Петр Беляков - В прицеле «Бурый медведь»
Перу этого популярного среди солдат поэта принадлежит четверостишие, опубликованное в свое время в газете под моим портретом:
Снайпер косит немцев чисто, Косит в спину, косит в лоб. Что ни пуля – смерть фашисту, Что ни пуля – фрицу гроб[4].
Политрук Селютин, страстно любивший поэзию, на привалах с пафосом декламировал нам стихи армейских поэтов. Особенно ему удавалось стихотворение К. М. Симонова «Убей его!».
Мороз по коже пробирал каждого, кто слушал в те дни эти стихи. Они звучали для бойцов набатом. Декламировал политрук и стихи, которые мы никогда до этого не слыхали. Впоследствии выяснилось, что он сочинял их сам. Я тоже попробовал писать стихи. Помню, одно из стихотворений понравилось политруку. Вот последнее четверостишие из него:
Бойцы! Бейтесь без страха, бейтесь жестоко! Вперед на врага! Страна нас зовет! Умрем – так геройски, чтоб слава далеко О нас прогремела. Вперед и вперед!
– Здесь, – говорил Селютин, – выражена главная идея времени – вперед и вперед. Сейчас нет ничего важнее, чем идти вперед. Бить врага беспощадно. Гнать его с нашей территории, не давая передышки.
Мой снайперский лицевой счет не был открыт. Я искренне завидовал снайперу-калмыку У. Могойлову.
«Вот, – думал я, – он убил уже шесть врагов, а я еще ни одного. Когда же наступит мой день?»
И он, этот день, вскоре наступил.
В преследовании
28-я армия продолжала наступать. 22 ноября 1942 года враг с боем оставил населенный пункт Утта, а 25 ноября – Олинг. К 2 часам ночи 26 ноября части армии перерезали дорогу Яшкуль – Элиста. Бои в калмыцкой степи ожесточились.
В начале декабря нашу бригаду перевели в первый эшелон. Ее ближайшей задачей стало: к исходу 1 января 1943 года выйти южнее Элисты, а затем наступать на Лолу.
Зима вступила в свои права. Сурова она в калмыцкой степи! Колючий ветер пронизывает насквозь, гонит над землей снег, смешанный с песком и пылью. Гудит от мороза земля. Гудят от усталости ноги. А рядом то и дело раздается команда: «Шире шаг!»
Привалы коротки. Не успеешь как следует отдохнуть, как слышишь голос командира: «Шагом марш!» Поднимаешься, превозмогая страшную усталость. Надо непременно идти, чтобы не дать отступающему врагу оторваться.
Марши! Бесконечные марши! Мы идем, как нам объяснил политрук, тем самым путем, по которому с боями к Астрахани прорывалась измученная голодом и тифом 11-я армия в годы гражданской войны. Идем и идем!
Обессиленные непрерывными маршами, мы, конечно, уставали. Порой еле-еле передвигали ноги, с нетерпением ожидали команды «Привал!» и на привале засыпали мертвецким сном. Но, каким бы глубоким ни был сон, властная команда «Подъем!» пробуждала бойцов, и они снова становились в строй, чтобы идти дальше. И так изо дня в день, из ночи в ночь. Постелью на привале была земля, а подушкой – приклад винтовки или автомата.
Ветер уныло скулит в стволах винтовок и минометов. Он дует нам в лицо, набегает тугой морозной волной, словно задается целью свалить на землю движущиеся роты. Но роты упорно продвигаются вперед по бездорожью, по буграм и лощинам, мимо темных от пыли сугробов, подминая сухие и ломкие степные травы. Идут на врага!..
– Шире шаг!..
Яшкуль… Улан-Эрге… Впереди Элиста. Потяжелели солдатские вещевые мешки. А в них ни много ни мало – двести патронов, неприкосновенный запас продуктов, сменное белье, ботинки и обмотки к ним. Без этого нельзя воевать. А в пути и иголка тяжела. А еще винтовка или пулемет, гранаты: противотанковая да две ручные. Ого! Какую же ношу несет на себе боец-пехотинец?
Вездесущий Ваня Гуров сообщает, что встретился со знакомыми по разведке, которые рассказывали о боях 248-й стрелковой дивизии с 6-м румынским армейским корпусом.
Павлик Дронов кривит губы:
– Сам Антонеску небось зад греет на солнце, а своих солдат на смерть посылает.
– Привал!.. Привал!.. – проносится по колонне. Мы не садимся – падаем на землю.
Но вот силы восстановились, и минометчик Медведев затянул грустную песню:
Степь да степь кругом, Путь далек лежит…
И на серые задумчивые глаза бойца навернулись слезы. Чувствителен этот юноша Медведев. Его настроение передалось другим.
– Калмыцкая степь! Что в ней хорошего, в этой степи? – вздыхает Володя Спесивцев. – Мертвое поле.
– Верблюжья колючка, песок да бурьян, – добавляет Медведев. – Никакой жизни.
– Неверно это! – протестует боец-калмык Саранов, учитель из Элисты. – Сейчас – да. Мертвое поле. А весной! Все зеленеет… Алые тюльпаны… Цветы… Голова кружится от радости. Хороша калмыцкая степь весной! Хороша!
– Живности никакой, – не унимается Спесивцев.
– Неверно, – опять опровергает его Саранов, – а верблюды, а кони, а стада баранов?.. Разве это не живность?!
– А сайгаки? Забыл о сайгаках? – поддерживает Саранова политрук. Тимофей Селютин хорошо знает животный мир, природу и всегда с любовью говорит об этом. – Сайгаки в этой степи водятся. Быстры как стрелы. Осенью охотиться на них разрешено. Охотиться на сайгаков – одно удовольствие! Особенно лунной ночью. Глаза у этих антилоп горят, как звезды. А сайгаков, как и звезд, много. Вся степь в фосфорических огоньках, будто кто небо опрокинул. Он, сайгак, такой. Первым вожак бежит, а за ним все стадо сайгачье… А вкусно сайгачье мясо. Вкусно!
– Ну, убедили, – соглашается Володя Спесивцев.
– Побьем врага – приезжай в гости, – приглашает Саранов. – Хорошо отдохнешь. Здоровья наберешься. Рад будешь.
Дует ветер. Холодный, пронизывающий. Катит по земле сырые шары перекати-поля. А в воздух взлетает команда:
– Шагом марш!
Недалеко Элиста! Политрук Селютин знакомит нас с жизнью легендарных героев гражданской войны Ивана Кочубея и Оки Городовикова, сражавшихся в этих местах, рассказывает, что собой представляет столица Калмыкии Элиста, какие предстоят трудности при штурме ее.
Слышится вопрос:
– Говорят, в городе есть предатели?
– Возможно. В семье не без урода.
К разговору подключается боец Саранов, он с гневом рассказывает об одном предателе, которого фашисты назначили старостой.
– Этот тип в прошлом белогвардеец, заядлый враг! Руки его в людской крови…
– Вот бы поймать его, подлеца, живым, – слышатся голоса, – поймать и повесить!
Мы снова идем, полные ненависти к тем, кто предал интересы народа. Идем, позвякивая оружием. Идем – как сама кара врагам и предателям.
Лейтенант Туз использует меня как наблюдателя. То и дело получаю от него приказания: «Следить за тем-то и тем-то», «Наблюдать в таком-то направлении». В сущности, становлюсь у него третьим глазом – веду наблюдение через оптический прицел. К этой роли я уже привык: докладываю обо всем замеченном впереди роты, не ожидая команды.
К вечеру 31 декабря бригада останавливается недалеко от южной окраины Элисты, охваченной огнем.
Вглядываюсь в зарево пожара. Слышу разговор:
– Жгут, гадюки! Наш город жгут!..
– А гвардейцы, говорят, уже в Элисте.
– И первый батальон нашей бригады там.
– Чего же мы ждем? У моря погоды, что ли? – возмущается рябоватый боец.
– Значит, так надо. Может быть, в этом стратегия скрыта.
Но вот подается команда:
– Шагом марш!
Бригада форсированным маршем пошла в обход, отрезая путь гитлеровцам от Элисты на запад. Передовые батальоны уже завязали перестрелку с отступающими частями противника.
В ночь под новый, 1943 год столица Калмыкии была освобождена от немецко-фашистских оккупантов. Командир и политрук об этом накоротке провели беседу, сообщили о потерях гитлеровцев и о захваченных трофеях. Мы ликовали…
Перестало существовать астраханское направление. Противник отброшен на сотни километров от Астрахани.
1 января 1943 года решением Ставки Верховного Главнокомандования Сталинградский фронт был переименован в Южный. 28-я армия вошла в его состав. Маршал Советского Союза А. И. Еременко в своих воспоминаниях потом напишет: «Перед войсками Южного фронта стояла очень важная задача – разгромить противника в нижнем течении Дона, овладеть Батайском, Ростовом, Новочеркасском с целью отрезать немецко-фашистские войска, находившиеся на Северном Кавказе (1-ю танковую и 17-ю германские армии). Это была большая задача»[5].
Перед нашей 28-й армией лежала территория Ростовской области. Нам предстояло освободить Батайск и Ростов-на-Дону.
А пока 159-й отдельной стрелковой бригаде было приказано форсировать Маныч и наступать на железнодорожный тупик – станцию Дивное.
Наш батальон по-прежнему шел вторым эшелоном. Бойцы залегли на снегу. Впереди Маныч. Его форсируют батальоны бригады, через наступающие цепи бьет тяжелая артиллерия. А над рекой висит густой туман, висит неподвижно, и кажется, его можно, как вату, потрогать руками. Меня охватывает волнение перед атакой. Разговаривать не хочется, и мы молча с тревогой всматриваемся в туманную даль. Что там? Прорвутся передовые подразделения через водную преграду или нет?
