Лёнька. Украденное детство - Астахов Павел Алексеевич
Новый поезд отличался лишь цветом вагонов и длиной состава. Вместо буро-красного вагона были грязно-зеленые, а вместо десяти их подцепили всего четыре. Все тот же стойкий кислый запах испражнений, нечистот, гнилой соломы и темный пыльный удушливый сумрак внутри. Никто по спискам уже не распределял людей, а на глазок их разбили на четыре группы и втиснули в грязные вагоны. Женщины устали роптать и по-прежнему, за неимением другой возможности, убеждали себя доверять словам этих распорядителей с блеклыми невыразительными лицами и равнодушными глазами. Они говорили, как тряпичные куклы, годные только для отпугивания птиц на огороде, но не в состоянии убедить хоть кого-то в чем-либо. Казалось, что в этих людях течет особенная кровь: жидкая и холодная, как у змей или жаб. И все же приходилось вслушиваться в их корявую речь, лишь отдаленно напоминающую русскую.
Акулина, Лёнька, Александра Колесникова с девочками и остальные две с лишним сотни женщин погрузились в новый поезд и уже не видели, как молодых девушек, отобранных прежде всех, загнали в грузовики и увезли прочь от вокзала, а всех возрастных женщин, оставшихся возле вагонов, перегнали в большой ангар, где закрыли для подготовки и отправки в лагерь Зондер-СС, где их ждали газовая камера и крематорий. Туда же сразу отправили всех раненых, больных и истощенных женщин. Акулине и ее соратницам опять повезло – смерть лишь громко клацнула гнилыми зубами над самым ухом и вновь отпустила свои жертвы, чтобы вернуться в скором времени за человеческим оброком, обильно собираемым в эти военные дни всеобщего горя и страданий.
Глава тридцать четвертая
Дед Мороз
Избитые, полуголодные и мертвые русские совсем бесполезны, если они не в состоянии добывать уголь, производить сталь и чугун, оружие и прочую военную технику.
Генеральный уполномоченный по использованию трудовых резервов Фриц Заукель[115]В начале XI века в центре Германии принимали весьма необычную делегацию купцов и торговцев из русских земель. Шелковистые седые соболя и ярко-рыжие лисьи шкуры, золотые слитки, кедровые орехи и огромные медвежьи ковры. Все эти удивительные богатства русской тайги привезли на биржу для торговли и обмена. Несмотря на периодические поползновения Тевтонского и Ливонского орденов на оккупацию запада и севера Руси, купцам и торговцам никто не препятствовал и урона не чинил.
Появилась эта необычная торговая площадка благодаря усилиям Карла Великого, объединившего в конце VIII века немецкие земли в единую империю почти на тысячу лет. Дав небывалый по тем временам импульс торговле, промышленности, развитию наук и искусства, Германия на долгие века вырвалась вперед во многих отношениях. От успехов в развитии страны пришло желание увеличить территорию, которое не пропадало у правителей этих земель также почти тысячу лет.
В честь великого императора-объединителя в центре города возле биржи установили громадный величественный памятник, который встречал всех приходящих и прибывающих, поражая своей мощью и размерами. Огромный суровый длиннобородый старик в короне с мощным жезлом в руке величественно осматривал свои владения, устремив из-под кустистых бровей свой взор куда-то в сторону далеких восточных земель. Он возвышался на круглом постаменте над всеми близлежащими кустами и деревьями, словно взлетев над грешной землей в великую человеческую историю. Грозный повелитель мрачно и совсем не гостеприимно встречал каждого входящего на его площадь, как будто спрашивая: «А чем ты можешь быть полезен для моей империи?»
С началом оккупации восточных земель и вторжения в Россию ответ нашелся очень быстро. Биржу приспособили в качестве места распределения прибывающих рабов из захваченных стран и территорий. А величественный император теперь символизировал «Новый порядок» и безропотное подчинение его грандиозным идеям и планам всемирного господства. Министерство по делам восточных территорий ставило задачу скромнее – бесперебойного качественного отбора и сортировки рабочих рук по специальностям, опыту, способностям и потребностям «принимающей стороны». Воюющая со всем миром страна требовала все новых работников на тяжелых участках и предприятиях, в горячих цехах и на конвейерах, в бескрайних сельскохозяйственных угодьях и на хлебных полях, в животноводстве и всех видах вредного производства. Идеальными источниками такой производственной компоненты стали женщины и дети покоренных восточноевропейских государств и занятых областей Советского Союза.
Небольшой железнодорожный состав из четырех вагонов остановился на вокзале, который уже был оцеплен городской полицией и эсэсовцами. Из раскрытых по команде вагонов на перрон высыпали женщины с детьми в одинаковых грязных и мятых робах мышиного цвета. Из всех деталей этого скудного рабского гардероба на груди у каждого из них выделялся лишь светлый прямоугольник с тремя голубыми буквами OST. В который раз за последний месяц они выходили из этих передвижных камер «дальнего следования», чтобы вновь и вновь быть посчитанными, переписанными, проинструктированными и распределенными. Оставшиеся от первых пяти сотен «остовцев», отправленных из «переселенческого лагеря», выстроились в колонну по четыре человека, как и велел новый распорядитель, возникший сразу же после высадки на платформу.
Лёнька озирался по сторонам, отмечая, что с каждой новой остановкой окружающий их пейзаж серьезно менялся и преображался новыми деталями: красивая архитектура вокзала, видимые вдали величественные здания, скульптурные композиции, мозаики и картинки на стенах и потолке – все эти архитектурные изыски были совершенно незнакомы мальчишке из глухой русской деревушки. Он разглядывал их с удивлением, восторгом и тихим трепетом. Казалось, что эти сказочные крылатые, рогатые и хвостатые диковинные животные вышли из его снов и фантазий, чтобы рассказать ему свои древние легенды и сказки. Могучие мускулистые полуголые бородатые мужики с тоскливыми лицами вцепились в карниз нависшей над ними крыши и почему-то висели на ней, опираясь босыми гигантскими ступнями на каменный пол. По крайней мере, именно так казалось Лёньке. Он так увлекся, что не слушал команд и указаний распорядителя и просто шел в колонне вместе с остальными. Надо сказать, что и другие дети во все глаза рассматривали чудные и незнакомые им сооружения и их детали.
Тем временем колонна вышла из здания вокзала и двинулась по улице в сторону красивого зеленого скверика. По бокам пробегали прохожие, оглядываясь на странную серую колонну, марширующую по проезжей части. Редкие автомобили притормаживали и пропускали рабский корпус. Путешествие по городу длилось совсем недолго, и оцепившие пленников с четырех сторон полицейские ловко направили их прямо в цветущий сквер. Как только они вошли под тень вековых платанов и вязов, идущие впереди женщины остановились как вкопанные. Все задрали головы вверх и неотрывно смотрели на возвышающегося над ними и всем сквером каменного старика, увенчанного громадной короной и с посохом в правой руке. Галя и Настя, шедшие впереди Лёньки и Акулины, восхищенно выдохнули:
– Ух ты! Дед Мороз! Какой большущий!
– Мощный старик! – подтвердил Лёнька сзади.
– Вот же народ, Дедам Морозам такие памятники ставят, – возмутилась сбоку мать Клавдюши.
Все продолжали стоять и глазеть на необычный памятник. Многие из этих полуграмотных сельских женщин за всю свою недолгую жизнь вообще не видели никаких памятников. Тем более не были они знакомы с творчеством германских скульпторов Средневековья, продолживших имперские традиции римских и греческих классиков.
Все это время полицейские, сопровождавшие их, и шедший впереди невольничьей колонны распорядитель с повязкой не подгоняли своих пленников, а лишь брезгливо рассматривали эти грязные изможденные фигуры и лица русских женщин. Женщины уже перестали обращать внимание на надсмотрщиков, которые менялись чаще, чем вагоны, в которых их везли в рабство. Но здесь их впервые сопровождали не военные, не спецвойска СС, а обычные немецкие городские полицейские, во власть которых теперь были отданы эти люди, оторванные от Родины. Префект полиции ежедневно проводил совещания, инструктируя своих подчиненных по «правильному обращению» с остарбайтерами. Он старался не уподобляться оголтелым геббельсовским пропагандистам и делил людей не по расовому признаку, а по отношениям с законом, то есть по законопослушности. Он часто говорил своим подчиненным: