Армин Шейдербауер - Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника
Ввод в сражение 82-го пехотного полка 20 августа и прибытие 282-го пехотного полка облегчило положение боевой группы. 24 августа стало возможным отбить массированную атаку противника на возвышенном участке местности. Однако дальше к западу противнику Удалось занять деревни Бекрино и Шатеша.
1 сентября полковник Карст был награжден Рыцарским Крестом за личную доблесть, проявленную в контратаках. 2 сентября противник провел еще несколько атак, однако все они были успешно отражены. Только 6 сентября был отдан приказ на заранее запланированное отступление с этих оборонительных позиций. Батальон вернулся в свою дивизию с боевой численностью около 80 человек. Небольшого барака в лесном лагере «Норд» к северу от Гжатска оказалось достаточно для размещения этой маленькой группы».
Мой личный опыт оказался куда более захватывающим, чем картина, нарисованная сухими словами полковой истории. Ночью батальон был сменен со своих позиций и отведен в дивизионный резерв. Я передал участок своего отделения и запасы патронов, пулеметных лент и ручных гранат. Мы думали, что нам станет легче оттого, что не надо будет тащить все это с собой. Вместе со своим отделением я пошел маршем по направлению к указанному нам району сосредоточения.
По дороге к нам присоединялись одна рота за другой. Вскоре маршем шел весь батальон. Мы шли гуськом, вслед друг другу, с большими интервалами, чтобы по возможности избежать потерь в случае воздушного налета или артобстрела со стороны противника. Из Жабино батальон пошел в Гжатск, в лагерь, расположенный в лесу в нескольких километрах к северу от города. Летом 1941 г. в этом лагере размещался штаб русского главнокомандующего войсками Западного направления маршала Тимошенко.
Гауптфельдфебель Мелин, старшина роты, строгий и хладнокровный человек, злился на водителей и на ездовых конных повозок. Своим мощным голосом он отдавал приказы. На Гжатск вело несколько дорог. Та, которая шла через Старое, была длиннее, но более проходимой для нашего транспорта. Но все равно, под аккомпанемент отборной ругани, лошадей и машины приходилось вытаскивать из липкой грязи.
По дороге среди нас прошел слух, что мы определены в армейский резерв и нам дадут возможность немного отдохнуть. Я этому поверил, бывалые фронтовики нет. 13 августа 1942 г. в яркое раннее утро мы прибыли в расположенный в лесу лагерь и разместились в бараках. Я поспал несколько часов. К полудню дали что-то поесть, а потом был показ кинофильма. В то время когда фильм «Великая тень» еще шел, батальонный адъютант крикнул: «Тревога!» Не прошло и пяти минут, как батальон уже был в готовности к маршу. Когда прибыла армейская автоколонна, нас немедленно погрузили на машины. Нам было сказано, что русские прорвались у Юхнова и что нас бросают в образовавшийся прорыв.
Передвижение через пустынную местность, только изредка пересеченную кустарниками и лесом, было не особенно приятным. Мы ехали стоя, сидя на корточках или на ящиках с боеприпасами. «Старики», которые принимали участие и в летнем наступлении, и в зимнем отходе на запад, говорили, что нас ожидает серьезное дело. Мы, которые помоложе, «брошенные в это дерьмо», действительно чувствовали висящее над всеми напряжение. Это можно было заметить и по лицам офицеров. Но это было скорее любопытство, чем страх, с которым мы ожидали, чем закончится задание, полученное нашей «пожарной командой».
Возле деревни Савенки, примерно в тридцати километрах к северо-западу от Медыни, нас выгрузили. Сразу же силами одного взвода было выставлено боевое охранение в сторону противника. Вместе со своим отделением я залег возле дороги, которая вела к противнику. Предполагалось, что где-то впереди еще должны были находиться немецкие войска. Больше никто ничего не знал. Сзади к нам подъехал мотоцикл с коляской. Из нее выбрался незнакомый офицер. На мой Доклад он отозвался с удивлением: «Бог ты мой, 7-й пехотный, значит, он задействован!» Для меня это прозвучало так, словно он определил, что теперь ничего уже случиться не может и что русский прорыв будет обязательно ликвидирован.
Как только мы поспешно окопались, появился связной и передал приказ батальонного командира срочно прибыть к нему. Он приказал мне и моему отделению провести разведку лесистой местности, расположенной примерно в двух километрах перед нами. Надо было выяснить, не занята ли она противником. Это был мой первый выход в разведку. Здесь было уже что-то настоящее, активное начало моей стажировки на фронте. От ее успешного завершения зависел результат устремлений всей моей жизни! Я проинструктировал людей, и мы отправились на задание.
Становились заметны первые признаки приближавшихся сумерек, когда мы дошли до леса. Мы шли шеренгой, на большом расстоянии друг от друга, но никаких следов присутствия противника не обнаружили. Потом пересекли участок леса. Все это время я, как меня научили во время подготовки в Лотарингии, сверял наш маршрут по компасу. Наконец, мы описали длинный полукруг налево к дороге и повернули назад. На полпути мы встретились с нашим батальоном. За это время они получили приказ занять позиции на опушке леса фронтом к противнику. Тот выступ леса, который мы только что пересекли, был краем крупного лесного массива, который тянулся вправо. Это давало русским возможность беспрепятственно зайти нам в тыл. Была предпринята попытка парировать эту опасность, разместив 7-ю роту на позициях вдоль линии, проходившей почти под прямым углом к выдвинутым вперед позициям 5-й и 6-й рот.
К моему разочарованию, мое отделение держали в резерве. Нам пришлось окапываться снова, но на полностью открытой местности. К тому времени наступила ночь, и мне показалось, что на этой позиции мы будем оставаться недолго. Я приказал своим людям копать неглубокие окопы, просто чтобы было достаточно для нескольких часов сна с достаточной защитой от снарядных осколков. Окоп, который я вырыл для себя, едва доходил до колен, так, чтобы только лежащее на прутьях кустарника тело не выступало над уровнем земли. Меня сразу же охватило неприятное ощущение, будто бы я лежал в каком-то гробу.
Ночь прошла, и наступило утро. Противник, как было сказано, готовился атаковать. Из своего «гроба» я с беспокойством наблюдал за тем, как правее участка 7-й роты, в 300–400 метрах от нас, отдельные коричневые фигуры перепрыгивали через маленький просвет в подлеске. Судя по направлению их движения, они явно старались пробраться в лесной выступ, который находился теперь в тылу батальона. Русские демонстрировали свою опробованную тактику «просачивания». Можно было догадаться, сколько времени понадобится для того, чтобы рота или еще более крупное подразделение собрались в лесу позади нас. Об этих передвижениях было доложено в батальон.
Затем пришел приказ, которого я ждал. Со своим отделением я должен был занять позицию в густом лесу на крайнем фланге 7-й роты, лицом на запад. Сектора обстрела практически не было. Местами он простирался только на пять — десять метров. Слева от меня располагалось отделение Краклера, нашего старого знакомого. Справа никаких соседей не было совсем. Когда Кракпер и я увидели друг друга, то никто из нас не подумал о нашем совместно проведенном времени, времени, когда из нас делали солдат. Мы просто обменялись рукопожатиями и сказали, как в один голос: «Да, парень, попали мы в заваруху!»
Еще раз началась старая история с рытьем окопов. Когда мы с этим покончили, начался дождь. Тонкие, непрерывные струйки воды лились с неба. Рано или поздно, мы должны были промокнуть насквозь. О противнике не было слышно ничего. Мы могли только подозревать, что русские должны были находиться где-то «перед» нами в лесу и что их было много. Укрывшись ветками и брезентовыми накидками, мы пытались защититься от дождя, который пошел еще сильнее. Вскоре вода стала накапливаться в окопах. Шли часы. Дождь так и не кончился. Шум ветра и дождя и темнота надвигавшейся ночи почти заставили нас забыть, что мы находились на фронте и должны были остерегаться противника. После того, как я назначил дозор, я попытался, сидя в окопной луже на перевернутой каске, обрести хоть какую-то степень комфорта.
Их прохладной дремоты меня вытряхнул приказ взять двух солдат и отправиться в лес на разведку. Надо было найти, где находились русские. Мне это показалось бессмысленным. Дождь становился еще сильнее. Сплошная темнота. Была уже полночь. Я считал эту задачу почти невыполнимой. Я бы или не нашел совсем ничего, или проскочил прямо через окопы, которые вырыли для себя русские. Я мог заблудиться, несмотря на наличие компаса, или даже случайно попасть в русский окоп. В любом из этих случаев разведка, которую мне приказали провести, не принесла бы удовлетворительных результатов. Я выбрал двух добровольцев, и мы пошли. Было так темно, что время от времени каждый из нас должен был хвататься за другого, чтобы не разделиться. Снова и снова мы останавливались и приседали, чтобы прислушаться. Темнота лесных зарослей и шум дождя не позволяли нам ничего слышать или видеть. С автоматом в руках я нащупывал путь и пробирался вперед, с пальцем на спусковом крючке, постоянно ожидая, что по мне внезапно откроют огонь из темноты, что я натолкнусь на русского или по крайней мере на дерево.
