Богдан Сушинский - Черные комиссары
– Можешь считать это сетями, только не погибельными, а спасительными. Сам рассуди: вокруг война, смерть, а ты в постели со все еще молодой и все еще красивой…
– Мои командиры этого не одобрили бы.
– Твои командиры тебе позавидовали бы. И вообще, не дай тебе Бог, офицер, когда-либо вспомнить, скольких солдат, чужих и своих, ты погубил и еще погубишь на берегах этой реки…
– Постараюсь никогда об этом не вспоминать. – Чем нежнее он гладил неподатливые волосы женщины, тем они становились мягче, а сама женщина – увлеченнее и податливее.
– Зато женщину, которая омывала тебя от солдатского пота, ты вспоминать обязательно будешь. Причем вспоминать только с благодарностью за дарованные тебе минуты неземной благодати. Кто знает, офицер, может, когда-нибудь, на старости лет, ты даже гордиться будешь не тем, что покорял чужие земли, а тем, что сумел покорить ту, на всю жизнь запомнившуюся тебе, одну-единственную женщину. Все еще простительно молодую и все еще непростительно красивую.
… «Все еще простительно молодую и все еще непростительно красивую…». Как бы там ни было, а теперь, томясь в будке смотрителя причала, капитан вспоминал ласки Терезии с хмельной улыбкой мужчины, познавшего нечто такое, чего не способны познать все остальные мужчины мира. И уже сейчас – права была эта прекрасная дунайская жрица! – начинал гордиться этим.
– На связи капитан Хромов, – ворвался в его бредовые воспоминания голос радиста Воротова.
– Ему-то с какого перепуга не спится?
– Так ведь он воюет, товарищ капитан, – назидательно объяснил ему радист.
– А я, по-твоему, чем занимаюсь? – ворчливо огрызнулся Гродов. – Хотя ты прав, – тут же покаянно признал он, явно некстати возродив в своей памяти образ, но почему-то не Терезии, а Валерии Лозовской, – в последнее время действительно занимаюсь чорт-те чем.
– Докладываю, что только что мы зацепились за небольшой клочок земли на острове Большой Татару, комендант.
– Я ведь просил организовать захват плацдарма только после налета авиации.
– При чем тут я? Румыны опять первыми начали! – по-школярски оправдывался Хромов. – В первой волне до взвода шло.
– Что, пытались переправиться, чтобы создать плацдарм на материке? – недоверчиво поинтересовался Гродов.
– Или, может, просто попартизанить в нашем тылу решили. Поди знай! Это же румыны. Но пока одни мои, как вы их называете, полевые стрелки расправлялись с румынскими десантниками, другие сели в три лодки и переправились на остров. Добро, что пролив Татару в этом месте очень узкий, считай, на пять взмахов весла. Правда, больше двухсот метров продвинуться они не смогли, были блокированы, тем не менее какой-никакой плацдарм образовался.
– В таком случае совет может быть один. Во время бомбардировки и артобстрела твои орлы пусть отойдут к самому берегу и пересидят в плавнях, у кромки воды. Иначе попадут под свои же бомбы и снаряды.
Перед батальоном полевых стрелков, которые по-прежнему занимали оборону по рукаву Татару, стояла задача: захватить северную часть острова Большой Татару, буквально подступавшего к стенам Килии-Веке. Но комбат явно торопился, наверное, рассчитывал войти в городок своими силами, чтобы добыть себе славы, да только ничего не вышло.
Судя по данным разведки, которыми с Гродовым поделился начальник штаба флотилии, осуществить это силами одного батальона было невозможно. И вчера комендант уведомил об этом Хромова, напомнив к тому же что его бойцы нужны здесь, на северном плацдарме. Но, оставив Гродову право самому разбираться с гарнизоном Пардины, комбат полевых стрелков, закусив удила, устремился на юг.
26
Едва комендант завершил разговор с Хромовым, как из-за Кислицкого острова, на десятки километров протянувшегося по течению реки вдоль одноименного рукава, послышался гул авиационных моторов. Командование флота свое слово сдержало, на западный берег Дуная была брошена чуть ли не вся имевшаяся в юго-западной части Украины морская авиация. Как только она отбомбится, должна была вступить в действие корабельная артиллерия флотилии и орудия береговых батарей.
К тому времени отряд десантных судов уже должен будет приближаться к Кили-Веке, которую румыны теперь, после нескольких собственных неудачных десантов, в спешном порядке пытались превратить в самостоятельный укрепрайон. Вот только с идеей этой они слишком запаздывали.
Мониторы, бронекатера и пограничные «морские охотники» кильватерной колонной подошли к рейду речной гавани Партины и остановились ровно на столько, насколько понадобилось, чтобы головной пограничный катер и ассистировавший ему бронекатер приняли на борт тридцать два морских пехотинца под командованием коменданта плацдарма.
– Поместятся все мои десантники, командир? – встревоженно спросил Дмитрий, увидев, что на борту пограничного катера уже имеются бойцы. И в ответ услышал нечто очень знакомое:
– Если приказано, значит, разместим, даже если придется развешивать твою пихтуру по реям и рассаживать по якорям.
– Э, да это опять вы, капитан-лейтенант Клименко, и опять в роли начальника конвоя?!
– А я, как только услышал о коменданте плацдарма, так сразу подумал: «Уж не тот ли это капитан-артиллерист, которого я снимал с какого-то секретного причала из-под Одессы?!». Оказывается, тот самый!
Пока они приближались к Килие-Веке, артиллеристы наносили удары то по северным, то по южным окраинам этого городка; а то вдруг одновременно обрушивались на порт и на все, что могло находиться в нем на воде и на суше. Одной частью своей городок пролегал вдоль устья рукава Татару, другой, сразу же за впадением притока в Дунай, уходил по нему правым берегом Килийского гирла.
Попросив командира катера подойти к берегу на мысе, соединяющем эти две части, Гродов скомандовал: «В бой, десантники, в бой!» и по сброшенному на отмель трапу ринулся к берегу. Вслед за ним, кто по трапу, а кто, спрыгивая с борта прямо в воду, ринулись к берегу бойцы его штурмового отряда. Артиллеристы все еще обрабатывали берег противника хаотичной какой-то пальбой, однако морские пехотинцы попросту не обращали на это внимание, словно от осколков «своих» снарядов они были заговорены.
Зажав винтовку с примкнутым штыком под левой под мышкой, словно копье, капитан выстрелами из пистолета прокладывал себе путь между небольшими портовыми пристройками. Встретив острием штыка выскочившего из-за угла румына, он добил его рукоятью пистолета в висок, а затем, сунув пистолет за ремень, метнул гранату в П-образно охваченный строениями двор, похожий на гостиничный, но наполненный суетившимися солдатами, которые готовились уйти отсюда вместе с погруженным на подводы армейским имуществом.
Засев между подводами, Гродов и еще трое десантников несколько минут держали в блокаде оба выхода из здания, время от времени охлаждая пыл противника гранатами, пока наконец из дома не донесся голос мичмана Мищенко: «Не стрелять, живодеры, здесь уже десант!». Как оказалось, его группа ворвалась в здание с тыльной стороны, через окна первого этажа одного из флигелей. А пока штурмовая группа очищала и расширяла свой плацдарм, к нему уже подходили катера с полевыми стрелками.
Все участники десанта понимали, что на сей раз фактор внезапности явно не сработал. Румыны ожидали нападения, а потому открыли огонь по кораблям флотилии еще на их подходе, и сопротивление оказывали довольно яростное. Но и здесь солдаты противника были поражены действиями десантников, которые смело навязывали им рукопашные бои, умело орудуя штыками, прикладами, саперными лопатками и просто ножами.
Поскольку десантные группы высаживались в различных частях города, да к тому же с севера широким фронтом наступали роты капитана Хромова, а прибрежье «прореживали» пулеметным огнем десятки пограничных катеров и судов флотилии, то у румын создавалось впечатление, будто русские везде. Что их огромное количество, а посему нет иного выхода, кроме как бросать оружие и сдаваться в плен.
Ворвавшись на расположенную в глубине плато и окруженную небольшим земляным валом шестиорудийную батарею, Гродов, Мищенко и еще четверо десантников гранатами и пулеметным огнем выкосили большую часть артиллеристов, которые не успели бежать с позиций. Оставшихся же Гродов приказал согнать к трем пушкам, чтобы развернуть их в сторону дороги, по которой на юго-запад, в сторону холмистой гряды, бежали конные и пешие защитники городка.
Заупрямившегося румынского сержанта, отказывавшегося выполнять его приказ, Гродов буквально вспорол штыком на глазах у сослуживцев, а затем, установив на орудийных механизмах дальность стрельбы, по-румынски приказал: «Цель – дорога! Прямой наводкой. Заряжай! Залпом пли!». Выяснив, что получается у артиллеристов неплохо, он приказал вести беглый огонь по дороге, а сам подошел к сидевшему у блиндажа раненому офицеру.
