольшом пятачке у стола. — Наверно, любите? — спросил он так, будто завидовал. — Гут! Это хорошо. — Он вдруг стал применять в разговоре немецкие слова, и в голосе его стало просачиваться легкое волнение. — Зер гут! — Немец, думая о чем-то своем, напряженно смотру перед собой.
Таня растерялась, ничего уже не понимая: поведение немца показалось странным. Она была уверена, что немец тянет время, готовя ей ловушку: заморочит ей голову хитросплетенной речью, а потом поймает на неосторожном слове. Но что ему известно? Что фашисты вообще могут знать о ней, Маргарите Филипповне, о друзьях-товарищах? Треплется немец. Ловит ее, как наивную простушку. Однако кто-то все-таки их выдал. Кто же?
А немец все молчал. Как нужна была сейчас Тане Маргарита Филипповна! Подсказала бы, как себя вести, посоветовала. Только бы не запутаться в паутине, свитой этим черным, кровожадным пауком. Ишь гадина, даже Сашу впутал! Может быть, поэтому с самого начала о нем расспрашивал?
— Ваш муж — настоящий мужчина, — заговорил ненец вновь, и новой тревогой повеяло от его слов и мягкого голоса. — Теперь вижу — вы любите своего мужа по-настоящему. Преданы ему и готовы ему помочь, постоять за него, чего бы это вам ни стоило. Я правильно вас понял?
Таня онемела, ее точно столбняк хватил. Неужто фрицы все-таки взяли Сашу в плен?
— Так вы готовы ему помочь? — впился он в нее глазами.
— Как? — Она отряхнулась от оцепенения. — Он — на фронте. Зачем ему моя помощь?..
— Он не на фронте, — нахмурился немец; теперь он не казался холеным. — Я уже говорил вам, он арестован, В плену. Только не у нас. Его арестовали русские.
— Ложь! Вы все лжете! Вы меня за дурочку принимаете. Ни одному вашему слову не верю! Не верю!
— Успокойтесь, — сказал он. — Не надо кричать. Возьмите себя в руки. И послушайте меня внимательно. Ваш муж вовсе не Прохоров. Да-да! Пейте воду. И слушайте меня внимательно. Он — германский гражданин. Горный инженер. Долго работал в России. На Урале, Кавказе. Кто-то выдал его, он арестован. Но мы ему поможем. Мы надеемся и на вашу помощь.
— Ложь, ложь…
— Успокойтесь, надо понять свое положение, — строго предупредил он. — Советую вам вести себя благоразумно. Вы знаете, что с вами будет, если вы теперь окажетесь у большевиков? Вас будут пытать, отправлять на Север. Вас расстреляют. Да-да! Расстреляют!
— Ложь… ложь… — Таня уронила голову на грудь — она не верила немцу, но и не могла больше сопротивляться, словно потеряла надежду, лишилась чего-то главного, на что недавно могла опереться.
— Послушайте, Татьяна, — мягко произнес он. — Возьмите себя в руки. Я хочу помочь вам. Потом мы отправим вас в Германию.
— Вот оно что, — приподнялась она и злыми глазами уставилась на немца. — Шантаж!
— Нет, нет, — терпеливо доказывал он. — Не хотите уезжать в Германию — пожалуйста. Как вам будет угодно. Я хотел сказать, что мы возьмем на себя заботу о вас. Понимаете? Но вы тоже должны нам помочь. Разве вы не хотите освободить своего мужа?
— Ложь! — вскрикнула она. — Ни за что не поверю.
— Очень жаль, — искренне посочувствовал немец. — Вы так много хороших слов говорили о муже и не хотите ничего для него сделать, — добавил он устало.
— При чем тут вы?!
— Гут! — стиснул он зубы.
Их вывели на рассвете, поставили возле глухой кирпичной стены. Таня попыталась дрожащей рукой дотянуться до руки Маргариты Филипповны, полагая, что это придаст ей силы. Но не успела — после отрывистой команды раздались выстрелы.
Все упали. Упала и Таня. Однако упала почему-то на колени, боли не чувствовала, руки-ноги целые. Еще мгновение, и она сообразила, что в нее не стреляли. Низко склонясь над сырой землей и уткнувшись в ладони, она заплакала навзрыд.
