Борис Крупаткин - Поют черноморские волны
— «Отдать якорь!» — последняя торжественная команда морского похода, — четко прочел он и посмотрел на меня поверх раскрытой книги. — «Отдать якорь»… — повторил внук тихо.
Мы долго молчали, глядя на море и корабли.
Подошел Авдеев, присел рядом. Валера и ему с удовольствием прочел о якорях.
Анатолий Федорович усмехнулся, взял книгу Конрада.
— Да, любил море человек, ничего не скажешь… Душевно любил. И про якорь правильно написал. Но большому кораблю — швартовка главное. Вон, смотрите, корабли на «бочках» стоят. — Мы вместе с Авдеевым взглянули на бухту. Военные корабли были почти неподвижны. Стальные тросы крепко держали их у небольших «бочек». — А как стать на эту маленькую «бочку» тяжелому крейсеру? — Авдеев хитро улыбается. — Море — не асфальт и корабль — не автобус. Волны, ветер, а то и штормит — относит, разворачивает. Не просто даже подойти к «бочке». Нужно ведь тросы закрепить за кольцо. А «бочка» не ждет, пляшет в волнах. Сколько кораблей — столько и швартовок. Посмотришь, как кто швартуется — сразу узнаешь, чего стоит команда. Видел бы Конрад, как швартовался «Красный Кавказ»! Вся эскадра любовалась. Поэма!..
Авдеев долго молчал, не сводя глаз с памятного Павловского мыска.
— Как сейчас вижу и слышу… Резко командует швартовку старпом Кузнецов. Боцманская команда берет ходовой конец троса, крейсер еще режет волны, а шлюпка с матросами и тросом уже в море, мчится к «бочке». Вот она обогнала крейсер, затихают машины, корабль подходит к «бочке», а швартовая команда уже на «бочке». Трос закреплен мгновенно, и пусть беснуются волны — крейсер на аркане. Пришвартовались по-своему — по-кавказски, — как говорили на флоте. Думаете, хвастает старый моряк. Нет! Я вот теперь учитель истории и могу засвидетельствовать как исторический факт: на дымовой трубе «Красного Кавказа» до самой войны сияла Красная Звезда с золотой окаемкой. То значило — первый корабль на всех флотах, победитель Всесоюзного социалистического соревнования. Неплохо!.. Агарков подтвердит. А вот представь, юнга, — Авдеев повернулся к Валере, — представь, крейсеру швартоваться надо под обстрелом снарядов и мин. Не только волны и ветер, артиллерия бьет прямой наводкой, люди гибнут, а швартовка идет… Крейсер высаживает десант. Сноровка пригодилась, и это уже подвиг. И это тоже — «Красный Кавказ»! Но о том уж не мне рассказывать, а Агаркову. Повидаемся с Константином Ивановичем — не то услышишь. Легенда!
Песнь о крейсере
Черноморская быль
Мы ждали встречи с Агарковым.
Конечно, я не забыл молодого лейтенанта, командира второй орудийной башни крейсера. Помнится округлое лицо крестьянского парня, его уверенная походка, его изумительное спокойствие при труднейших ночных стрельбах… Я и сейчас вижу молодого командира на наблюдательном пункте, слышу громовой басовый голос и протяжную команду: «О-гонь!..»
Наконец именно Агарков был вахтенным командиром, когда я прощался с крейсером после похода.
Но минуло больше четырех десятилетий. Сколько волн перекатилось… В войну Константин Иванович Агарков был уже старпомом — старшим помощником командира крейсера. «Неплохо!» — сказал бы наш дорогой Анатолий Федорович Авдеев.
Мы ждали встречи с Агарковым. Вчера он приехал в город, сегодня мы созвонились. В трубке тот же агарковский артиллерийский бас:
— Коль разговор о крейсере, да еще внучек здесь, давайте поначалу встретимся в музее флота, в комнате ветеранов, — предложил Константин Иванович. Что забылось — легче вспомнится.
…Авдеев сидит в сторонке, улыбается. Доволен: не плохо получилось. Валера устроился в глубоком кожаном кресле — его не слышно и не видно, но он все видит, слышит, запоминает. Он уже бегло осмотрел музей флота (потом побывает здесь еще много раз), долго стоял перед моделью «Красного Кавказа», осторожно прикоснулся к его гвардейскому знамени… Сейчас он не сводит глаз с Агаркова.
Долго не могу начать разговора и я… Если бы нужны были громкие слова, конечно же, капитан первого ранга достоин их. Разве не является он живым воплощением традиций флота?.. Но для меня Агарков и вестник нашей комсомольской юности («Ты, моряк, красив сам собою — тебе от роду двадцать лет»…). Я тоже не могу отвести от него глаз. Бритоголовый, загорелый, с крупными чертами лица, с резкими складками на лбу и глубоко сидящими глазами, он все тот же простой человек из народа, похожий на много потрудившегося крестьянина, но только теперь уже не на тракториста, а на многоопытного колхозного председателя…
И я смотрю на коренастую, ныне уже и несколько грузную фигуру Константина Ивановича, в легком белом пиджаке с короткими рукавами (в таких ходит летом весь «гражданский» Севастополь) и вижу его то юным лейтенантом тридцатых годов у своей орудийной башни, то в форме капитана первого ранга со всеми морскими регалиями, на ходовом мостике крейсера… Это о нем командир «Красного Кавказа» контр-адмирал Гущин скажет потом: «Железный старпом».
А сейчас «Железный старпом» смущенно улыбается, по-стариковски покашливает, несколько раз вытирает большим клетчатым платком бритую голову.
Первый корабль — как первая любовь. Где бы ни довелось впоследствии служить и плавать, первый — незабываемый. А если этот первый — один из лучших кораблей флота! Если это — корабль-герой! Если он входит в бессмертие!..
У Константина Ивановича при этом огромное, ни с чем не сравнимое превосходство перед нами: для него «Красный Кавказ» — первый и единственный корабль за все долгие годы учений, походов, боев.
И разговор о своем крейсере Агарков ведет как о живом существе, неразрывно связанном со всей его жизнью.
— То, что уже до войны был он самым красивым, самым совершенным, самым быстроходным, самым чистым кораблем флота — о том написано не раз, — говорил Константин Иванович. — И о красной звезде с золотой каймой на трубе крейсера вы слышали… Авдеев, наверное, все порассказал… Но то была юность нашего «Красного Кавказа», подступ к главному делу…
Если б можно было передать все, о чем поведал бывший старпом! И если бы был среди нас поэт! Какую звучную песню можно бы сложить о прекрасном боевом корабле, о его богатырской команде, обретших бессмертие!
С первых же часов войны «Красный Кавказ» — в полной боевой. Уже утром 23 июня крейсер вышел в море на постановку мин. Самолеты со свастикой тут же появились над ним. Молодые зенитчики отбили атаку. Впервые испытывалось в эти часы и хладнокровие старшего помощника командира крейсера.
Клубок войны разматывался быстро и грозно. «Красный Кавказ» — в Новороссийске, прорывается с подмогой в Севастополь. Снова Новороссийск и рейд с десантом морской пехоты на Одессу. Орудия главного калибра крейсера ведут огонь по позициям врага, по его танкам и укреплениям, зенитчики отбивают пикирующих «хейнкелей», пороховой дым окутывает корабль, появляются пробоины, под огнем увозят тяжелораненых…
В боях герои рождались на море и на суше. Помнит Агарков, как отбирали первых добровольцев в сводный полк морской пехоты. Требовалось человек тридцать, рвались в бой сотни… Бесстрашно сражались моряки под Одессой.
Помнит Константин Иванович и подвиг на земле Одессы корабельных артиллеристов Михаила Мартынова и Филиппа Бовта. Крейсер вел огонь орудиями главного калибра. Каждый снаряд должен бить в цель, помогать нашим частям в тяжелых боях. А это трудно, почти невозможно. Над «Красным Кавказом» бесновались «юнкерсы», зенитчики крейсера поднимали вокруг корабля стену огня, море буквально кипело. И в эту кипень от трапа крейсера отошла шлюпка, и в ней два артиллериста. Как удалось героям пристать к берегу, как сумели они скрытно наблюдать за врагом — трудно представить. Но в радиорубке «Красного Кавказа» уверенно зазвучали позывные крейсерских разведчиков, снаряды с корабля загремели с точным прицелом — по танкам, по пушкам врага… Мартынов и Бовт видели в стереотрубу, как поднялись в контратаку защитники Одессы. Где-то среди них была и морская пехота… Ночью шлюпка героев-разведчиков пристала к крейсеру, задание высшей трудности было выполнено.
Подвиг из подвигов свершается в штормовые дни и ночи конца декабря, в канун нового 1942 года. «Красный Кавказ» выступил ведущей силой в легендарной Керченско-Феодосийской десантной операции — одной из самых крупных и самых смелых за всю войну.
Константин Иванович поднимается и медленно прохаживается среди шкафов, набитых книгами, мимо моделей военных кораблей, реликвий морских баталий.
— Все помнится, а рассказывать трудно… Не упустить бы главное. А что главное?.. Как Гущин в шторм и под огнем управлял крейсером? Как не переставал держать связь весь израненный сигнальщик Печенкин у фонаря-ратьера?.. Как гремели под градом осколков счетверенные пулеметы Буркина?.. Как уносили с ходового мостика раненого военкома крейсера Щербака?.. Как гасил своим телом горящие пороховые пакеты краснофлотец Покутный?! Все стоит перед глазами… — Агарков тяжело опустился в кресло. Он долго молчал. Взгляд его стал суровым. Кажется, он забыл о нас, погрузившись в нахлынувшие воспоминания… Мы увидели перед собой «Железного старпома» военных лет.
