Лёнька. Украденное детство - Астахов Павел Алексеевич
– Вы же не будете расстреливать собаку, хотя бы и бездомную, если она просто лежит и греется на солнце?! И при этом не дадите спуску уважаемому буржуа, который начнет резать всех ножом и бить витрины на улице. Так и здесь. К мирно настроенным и соблюдающим все требования и правила остовцам относитесь терпимо и спокойно.
– А если они тоже нарушают?..
– Ну, а если нарушают… то действуйте по инструкции.
– Господин начальник, а что им позволяется? – спрашивали подчиненные, пытаясь максимально соблюсти рекомендации шефа. Ведь они тоже впервые сталкивались с необходимостью охранять и контролировать иностранных рабов.
– А им можно что-то купить в магазине или лавке? Еду, предположим? – интересовался другой инспектор.
– Еду? Так, согласно секретному циркуляру наших коллег из гестапо, который сейчас выпустили и довели до всех подразделений полиции, этим людям нельзя… – он нацепил очки и уже по списку стал зачитывать: – …посещать все магазины, рынки, лавки и покупать там продукты и вообще что-либо. Вот как? Хотя я не понимаю, на что они могут покупать, так как денег у этих оборванцев тоже нет. Далее, им запрещено появляться на улице без охраны.
– Интересно, а где же на них на всех найти охрану, чтоб водить по улице? – поинтересовался молоденький патрульный.
– А нигде! Не будут их водить никуда. Вон уже вокруг одного Берлина полсотни таких лагерей построили. Нет у меня сил их сопровождать. Сейчас эту партию доведем и сдадим, а там посмотрим, сколько еще нам сюда в старую матушку Германию пригонят этих восточных варваров. Да, вот еще здесь сказано, что им «не разрешается покидать место работы без письменного разрешения полицейских властей, за исключением обстоятельств, связанных с работой. Если место работы и место жительства находятся не в одном месте, то этот запрет распространяется на оба места». Вот же наши бюрократы – умеют написать так, чтоб стошнило! Какие еще «обстоятельства по работе»?! Теперь вот мне надо придумывать, как эти разрешения и кому выписывать. Кретины!
Он сердито морщился и стучал кулаком в такт своей пламенной речи. Притихшие подчиненные лишь внимательно слушали своего руководителя, сами не понимая, как все это может быть реализовано в условиях войны, военного положения и давно устроенного образцового немецкого порядка. Шеф тем временем вновь заглянул в секретный циркуляр и закряхтел от возмущения:
– Да чтоб их разорвало! Только послушайте, коллеги! «Посещение мероприятий культурного, церковного, развлекательного характера и вечеринок, проводимых для немецких и других иностранных рабочих, остарбайтерам запрещается, кроме случаев, когда такие мероприятия проводятся Немецким трудовым фронтом или соответственно Имперским комитетом по продовольствию в рамках помощи иностранцам». Ну не мерзавцы, скажите?! Какой еще «Трудовой фронт»?! Какие это «мероприятия по помощи иностранцам»?! Наша помощь иностранцам – это наши лучшие в мире снаряды и бомбы. Вот им и вся помощь! А все эти, так сказать, «иностранцы» потоком валят в нашу страну, словно она стала в одну ночь резиновой грушей и надувается пивом, как старый папаша Мюллер на Октоберфесте[116]. За последний год к нам уже навезли французов, поляков, чехов, скандинавов всяких, которых один леший различит, кто из них датчанин, а кто норвежец. Вот и думайте, как нам ко всем этим «иностранцам» найти единый подход?! Короче, парни, нам предстоит нелегкая задача: не нарушая этого запретительного бреда, установить жесткий порядок на вверенной нам территории, сколько бы этих остовских и прочих рабов нам ни прислали. Но чует мое сердце, и здесь без подвоха не обойтись. Судя по моим данным, в этот раз к нам гонят не просто рабсилу, а баб с маленькими детьми. А там, где бабы, – там хаос и полное отсутствие логики и смысла. Ну, а там, где дети, – там еще больший хаос, беспорядок, сдобренный соплями и детским дерьмом. Вот такой нам предстоит с вами прожект! Ну, с нами Бог! За работу, парни!
* * *Лёнька продолжал разглядывать гигантского «Деда Мороза», хотя всех погнали вперед, направляя в двери очень красивого дома. Это был даже не дом, а целый дворец. Видимо, этого самого старика, который грозно глядел на всех со своего высокого постамента. Войдя в широкий дверной проем, колонна разделилась на два строя, которыми умело управляли молчаливые полицейские. Они стали расставлять всех вдоль длинной стены в огромном, с высокими сводами и окнами зале. Как будто намечался какой-то бал или праздник. Встав вдоль двух стен, женщины и дети испуганно втянули головы, подавленные величественной красотой этих сводов, украшенных серой лепниной в виде пузатых крылатых ангелочков и неимоверно толстых и столь же голых теток.
Странный запах, резкий и одновременно аппетитный, ударил в нос. У Лёньки невозможно зачесалось внутри ноздрей, и он чихнул. Вслед за ним таким же чиханьем отозвались еще несколько человек. Похоже, запах был непривычен не ему одному. Осмотревшись и немного придя в себя, люди увидели, что в обширном зале напротив них установлены небольшие столики и стулья, на которых восседают красиво и празднично одетые люди. Среди них были благородного вида мужчины с усами и бородами, а некоторые даже с мохнатыми бакенбардами. Женщины все были в длинных клетчатых или полосатых юбках и аккуратных шляпках. Вместе с тем совсем не было видно детей. Даже с рогатками. Скорее всего, это мероприятие не предполагало участие младших поколений.
Все дамы и мужчины чинно сидели за столиками и отпивали из своих чашечек, ловко зажатых между двух пальцев. Они тихо переговаривались и даже посмеивались. Между столиками сновали несколько одетых в черные строгие сюртуки и белоснежные сорочки с бабочками официанты. Они разносили какие-то булочки и разливали из кофейников темный ароматный напиток. Именно его резкий и очень притягательный аромат и привлек пленников, а потом заставил чихать. Благодушная атмосфера, сдобренная незнакомыми, но приятными и даже вкусными запахами, постепенно успокаивала и заключенных. Полицейские выстроились вдоль стены и молча разглядывали стриженых, грязных, изможденных женщин и детей. Увиденное совершенно не радовало стражей немецкого порядка, и они с бóльшим удовольствием переводили свои взгляды на чистеньких и модно одетых гражданских, продолжавших пить кофе, закусывая свежими ароматными булочками, и болтать между собой, словно не замечая прибывшей партии работников.
В зал вошли трое в штатском, но с такими же повязками и папками в руках, как и распорядители, что постоянно считали, переписывали, инструктировали и сопровождали остовцев. К ним подбежал пришедший вместе с колонной чиновник. Поговорив о чем-то и обменявшись бумагами, все четверо проследовали в центр зала и заняли некое подобие трибуны. Оттуда они по очереди обратились к тем, что пили кофе за столиками. Долго и непонятно они что-то рассказывали, жестикулируя и периодически указывая на стоявших вдоль стен русских арестантов.
После такого представления и выступления от столиков отделились несколько человек и стали проходить вдоль строя, разглядывая остовцев. Секунду назад они не проявляли абсолютно никакого интереса, а теперь пытливо и очень внимательно вглядывались в их лица, глаза, оценивая расчетливыми взглядами ноги, руки, тела пленников. Их сопровождал распорядитель, который при необходимости даже переводил вопросы, задаваемые штатскими. Например, одна супружеская пара средних лет остановилась возле Александры Колесниковой, матери Гали, и немецкая дама спросила:
– Сколько тебе лет?
– Тридцать, – не моргнув глазом ответила Саня, после того как распорядитель перевел вопрос. Ей действительно исполнялось тридцать лет через несколько часов.
– Хорошо! А что за девки с тобой? – кивнула в сторону девочек дама.
– Это мои дочери.
– Они что же, двойняшки? Что-то не похожи меж собой, – не унималась тетка, подозрительно разглядывая девочек.
