Петр Беляков - В прицеле «Бурый медведь»
– Снайперу вести наблюдение! – напоминает лейтенант Туз, хотя я и без того не отрываюсь от окуляра. Смотрю и ничего не вижу. Лишь кое-где промелькнет расплывчатая фигура то ли нашего солдата, то ли вражеского.
Начинают поступать раненые. Тяжелораненых везут на подводах, остальные идут сами. На вопросы «Как там?», «Как с прорывом?» слышится один ответ:
– Тяжело!..
Настает и черед нашего батальона. И вдруг в морозном воздухе раздается:
– Прорвались!..
Вскоре следует команда!
– Шагом марш!..
Мы вскакиваем и дружно идем вперед. Вот он какой, Маныч! Широкая илистая, во многих местах не замерзшая гладь воды. Пахнет сероводородом. Вода взмучена взрывами снарядов, сапогами бойцов.
Бежим по камышовым матам на другой берег и мигом рассыпаемся в цепь. По приказу комбрига батальон выдвигается в первый эшелон. Теперь лицом к опасности идти нам.
Показались постройки станции Дивное. К тому времени поднялась метель. Ежась от холода, мы держим путь прямо на вокзал. Но и враг не дремлет. Начала бить шрапнелью его артиллерия.
– Рассредоточиться! – поступает команда.
В трех – пяти метрах вижу Павлика Дронова и Володю Спесивцева. Настегивая коня, куда-то скачет Ваня Гуров. Он не замечает нас.
– В случае чего, – кричит мне Павлик, – перевяжешь! – И показывает индивидуальный пакет. Почти рядом с ним вскидывается земля от взрыва мины. Мы падаем в снег. К счастью, все целы и невредимы.
– Не останавливаться! – командует Туз. – Снайпер, взберись на крышу вон того амбара, посмотри, что там, впереди.
Вырываюсь вперед и с крыши веду наблюдение, а когда цепь подошла к амбару, докладываю:
– Немцы бегут! Вижу их обоз… Справа наши. Много бойцов!
Туз машет рукой:
– Слезай!..
Через каких-то десять – пятнадцать минут бойцы батальона с криками «ура!» бросились к вокзалу и вскоре скрылись в заснеженных улицах. Фашисты, не принимая боя, отступили.
На ночлег останавливаемся на станции Дивное – первом на нашем пути населенном пункте, не разрушенном фашистами.
Ветер в лицо
21 января 1943 года был освобожден последний километр калмыцкой земли. Батальоны вышли на сальские просторы.
И опять степи… Обширные, ровные. Но и здесь видны приметы войны: воронки от бомб и снарядов, обрывки колючей проволоки, каски и патроны. Кое-где валяются трупы гитлеровцев.
Мое детство прошло в степном краю. И степь всегда рождала во мне высокие чувства. Но сейчас, когда тянуло пороховой гарью, степь казалась угрюмой и холодной.
Политрук Селютин всегда с нами. Он идет то с одним взводом, то с другим, подбадривает словом, помогает отстающим. Сам он, казалось, не знает устали.
Мы идем завьюженной степью. Сквозь снег проступают частые кустики полыни-чернобыльника. И глазам моим живо представилась та полынная степь, где прошло детство…
28 января… Батальон находится в головной походной заставе. Кругом тишина. Но вот нас обгоняет пулеметная тачанка. На ней Сема Марчуков, припавший к пулемету. Рядом Ваня Гуров, с красным от холода лицом. У него бравый вид. Завидев меня, он машет рукой:
– Разведпривет!
– Удачи вам, друзья! – кричу я в ответ.
Рукавом прикрываю лицо от жгучего ветра со снегом. Но мороз жжет нос, щеки. Стараюсь отвлечься, думаю о доме, о школе.
Под вечер разведка доложила: в небольшом хуторе Кагальничек засели фашисты.
– Выбьем фрицев – погреемся, отдохнем, – мечтательно говорит сосед справа.
– Приготовиться к атаке! – звучит команда. Кагальничек мы атакуем по всем правилам Боевого устава. Роты развернулись в цепь слаженно и быстро. Минометчики, задача которых – поддержать нас, открывают огонь, и мы дружно бросаемся на врага. Тенькают пули, вздымая фонтанчики снега и мерзлой земли. Кто-то падает, кто-то вскрикивает. Но командир роты лейтенант Туз подбадривает нас:
– Не робеть! Вперед!
Павлик Дронов вырывается вперед и на бегу стреляет из винтовки. Он целится во вражеских пулеметчиков, засевших на чердаке дома. Прицельным огнем туда же бьет из «максима» Сема Марчуков. Фашистский пулемет захлебнулся. Но с чердака крайнего дома строчит еще один пулемет.
– Снайпер! – стараясь перекричать шум боя, приказывает мне Туз. – Ориентир – крайний дом слева. Уничтожить пулемет!
Падаю на копну прелой соломы. Быстро прицеливаюсь и уже никого не слышу и ничего не вижу, кроме пулемета на чердаке. Стреляю раз, другой… Пулемет замолчал. Я посылаю в черный провал чердака еще три пули. Так будет вернее!
– Впер-ред! – торопит бойцов Туз.
Задыхаясь, бежим. Что есть мочи кричим «ура!».
Гитлеровцы отступили, а подожженный ими Кагальничек горел. Мы сошлись у пепелища: Ваня, Павлик, Сема и я. В бою Сема, как он выразился, расстрелял гору пулеметных лент и теперь сетовал:
– Придется набивать…
Мороз крепчал, а снаряжать пулеметные ленты на холоде не просто. Деревенеют пальцы.
Павлик развязывает вещевой мешок, достает кусок сада, не торопясь, кинжалом отрезает четыре толстых ломтя.
Поев, мы повеселели, послышались шутки. В то время излюбленной темой солдатского юмора была судьба Гитлера. Какую казнь ему придумать, когда мы победим? Тут фантазия била через край. Смех, шутки обогрели вас. И вот Баня Гуров, откинувшись на вещмешок, затянул:
Ой да кони ржут, а пики блещут, Казаки в поход идут…
Притихли бойцы роты, вслушиваясь в удалую песню. Незаметно подкралась ночь. Ее мы провели на пепелище, а утром снова сборы в поход. Но тут произошло событие, которое всех нас потрясло.
У обгорелого плетня бойцы роты обнаружили тела истерзанных красноармейцев. Это была жуткая картина, У одного красноармейца отрублена голова, отрублена каким-то тупым орудием, глаза вдавлены, очевидно, каблуком кованого сапога; у второго на теле тоже следы пыток, а в животе – кол из плетня.
И тогда в круг собравшихся вышел политрук Селютин.
– Вот смотрите, что сделали фашисты с красноармейцами, – гневно произнес он, – они их пытали, истязали, мучали! Звери! Палачи! Отомстим же фашистам за гибель боевых друзей!
Это было сказано как-то по-особенному проникновенно – более сильного воздействия на психику бойца и не придумаешь.
«Короткий с фашистом разговор: пулю в лоб – и точка», – так думал я, так думали и мои товарищи по роте. И все мы дружно ответили:
– Отомстим!
Есть на ростовской земле хуторок Безводный. Для кого он просто хуторок, а для нас… Но расскажу все так, как это мне запомнилось.
…Дует поземка. Наш батальон движется в колонне. На подходе к хутору вдруг раздаются тревожные крики:
– Танки! Танки!
Батальон тут же развертывается к бою. Мы ложимся на пригорке. В открытой степи видно все как на ладони. Мерзлая земля словно камень. Не окопаться.
– Где танки? – волнуются бойцы. Но вот нарастает шум, и мы видим их. Насчитываем одиннадцать машин.
Вначале немецкие танки идут гуськом от хутора по балке, а затем развертываются по фронту и медленно ползут прямо на нас. Они окрашены в белый цвет. За танками цепи автоматчиков.
Появляется на коне комбат капитан А. С. Кулакаев.
– Ни шагу назад! – бросает он на скаку. – Стоять насмерть!
Комбат не успевает вернуться на КП, как гитлеровцы открывают огонь из пулеметов и Кулакаев вместе с лошадью падает на землю.
Артиллеристы, сопровождающие нас, устанавливают орудия на прямую наводку.
– Огонь! – командует сержант.
Метрах в десяти от переднего танка взлетают комья мерзлой земли. Но второй выстрел пушка сделать не успевает. Ее разносит взрывом вражеского снаряда. В расчете были мои сверстники из станицы Етеревской.
Мы плотнее прижимаемся к земле, готовые стоять насмерть, как приказал комбат. Теперь рев моторов, разрывы снарядов и винтовочные залпы, крики и команды – все сливается в сплошной гул. Впереди батальона вместе с четвертой ротой бьются с врагом разведчики. Я вижу Ваню Гурова. Он стреляет из автомата по бегущим за танками фашистам. Вот танки приближаются к разведчикам вплотную. Сейчас начнут утюжить. Ваня Гуров бросает гранату. Она взрывается под гусеницами. Танк на мгновение замирает. Затем снова движется на нас. Сержант Виктор Штреккер кидает в него бутылку с горючей смесью. Танк загорается, но сам сержант падает, скошенный пулеметной очередью.
Позже я узнал о подвиге политрука разведвзвода Черноиванникова. Дело было так. Навстречу вражескому танку ползли несколько бойцов. Красноармеец казах Урумбеков метнул гранату под танк, но тот продолжал двигаться. Тогда с земли в полный рост поднялся Черноиванников. Он с разбегу легко вскочил на танк и начал бить кованым прикладом по стволу пулемета, изрыгающему смертоносный огонь. Пулемет замолчал.
Подвиг политрука вдохновил людей. Теперь с гранатами в руках к танкам поползли многие бойцы. Среди них был и лейтенант Николай Коробков – командир разведвзвода, в котором служил Ваня Гуров. Лейтенанту, однако, не повезло: пулеметной очередью ему изранило ноги. Но лейтенант не пал духом. Кинув гранату в танк. Николай Коробков собрал последние силы и, сидя на снегу, запел песню о «Варяге». Над полем боя гремел его голос:
